Блондинка. Том II - Джойс Оутс

Прикрыв глаза ладонью и что-то бормоча под нос, Глэдис торопливо прошмыгнула мимо скамейки. Это была та самая скамейка, на которой мать с дочерью сидели много раз, глядя на обмелевший ручей. Теперь уже Глэдис говорила, бурно, захлебываясь, не в силах совладать с эмоциями. Всему виной этот разлом Сан-Андреас. Совсем недавно в районе Лос-Анджелеса были отмечены сотрясения почвы, но настоящего землетрясения не было. По ночам к ней в палату заходили люди и снимали фильм о ней, Глэдис. И что-то делали с ней разными хирургическими инструментами. И подначивали других больных воровать у нее. А во время землетрясения много чего случилось, потому что событиями просто некому было управлять. Но ей повезло — ее никто не убил. Никто не придушил ее подушкой.

— Они уважают пациентов, у которых есть семья. Как у меня. Я здесь ВИП. Важная персона. Нянечки только и знают, что ворковать: «Ах, когда же Мэрилин приедет навестить вас?» А я и отвечаю: «Да почем мне знать? Я ведь всего лишь ее мама». И еще они все время расспрашивали об этом бейсболисте, интересовались, собирается ли за него замуж Мэрилин. НУ, и мне надоело все это, я им и говорю: «Ступайте и спросите у нее сами, если вам больше нечего делать. Может, она вам всем подберет женишков».

Норма Джин робко хихикнула. Мать говорила быстро, низким, как бы набирающим скорость голосом, и это был дурной знак. Это был голос с Хайленд-авеню, пытавшийся перекричать шум хлещущего из крана кипятка.

А началось все это, как только они вышли из узкого прохода между домами, покинули сферу сдерживания.

— Давай присядем, мама. Вот, смотри, какая славная скамеечка.

— Славная скамеечка! — фыркнула Глэдис. — Нет, иногда, Норма Джин, ты говоришь прямо как какая-нибудь дура! Как все остальные.

— Иначе как-то не п-получается, мама.

— Так научись. Ты же не идиотка!

В прохладном туманном воздухе слабо попахивало серой, и вот наконец они добрели до самого дальнего угла больничных владений. И над ними нависала двенадцатифутовая изгородь, увенчанная проволокой. Глэдис запустила пальцы в щели изгороди и бешено затрясла. Сразу стало ясно — это и была цель ее прогулки. И Нормой Джин овладело паническое ощущение, что обе они, и она, и Глэдис, являются пациентами лейквудской клиники. Что ее обманом завлекли сюда и теперь поздно, уже не выбраться.

И одновременно она понимала — глупости. Согласно калифорнийским законам на то, чтобы поместить ее в клинику, требовалось разрешение мужа. А Бывший Спортсмен ее обожает, он никогда этого не сделает.

Может убить ее, задушить красивыми мускулистыми руками. Но он органически не способен на такую подлость и предательство.

— Теперь у меня муж, который меня любит, мама. А это очень много значит, это самая главная вещь в мире. О, как — нибудь я обязательно познакомлю тебя с ним! Он замечательный, добрый, он уважает женщин…

Глэдис дышала часто, оживленная быстрой ходьбой. За последние несколько лет она стала на дюйм или два ниже Нормы Джин. И однако же последней почему-то казалось, что для того, чтобы заглянуть в холодные насмешливые глаза матери, приходится высоко задирать голову. Прямо шея болела.

Глэдис сказала:

— У тебя так и не завелся ребенок, нет? Мне приснилось, что он умер.

— Да, умер, мама.

— И это была маленькая девочка? Они тебе сказали кто?

— У меня был выкидыш, мама. Шла уже шестая неделя. Я очень сильно болела.

Глэдис мрачно кивнула. Похоже, ее ничуть не удивили эти откровения. И совершенно очевидно, она не слишком-то им верила. После паузы она заметила:

— То было вынужденное решение.

На что Норма Джин резко возразила:

— Это был выкидыш, мама!

Глэдис сказала:

— Делла была моей матерью. А потом — бабушкой, и в том состояла ее награда. У нее была трудная жизнь, и я причинила ей много боли. Но в самом конце жизни ей наконец улыбнулось счастье. — Тут в глазах Глэдис вспыхнул коварный ведьминский огонек. — Но не могу обещать тебе того же, Норма Джин. Если ты сделаешь мне такой подарок.

Вконец смущенная, Норма Джин спросила:

— Обещать чего, мама? Я что-то не понимаю.

— Я не могу быть одной из них. Бабушкой. Такой, как она. Это и есть мое наказание.

— О, мама, ну зачем ты это говоришь? Наказание за что?

— За то, что оставила своих красавиц дочерей. Позволила им умереть.

Норма Джин отшатнулась от матери, оттолкнулась ладонями от воздуха, как отталкиваются от стены. Это просто невозможно! О таких вещах не говорят с пациенткой психиатрической больницы. С шизофреничкой, параноиком. Это похоже на совершенно выбивающие тебя из колеи импровизации, когда преподаватель сообщает одному актеру какие-то факты, а другой их не знает и «входит» в сцену практически вслепую.

Ей надо срочно сочинить новую сцену.

Новую сцену можно создать перемещением из одного пространства в другое. Просто силой своей воли.

Она взяла Глэдис за худенькую, жилистую, противящуюся руку и повела ее к дороге, усыпанной гравием. Довольно! Теперь Норма Джин тут командует. Ведь не кто иной, как она, платит более чем внушительные суммы за содержание матери в Лейквуде, именно она официально признана опекуншей Глэдис Мортенсен и единственной и ближайшей ее родственницей. Дочери, ишь чего придумала! У нее только одна дочь. И этой дочерью является она, Норма Джин.

Она сказала:

— Знаешь, мама, я люблю тебя. А ты сделала мне очень больно! Пожалуйста, не обижай меня больше, мама. Я понимаю, тебе это трудно, ты плохо себя чувствуешь. Но может, все-таки постараешься? Постараешься быть добрее? Когда у меня будут дети, ни за что не стану их обижать. Буду любить их, поддерживать. А ты прямо как паучиха в паутине. Знаешь, встречаются такие маленькие коричневые пауки-отшельники. Самый опасный вид! Все думают, у «Мэрилин Монро» полно денег. Но на самом деле у меня никогда нет денег. Я то и дело занимаю, я должна платить за твое пребывание здесь, в частной клинике. Стараюсь, чтобы тебе было лучше, а ты делаешь мне больно. Отравляешь мое сердце злыми словами. Съедаешь мое сердце живьем. Мы с мужем собираемся завести детей. Много детей. Он хочет большую семью, и я — тоже. Я хочу иметь целых шесть ребятишек!

Глэдис ехидно вставила:

— Интересно знать, как ты вырастишь эту шестерку? Даже будучи Мэрилин?

Норма Джин выдавила усмешку. Действительно, забавно.

В сумочке у нее лежало бесценное письмо от отца.

— Сядь, мама. У меня для тебя сюрприз. Хочу прочесть тебе кое-что, только очень прошу, не перебивай.

Бывший Спортсмен уехал по делам. Блондинка Актриса пошла на спектакль, поставленный в драмтеатре Пасадены по пьесе современного американского драматурга.

Водили ее в театр друзья. Каждый вечер, когда Бывшего Спортсмена не было дома, она ходила на спектакль в местный театр. В тот период жизни у Блондинки Актрисы было много друзей из самых разных, не пересекающихся слоев общества. И все они были довольно молоды, и ни одного из них Бывший Спортсмен не знал. То были писатели, актеры, танцовщики. Одним из них был преподаватель Актрисы Блондинки по мимике и жесту.

Зрители, сидевшие в зале театра Пасадены, на протяжении всего вечера исподтишка наблюдали за Блондинкой Актрисой. Похоже, ее очень растрогала пьеса. Одета она была скромно, старалась не привлекать внимания. По обе стороны от нее сидели друзья.

Говорили, что, когда спектакль закончился и зрители стали подниматься со своих мест, Блондинка Актриса осталась сидеть — настолько была потрясена. А потом пробормотала слабым голоском:

— Это настоящая трагедия. — А чуть позже, уже за выпивкой, сказала: — Знаете что? Я выйду замуж за этого драматурга.

«У нее было поразительное чувство юмора! Смотрела печально, букой, как маленькая девочка, а говорила такие возмутительные вещи! Одно дело какой-нибудь урод и пропойца, как У. К. Филдс,[22] от такого парня только и ждешь чего-либо подобного, злобной шутки и грубой. Или взять, к примеру, Граучо Маркса с этими его бровищами и усищами. От него всегда ожидаешь чего-то невероятного. Но Мэрилин, все эти хохмы и шуточки выходили у нее спонтанно. Словно изнутри некто подначивал ее: «А ну-ка, удиви этих ублюдков! Выдай им!» И она выдавала. А потом все это возвращалось к ней, могло обернуться против нее, даже причинить ей боль. И похоже, она заранее это знала. Но ей, черт побери, было плевать!»

Изнуренная прогулкой, Глэдис медленно заползала в свою кровать. И не просила Норму Джин помочь ей. После того как дочь спокойным, звонким, как колокольчик, голосом прочитала ей то письмо, Глэдис погрузилась в молчание. И продолжала молчать и сейчас. Норма Джин поцеловала ее в щеку и сказала тихо:

— До свидания, мама. Я люблю тебя. — И снова никакого ответа от Глэдис. Ни слова, ни взгляда на Норму Джин. Уже в дверях Норма Джин остановилась, посмотрела и увидела, что мать отвернулась лицом к стене. И лежит, подняв глаза на пылающее яркими красками священное сердце Христа.