Ненависть и ничего, кроме любви - Любовь Романова

Так я и поступаю. Сначала пью таблетки, потом решаю поголодать пару дней, поэтому пропускаю завтрак, ограничившись только зеленым чаем с молоком. Папа неодобрительно цыкает, когда видит мою еду, и даже говорит мне:

-Ты слишком худая. Тебе надо есть.

Но я-то знаю, что не худая, а теперь уж и вовсе поправилась, и его замечание меня раздражает. Хочется огрызнуться, сказать, чтобы глаза разул и больше не лез ко мне с вопросом еды. И так два дня я шла на поводу у всех, кто старался меня накормить, и вот результат! Но все же мне хватает выдержки что просто игнорировать его замечание, и делать по-своему. В итоге, хожу целый день голодной, к вечеру даже начинает кружиться голова, а в течении дня меня то и дело бросает в жар. Я не могу ходить спокойно мимо зеркал, которые, как назло, у отца понатыканы во все шкафы – мне так и мерещатся лишние килограммы.

Нагнетая себя все сильнее, день свой я заканчиваю в полуобморочном состоянии, обессиленная в кровати с двумя стаканами теплой воды в желудке, что помогает ненадолго притупить чувство голода, но этого времени вполне хватает на то, чтобы уснуть.

Стоит ли говорить, что на утро я разбита? В отражении на меня смотрит пьющая женщина лет сорока пяти, с ужасными синими кругами под глазами. Однако, меня радует то, что весы показали снижение веса, хотя и не полное. Сама себя убеждаю в том, что диета работает, лишняя вода выходит, значит я иду в правильном направлении, но все же, после долгого самобичевания, решаю позавтракать хотя бы кефиром, иначе попросту не выдержу еще один день.

В универе встречаюсь с Ирой – она ждет меня возле аудитории и почему-то не заходит внутрь.

-Ты чего здесь? – спрашиваю я, после короткого приветствия.

-Да там сидит Мартынов. Прямо на первом ряду. Ну куда я одна, Вер? Он же меня проглотит и не подавится, - объясняет Ира, теребя в руках ручку от сумки.

-Ладно, идем.

Первой захожу я, Ирка крадется следом. Мартынов сразу же оживляется, действительно сидит на первом ряду прямо с краю, и будто только нас и ждал.

-Рыжая! – зовет он более-менее мирным тоном, но Ирка все равно вздрагивает – я это даже спиной чую, - надо поговорить.

-А ты сегодня в адеквате? – подкалываю его я, недоверчиво оглядывая с ног до головы.

-А по мне не видно? – теперь его голос звучит по-другому, вернулись нотки высокомерия.

-Ты знаешь, мне сперва показалось, но сейчас вижу, что лишь показалось.

-Вер, отойди, а? – я немного оторопела от непривычного звучания моего имени из уст прихвостня Радецкого, потому не смогла сразу же дать отпор. Марк подошел со спины, я даже не заметила его присутствия.

Я ничего не отвечаю и не двигаюсь с места – не могу же просто бросить Ирку, но она вдруг поворачивается ко мне и говорит:

-Ладно, я поговорю.

Замечательно! То есть я готова грудью на амбразуру, а она вроде как и поговорить не против. Ну что у нее в голове? Ну решила так решила – я киваю ей в ответ, разворачиваюсь и поднимаюсь на несколько рядов вверх, где и занимаю крайнее место.

-А ты записалась к Скопцовой в личные телохранители? – голос Радецкого прямо возле уха выводит меня из равновесия, вынуждая сотни крохотных иголочек истязать мое тело.

-Хватит ко мне подкрадываться!

Радецкий стоит в проходе, оперев руки о парту и спинку лавочки, вроде как отрезая мне путь к побегу.

-Как прошли выходные? – словно и не слыша, спрашивает он.

-Ты хотел сказать выходной? День, в который мне выпадает счастье встречать тебя, выходным не считается.

-Что это с тобой, Воронова? – Радецкий удивлен?

Да, верно, удивлен. Вон улыбка с лица сползла, и вроде бы растерянность какая-то промелькнула.

-А что со мной? – притворно удивляюсь, -твой субботний перфоманс я еще не забыла.

-Тогда ты не забыла, как принимала в нем участие и тебе это даже нравилось? .

Я сделала серьезную ошибку с утра, когда выбирала джемпер под свою фатиновую юбку, ведь сознательно же выбрала тот, у которого через всю спину до самой поясницы тянется v-образный разрез, а Радецкий ни с того ни с сего протянул свою лапу и ошпарил кожу огненным касанием.

-Не принимай желаемое за действительное, - фырчу я, хотя дыхание дает секундный сбой. Всего секунда, а сердце уже начало перекачивать кровь быстрее.

Ладонь Радецкого тянется вниз, пальцы чертят дорожку по линии позвоночника, забираются за разрез, сильнее опаляя кожу. Я непроизвольно поворачиваю голову в его сторону и конечно же встречаюсь с его ледяными глазами - когда только он успел так наклониться?

-Убери руку, - тихо, но уверенно говорю я, - и сделай шаг назад – ты вторгаешься в мое личное пространство. А если еще раз ты позволишь себе что-то подобное, то обещаю – конечности вырву с корнем.

-Настолько неприятно? – спрашивает, ухмыляясь, но руку не убирает, а наоборот ведет ее выше и глубже, уже почти обнимая меня.

Я клянусь, хочу дернуться, вскочить с места, вывернуть его лапу, и пока он будет выть от ломящей боли, двинуть коленкой в то самое место, где сосредоточены его мозги. Но черт, не могу. Приказываю себе: «Встань! Давай же! Сейчас!», а ног не чувствую, будто парализовало.