Тигр снегов - Тенцинг Норгей

Пьем мы обычно чай, чай и еще раз чай, сколько оказываемся в состоянии выпить за день, совсем как англичане. В старое время мы пили его на тибетский лад, с яковым маслом, но в Дарджилинге нет яков, поэтому здесь мы пьем чай по-европейски, с молоком и сахаром. Если захочется чего-нибудь покрепче, то у нас есть чанг, шерпское пиво. Обычно оно домашней варки, приготовляется из риса, ячменя или какого-ли­бо другого зерна, в соответствии со вкусами и возможностями. Единственное, что недопустимо в отношении чанга, это чтобы он был слабым. Пьют его не как обыч­но, не из стаканов или бутылки: когда готова закваска, ее наливают в чашу, добавляют горячей воды и тянут получившуюся жидкость через бамбуковую трубочку. Чаще всего чаша рассчитана на одного, но есть и боль­шие, из которых пьет несколько человек одновременно. По мере того как жидкость в чаше убывает, хозяин до­ливает горячей воды, во всяком случае пока не сочтет, что гостям пора домой…

Мы общительный народ. Мы любим поговорить, посмеяться, попеть, любим наш чанг и обычно не ле­нимся доливать его, потому что хотим, чтобы гости посидели подольше. Если они не выпьют по меньшей мере три порции чанга или чая, мы считаем их невеж­ливыми и обижаемся. Индусам и мусульманам, кото­рые не пьют вовсе, наше поведение может показаться вольным и развязным; впрочем, я думаю, что мы пьем в общем и целом не больше и не меньше, чем боль­шинство других народов, не имеющих такого запрета. Лично я люблю чанг, а также многие европейские на­питки, с которыми познакомился в последнее время. Мне нравятся сигареты. К счастью, я без труда могу обходиться без них, что и делаю всегда перед началом очередной экспедиции и во время нее. Не пью я и не курю также, когда нахожусь среди людей, религиоз­ного чувства которых мне не хочется задевать.

Большинство шерпов любит путешествовать. Мы охотно навещаем своих друзей и принимаем их у себя, и хотя можем показаться застенчивыми, любим зна­комиться с новыми интересными людьми. Играем ме­жду собой в азартные игры – кости и карты. Мы не прочь подшутить друг над другом[7]. Спорт и спортив­ные игры распространены мало, возможно, потому, что мы не могли научиться им, хотя скорее всего причина в нашей работе – после нее не очень-то нуждаешься в дополнительных упражнениях. Зато многие шерпы, и я в том числе, увлекаются верховой ездой и лошадьми, а для того, кто считает слишком обременительным для себя самому стать в стремя, в Дарджилинге есть всег­да конные состязания, где можно побиться об заклад. Я недавно купил коня и участвую в скачках, правда, должен признаться, не как жокей. А мои друзья гово­рят, что я скоро стану шерпским Ага Ханом.

Многие наши развлечения мы разделяем со своими женами. Шерпские женщины занимают в семье бо­лее видное место и пользуются большей свободой, чем у большинства азиатских народов. Дома – в этом я не раз убеждался на собственном опыте – им принадле­жит вся полнота власти, однако жизнь их не связана исключительно с домом; часто они интересуются муж­скими делами и выполняют работу, которую обычно принято считать мужской. Как я уже говорил, Анг Ла­му девочкой ходила с ношами по Дарджилингу, а мно­гие работают даже носильщиками в экспедициях и проходят весь путь до базового лагеря. Большинство шерпских женщин низкорослые, некоторые совсем ма­ленькие. Но силой и выдержкой они почти равны муж­чинам: есть женщины, которые носят поклажи, дости­гающие двух третей их собственного веса.

Развод у нас допускается. Желающий расторгнуть брак, будь то мужчина или женщина, должен уплатить другой стороне известную сумму денег, после чего счи­тается свободным. В Тибете, откуда пришли наши пред­ки, распространено и многоженство и многомужество. Часто у двух или нескольких братьев имеется общая жена. Смысл этого – сохранить имущество внутри семьи. Но уже в Соло Кхумбу такие явления редки, а в Дарджилинге их вовсе не бывает. При той свободе и равноправии полов, которые царят у нас, дай бог мужчине или женщине управиться с одним су­пругом!

Большая перемена произошла за последнее время в жизни наших детей – теперь они наконец-то ходят в школу. Раньше единственным путем для шерпы на­учиться чему-нибудь было пойти в монастырь. В Дарджилинге это было сложнее, чем в Соло Кхум­бу, потому что здесь у нас нет своих монастырей – только сиккимские или тибетские – и очень мало лам. Теперь же дело улучшилось. После войны многие из нашей молодежи стали посещать непальские школы, которых в Дарджилинге много, а в 1951 году откры­лась небольшая шерпская школа. В начале книги я уже сказал, что отсутствие образования – моя главная бе­да; и для меня очень важно, что подрастающее поко­ление имеет то, чего не хватало мне. Мои собствен­ные дочери, Пем Пем и Нима, ходили несколько лет в непальскую школу, но теперь я смог отдать их в шко­лу при католическом монастыре Лорето, которая дей­ствует в Дарджилинге уже много лет и возглавляется ирландской монахиней. Это не значит, что они станут католичками. Они научатся свободно говорить по-ан­глийски, будут встречаться с различными людьми и по­лучат хорошее современное образование.

Правда, сдается мне, что нет добра, которое не влекло бы за собой сколько-либо зла. Я заметил, что многие молодые шерпы совершенно не имеют пред­ставления о наших старых нравах и обычаях. Они и по-шерпски-то едва изъясняются. И я боюсь, что их новые представления в большой мере почерпнуты не из учебников, а из кинофильмов[8]. Впрочем, возможно, это неизбежная цена, которую приходится платить на­роду, переходящему от старой простой жизни к совер­шенно иной, и уж лучше учиться и развиваться, хотя бы и с ошибками, чем топтаться на месте.

В прошлой главе я рассказал кое-что о своей буд­дийской вере. Подобно мне, большинство «новых» шер­пов религиозны, но не фанатики. Они хранят образ бога в своих сердцах, однако не верят в обряды и ри­туалы. Так как в Дарджилинге нет шерпского мона­стыря, то мы и не имеем настоящего религиозного центра. Зато почти все отводят дома угол для молит­вы; там находятся свечи, ладан, молитвенные колеса и изображения Будды, важнейший символ нашей веры. Для меня жизнь сложилась лучше, чем для других, поэтому я смог в своем новом доме отвести целую комнату под молельню. В ней хранятся драгоценные священные предметы, привезенные из Тибета, в ней мой зять, лама Нванг Ла, по нескольку часов в день занимается свечами и курениями, вращает молитвен­ные колеса и молится за всех нас. На дворе, на склоне холма, я расставил бамбуковые шесты, на которых развеваются молитвенные флажки в сторону далеких снегов Канченджунги.

Как и у большинства народов, наши важнейшие обряды связаны с рождением, женитьбой и смертью. Мы сжигаем наших покойников, кроме маленьких де­тей, которых принято хоронить. Исключение состав­ляют также умершие высоко в горах; их тоже хоро­нят – либо люди, либо сама природа.