Сын - Филипп Майер

Повисла тишина. Я придумал кучу историй про разных девчонок, с которыми у меня что-то было, но Неекару и Эскуте все и так про меня знали.

После обеда я спустился к ручью почистить свой трофей.

Отскоблил мясо и жир, сполоснул, потер шершавым камнем, еще разок сполоснул, тщательно отодрал тоненькую пленочку фасции, пока вся внутренняя поверхность скальпа не стала белой, чистой и мягкой. Потом набрал воды в деревянную миску, добавил туда мыльной юкки и тщательно промыл волосы, аккуратно расправляя прядь за прядью и стараясь не дергать резко, как будто делавар все еще мог что-то чувствовать; я распутал все колтуны, выбрал травинки, перхоть, засохшую кровь и прочий мусор. Я расплел его косы и заплел заново, пристроив на прежние места все красные и бирюзовые стеклянные бусы. Потом растер сало с костным мозгом и старательно втер эту массу в кожу скальпа, дал подсохнуть и натер еще раз. Растянул свой трофей на распялке из ивняка, отнес к типи и повесил сушиться в тени.

В тот вечер мы болтали допоздна. Я повесил скальп над своей головой и любовался, как он вращается в потоках теплого воздуха, поднимающегося от очага. Угли потемнели, мы уже засыпали, как вдруг снаружи что-то зашуршало, словно кто-то пытался забраться в типи. Парни насторожились. Судя по прическе, ночным гостем оказалась женщина, но прочее в темноте было не разглядеть.

— Если ты пришла к Эскуте, то я здесь.

— А Неекару прямо перед тобой, по ту сторону очага.

— Вы оба, размечтались, — произнес женский голос. — Забудьте, что я вообще здесь.

— Жена Жирного Волка. Ты смеешься надо мной.

— Где тут Тиэтети?

— Он здесь, — отозвался Эскуте. — Ты с ним сейчас разговариваешь.

— Он здесь или нет?

— Вот уж не знаю. Тиэтети, ты тут? Нет, наверное. Я видел, как он пошел на пастбище. Трахни Кобылу собирался показать ему пару приемов.

— Какой же ты засранец, Эскуте, — рассмеялась Жуткая Лентяйка.

— Но ведь забавный?

— Иногда.

— Неекару, у меня плохие новости. В тысячный раз в наше типи пришла женщина, и опять не к тебе.

— Отвали, — буркнул Неекару.

— А Тиэтети, — торжественно объявил он, — пришла пора становиться мужчиной. Этот процесс требует физической близости. И если ты, конечно, не предпочитаешь наблюдать, как действует мастер, тебе лучше сказать этой женщине, самой прекрасной из женщин команчей, хотя и самой ленивой, где в этом типи лежишь именно ты.

— Я тут, — робко пролепетал я.

— Неекару, тощий извращенец, не думай, что сможешь валяться здесь и тихо дрочить. Давай поднимайся, не мешай Тиэтети.

— Be’а тса накекупаре[64].

— Я бы предпочел остаться, — возразил Эскуте. — Потому что я мудрый, великий воин и когда-нибудь стану вашим вождем.

Они с Неекару собрали свои одеяла и выбрались наружу.

— Тиэтети, скажи что-нибудь, чтобы я могла отыскать тебя.

— Иди направо, вдоль стенки.

Я почувствовал, как ее руки коснулись одеяла. В полной темноте лишь по тихому шуршанию ткани можно было догадаться, что женщина снимает одежду. Она скользнула под одеяло. Кожа у нее была такая гладкая. Она поцеловала меня в шею, тонкие пальцы погладили живот; я хотел было обнять ее, но она удержала мою руку, продолжая ласкать живот, бедра; мне, наверное, надо было что-то сделать в ответ, и я потянулся к пушистым волоскам у нее между ног, но она опять остановила меня. Я покорился. От меня вроде ничего не требовалось. Она взрослая женщина, и командовать должна она.

Она явно думала так же. Нежные ноготки щекотали мою грудь, игриво пробегали по бедрам, а она медленно и томно целовала мне шею. Это продолжалось гораздо дольше, чем я себе раньше воображал, но в конце концов она оказалась на мне верхом, а я — внутри нее.

С шумом отодвинулся полог типи, Эскуте просунул голову внутрь:

— Ну как, долго, жена Жирного Волка? Минуту? Дай-ка угадаю, он уже пеа[65].

— Пошел вон, — совсем не злобно огрызнулась она. — Иди дрочи с Неекару.

Она чмокнула меня в нос. Прижалась крепко-крепко, я начал было двигаться, но она удержала меня:

— Погоди. Тебе так нравится, маленький братец?

Я промычал что-то невнятное.

Она шевельнула бедрами:

— А так? Хочешь так?

— Да.

— Хмм. А может, не надо…

Я промолчал.

— Нам лучше просто полежать так, — шепнула она.

Я нервно откашлялся.

— Мне тоже хорошо, — нежно сказала она.

Чувство невероятной близости охватило меня. А потом она начала медленно двигаться, продолжая сжимать мои руки. От нее пахло свежо и сладко.

— На самом деле меня зовут вовсе не Жуткая Лентяйка, — нежно прошептала она. — Мое настоящее имя — Одинокая Птица.

До возвращения Неекару и Эскуте мы с Одинокой Птицей сделали это пять раз. Я ждал, что Эскуте обязательно что-нибудь скажет, но он промолчал; они с Неекару пошептались, потом Неекару забрался под одеяло, а Эскуте тихонько подполз к нам. Он нащупал пышные волосы Одинокой Птицы, осторожно коснулся моего лица, похлопал меня по груди и сказал что-то на языке команчей. Я не понял ни слова, а Одинокая Птица что-то пробормотала сквозь сон в ответ, и тогда Эскуте наклонился и поцеловал ее волосы и еще раз похлопал меня и поцеловал в лоб. И вернулся на свое место.

Я проснулся. Разбудил Одинокую Птицу, и мы сделали это еще раз.

На рассвете, когда кружок неба в дымоходе нашего типи из черного стал серым, она приподнялась. Я потянул ее обратно.

— Нет, — шепнула она. — Уже поздно.

— Расскажи, почему тебя прозвали Жуткой Лентяйкой.

— Потому что я выполняю работу всего за десятерых мужчин, а не за пятьдесят. — Склонившись, она нежно поцеловала меня. — На людях не смотри на меня. Может, у нас с тобой никогда больше ничего не случится. Мой муж впервые отправил меня к другому мужчине, и не представляю, в каком настроении он меня встретит.

А несколько часов спустя Неекару, Эскуте и я сидели у костра, ели сухую лосятину и глазели на повседневную суету лагеря. Эскуте был не в духе. Обычно он подолгу возился со своей прической, тщательно завязывая волосы в пучок на макушке, но сегодня даже не подновил краску на лице.

— Жирный Волк рассердится на меня? — осторожно спросил я.

— Он отрежет твой маленький шустрый член. Надеюсь, оно хотя бы стоило того.

— Не слушай его, — успокоил Неекару. — Все хотели бы переспать с Жуткой Лентяйкой, а удалось только тебе, кроме, конечно, того парня, который заплатил за нее пятьдесят лошадей.

— Это мой отец заплатил пятьдесят лошадей, а не жирный братец. Если бы она досталась отцу, я бы не возражал.

— Э, поглядите, наш Эскуте сердится.

— А почему бы и нет? Если я захочу жениться, где мои пятьдесят чертовых лошадей? Да вдобавок Жуткую Лентяйку предлагают почему-то Тиэтети.

— А на ком ты хочешь жениться? — поинтересовался я.

— Ни на ком. Это просто для примера. На ком мне жениться, если этот ублюдочный толстяк отхватил самую прекрасную девушку на свете?

— Ее сестра не хуже, — заметил Неекару.

— Меня надули, в этом все дело. Он жирный бездельник, а в дураках оказываюсь я. Восьмерых из тех мустангов, что отдали за нее в качестве выкупа, привел отцу я. Когда мой брат в последний раз участвовал в сражении?

— Тебе лучше замолчать, — осадил его Неекару.

— Мне нет дела, кто это слышит.

— Смотри, как бы потом не пожалеть.

Мы помолчали. Я не понимал, почему Эскуте так переживает. У него уже целых шесть скальпов, и пусть он поменьше ростом и не такой здоровяк, как отец и брат, все равно фигура у него прекрасная, он ловкий и сильный, и вся наша молодежь — и парни, и девушки — его уважает. А потом подумал, что, пожалуй, он прав: Жуткой Лентяйке не было равных в племени.

— Ленивые Ноги привел очень милую пленницу, блондинку, видел?

— Желтые Волосы, — поддакнул я.

— Ага. Она ничуть не хуже Жуткой Лентяйки.

— Я не собираюсь жениться на затраханной рабыне. Не обижайся, Тиэтети.

— Мы все в каком-то смысле из пленников, — примирительно сказал Неекару.

— Да, но все равно я не стану на ней жениться.

— Вчера ночью ты не злился, — сказал я.

— Нет. На тебя я и не злюсь, Тиэтети. Я рад, что ты наконец попробовал, что это такое, ты заслужил. Злюсь я на отца. Жирный — старший, поэтому он всегда прав, все полагается ему, и эти чертовы пятьдесят лошадей, он ведь даже не торговался!

— Все понимают, что вождем станешь ты, — утешил Неекару. — Всем известно, что твоему брату не бывать вождем. Он просто человек, у которого есть богатый отец.

— Ага, а если меня убьют прежде, чем я стану вождем? А отец будет и дальше нянчиться с жирным и покупать ему новых жен?