Отречение от благоразумья - Андрей Мартьянов

Она не дала мне даже рта раскрыть, оборвав не успев начаться приветственную речь и в упор спросив:

— Эта проклятая свадьба — она состоялась?

— Да, — осторожно ответил я, и немедля обрушился новый вопрос:

— А кардинал Маласпина — он жив?

— Жив, конечно, — наверное, мой голос прозвучал недостаточно искреннее, потому что в полутьме коляски завозились и послышался слабый звук удара кулаком о бархатные подушки.

— Проклятье, — безжизненно вздохнула панна Домбровска. — Они не позволили мне войти! Теперь ничего не исправить. Сегодня Венера в Скорпионе, Марс и Сатурн стремятся соединиться, это ночь заключения союзов, которым не дано разорваться никогда, вы знаете об этом?

В подобной астрологической зауми я не понимал ровным счетом ничего, но, даже если бы она сказала, что сегодня Луне суждено упасть на Солнце, скрестившись таким образом в знаке Катафалка, я бы согласился, не раздумывая. Однако времени терять голову, к сожалению, совершенно не оставалось.

— Миледи Маргарет, — я оглянулся по сторонам, но поблизости никого не замечалось — ни патрулей, ни подгулявших студентов. — Миледи Маргарет, звезда моя, вам отлично известно — я сделаю ради вас все, что в моих силах, и больше, но для мне нужна ваша искренность. Почему вы так стремились попасть на свадьбу Мирандолы, а теперь называете ее «проклятой»? Почему беспокоитесь о Маласпине? Вы спросили, жив ли он. Что, сегодняшние сочетания звезд предрекают ему гибель?

Прекрасная Маргарита ничего не ответила, явно колеблясь и решая, какую часть своих секретов она может мне доверить. Я терпеливо ждал, напоминая себе, что смирение и терпение — две добродетели, которые обязательно да вознаграждаются.

— Все обман, — наконец прошелестела панна Домбровска. — Не красавчик Кьянти женился на вдовушке Фраскати, но вернувшийся из Тьмы обрел обещанную невесту и скрепил кровью клятву согласившегося служить ему. Маласпина не умрет, нет, напротив, завтра он будет замечательно себя чувствовать и вспоминать о нынешнем вечере, как о досадном недоразумении. Они избрали вождя, и восстанут в силе своей, и одолеют врагов, и...

— Панна Маргарита! — эту высокопарную ахинею требовалось немедленно остановить или повернуть в иное русло. — Панна Маргарита, какие «они», кто? Эти, из поклонников шкодливой крестьянской скотины с бородою и рогами?

— Не шутите так, — явившаяся на свет точеная ручка в шелковой перчатке осторожно зажала мне рот, и я с готовностью заткнулся, гадая, где это изготовляют духи со столь сногсшибательным запахом. — Орден... Ордена не существует, запомните это. Так будет лучше для всех. Мне пора. Простите, я не должна была втягивать вас в свои дела.

— Погодите, погодите, — мне удалось вовремя сделать несколько шагов и сцапать лошадь под уздцы. Мадам Домбровска или смелая, или безрассудная женщина, если осмеливается ночами в одиночку раскатывать по улицам Праги. — Мне нужно кое-что вам сказать... — и я поспешно изложил ей план отца Алистера, разумеется, бессовестно выдавая его за собственную неусыпную заботу о друзьях моих друзей. Панна Маргарита слушала, не перебивая, только под конец спросив:

— Думаете, поможет?

— Вреда, во всяком случае, не принесет, — мысленно я возликовал — клюнуло, клюнуло! — Так вы постараетесь предупредить Штекельберга? Пусть несколько ближайших дней сидит тихо, не шумит в сейме и не высовывается.

— Хорошо, — согласилась она и, подавшись вперед, вдруг проникновенно спросила: — Почему... почему вы, человек из инквизиции, заботитесь о нас?

— Я служу в инквизиции, но не инквизиции, — нашелся я с достойным ответом. — Миледи, глупо в наше время всерьез говорить о происках ведьм и вынюхивать повсюду следы нечистого. Мы, как-никак, дети просвещенного времени. Кроме того, кто сказал, что сила принадлежит только Господу? Сгинувшие катары были во многом правы, утверждая, что есть и иные пути, помимо того, которым нас насильно гонят святоши в рясах...

— Вы знаете господина Никса, алхимика? — без всякой связи с предыдущей выспренной тирадой поинтересовалась моя прекрасная леди. Я активно закивал. — Почему бы вам как-нибудь не навестить его? Поместье Янковицы, три версты от города по дороге на Кралупу. Он пожилой человек и почти всегда дома... Что это?

Издалека донесся пронзительный свист, заставивший лошадь насторожить уши и заплясать на месте. Вместе со свистом прилетел и обжигающе-холодный ветерок, вкрадчиво прошелестевший мимо нас. Я прислушался и озадаченно покосился на выглянувшую из коляски панну Домбровску. Она выглядела не на шутку встревоженной.

— Кажется, нам лучше убраться подальше отсюда? — предположил я. Словно в ответ, из-за угла выметнулась невысокая фигурка и галопом понеслась к нам, на ходу выкрикивая:

— Уезжайте, панна, уезжайте! Он идет сюда!

Витольд Жегота. Так и знал, что маленький проходимец ошивается где-то неподалеку. Значит, стоял на карауле. Надо отдать должное предусмотрительности госпожи Домбровской — она вовсе не собиралась шататься по темным кварталам в гордом одиночестве. Пан Жегота, конечно, не Бог весть какая защита, но лучше, чем ничего.

— Спасибо вам за все, — неотразимая панна снова исчезла в мягких глубинах экипажа. — Я никогда не забуду, что вы для меня сделали... А теперь — уходите. Тут и в самом деле становится небезопасно.

Спутник леди Маргарет, торопливо кивнув мне, забрался на козлы и погнал явно обрадовавшуюся лошадь вверх по улице. Я уныло проводил взглядом удаляющиеся фонарики, поежился — стало ощутимо холодней — и затрусил в сторону нашего обиталища, здраво рассудив, что вряд ли светлейший нунций подвергает свою драгоценную особу опасности замерзнуть, ожидая замешкавшегося секретаря. Небось уже сидит перед камином, потягивая свое любимое бордосское со специями. Только я тут бегаю, якшаюсь с подозрительными особами, вынюхиваю — и все во имя Матери нашей Римской Церкви, мои отношения с которой затруднительно описать в нескольких словах. Но почему же так холодно? Всего лишь конец октября, а мороз — как на Крещение... Или опять Холодная Синагога заявилась? Тьфу, тьфу, второй раз за одни сутки я этого не переживу, сколько же можно!

Шаги. Тяжелые, грузные шаги где-то неподалеку, кованые подошвы топочут о булыжник мостовой. Человек, даже обремененный доспехами стражник, не может так громыхать, но и лошадь не в состоянии столь ритмично отбивать такт копытами. Юркаю в стенную нишу, прячусь за статуей. На душе мерзко. Шаги приближаются, и вот Он проплывает мимо — раскачивающийся из стороны в сторону бесформенный силуэт в развевающемся балахоне, по-бычьи наклоненная вперед голова неправильной формы, глаза, как две трещины, за которыми — надмировая пустота, и холод, холод, вымораживающий до костей, сводящий с ума...