Масть пиковая - Рауль Мир-Хайдаров

Уяснив для себя крайние случаи в будущем, он философ­ски подумал – нигде в мире к власти не приходят мудрые и дальновидные, а только хитрые и коварные, живущие одним днем. После меня хоть трава не расти, после меня хоть по­топ – это прежде всего о политиках, рвущихся к власти. Муд­рецы и философы вопрошали во все времена: почему не учи­тываются уроки истории? Да потому, что историю делают не­учи, недоучки. За примерами далеко ходить не надо, недоучка аксайский хан, бывший учетчик тракторной бригады, долгие годы влиял на судьбу Узбекистана больше, чем весь Верхов­ный Совет вместе взятый. И, отталкиваясь мысленно от Акмаля Арипова, он продолжал философствовать дальше.

Если в просвещенных европейских государствах к власти приходят порою беспринципные люди, что же ждать у нас в самостийном Узбекистане, если все эти годы правили бал Тилляходжаевы да Ариповы, наверняка придут к власти или им подобные, или если Акмалю-ака удастся вывернуться и на этот раз, то он при зеленом знамени никогда не уступит ли­дерства, на это у него и денег, и компромата на всех хватит.

Так рассуждал он почти каждый день, взвешивая ситуа­цию «за» и «против», но ясности выбора не представлялось, си­туация менялась на глазах, тут действительно требовалось стать хамелеоном, чтобы угодить всем сразу: и левым, и пра­вым, неформалам и националистам, либералам и радика­лам – у него голова шла кругом, все, казалось, набирали силу, все имели перспективу. Вот когда пригодилось его умение быть сыщиком и вором в одном лице. Каким умением надо обладать, чтобы прослыть в среде прикомандированных следо­вателей одним из немногих в крае, на кого можно положиться, и вместе с тем через Шубарина и Тулкуна Назаровича у пико­вых валетов числиться своим парнем, засланным казачком в прокуратуру.

Но и тут и там он прежде всего преследовал свои интере­сы, никакие идеи, идеалы в расчет не принимал, он попросту их не имел. Не волновало его ни красное, ни зеленое знамя, никакое другое, даже в полоску, он хотел быть всегда, при лю­бой власти наверху, как его любимый политик Троцкий, труды которого он тайно изучал в Белом доме в служебное время.

Но на кого бы ни ориентировался Сенатор, все равно упи­рался в аксайского хана, в его архив, в его деньги, в своих пла­нах на будущее он не мог никак его ни обойти, ни объехать. Следовало рисковать, вступать с ним в контакт, подать ему ру­ку в трудную минуту, может, удастся заручиться его поддерж­кой и стать если не наследником его архивов и миллионов, то хотя бы совладельцем. И миллионы, и архивы хороши и по­лезны при любой власти, при любом знамени.

Но и риск нешуточный! Узнай кто, что он ищет подходы к аксайскому хану, при нынешнем к нему отношении офици­альных властей и правовых органов это стоило бы Сенатору не только поста, к которому он так долго стремился, но и партби­лета, и свободы. Он знал столько тайн, служебных секретов, и выдача их другой заинтересованной стороне иначе чем предательством государственных интересов не квалифицировалась бы, об этом он хорошо знал, юрист все-таки, доктор юридиче­ских наук. Это еще только часть потерь, лишался всего: дома, семьи, капиталов, положения в обществе. Лишался перспек­тив, впереди вполне светило звание академика, а при опреде­ленном раскладе он мог и за пятый этаж Белого дома повое­вать. Это ли не риск? Он настолько всерьез замыслил встречу с Акмалем Ариповым, что не делился планами даже ни с Тулкуном Назаровичем, ни с Шубариным, хотя был уверен, те мог­ли подсказать что-нибудь дельное и, может, даже неизвестное ему, они знали, что дела у аксайского Креза неважные и им занимаются следователи КГБ.

Не имел он я никаких гарантий успеха, куда ни кинь – риск. И реакцию на добрый жест, участие в его судьбе невоз­можно предугадать, все знали, какой Арипов самодур. Можно и вовсе не вернуться домой, убьют и бросят труп в пропасть на радость шакалам, гиенам и горным орлам. Ни могилы, ни следа не останется на земле, по этой части он большой дока, а может, придумает еще более изощренную смерть – кинет из­битого и связанного в клеть к голодным свиньям, боровы и сгрызут до последней косточки, никаких вещественных дока­зательств не оставят, и такое он практиковал. А то запрет в подвал и напустит туда змей, говорят, от ужаса тут же сходят с ума или случается разрыв сердца. Кровожадный народный де­путат, обласканный и обвешанный государством орденами, обладал невероятной фантазией, как отправить на тот свет че­ловека, тут равных ему не сыскать.

Конечно, все «против» могли испугать кого угодно, но Сухроб Ахмедович так верил в свою удачу и понимал, что «за» в этом деле решают проблемы на все случаи жизни, хоть при красных, хоть при белых, тем более при зеленом знамени. Ва­риант, что называется, беспроигрышный, в случае успеха, ра­зумеется. И опять ему припомнилась присказка Беспалого: «Кто не рискует, тот не пьет шампанского!» Он, конечно, и се­годня без риска мог пить шампанское до конца дней своих, но теперь он, как и аксайский хан, одержим манией величия, ему больше, чем шампанского, хотелось власти. Вот какая жажда его мучила, она и толкала его в Аксай.

Долго взвешивать не приходилось, все подвигалось к аре­сту Арипова, он понял это после двух последних совещаний в КГБ и в кабинете у первого секретаря ЦК и решился на отча­янный шаг, и вот тайная поездка в горы, в резиденцию аксай­ского хана.

Сейчас в поезде Ташкент – Наманган прокурор все-таки пожалел, что не оставил жене письма на тот случай, если он в понедельник не вернется домой. Ей следовало немедленно связаться с Артуром Александровичем и назвать место, куда он тайно отбыл. Шубарин, конечно, тут же примчится на выруч­ку, ему нет смысла терять своего человека на таком посту, да и аксайского Креза он хорошо знал, бывая с Тилляходжаевым там в гостях, смотрел редкие по нынешним временам схватки бойцовских псов и злых двухгодовалых жеребцов, забытые же­стокие развлечения римских патрициев и ханов Золотой Ор­ды. Ехал он почти на авось, никакой четкой программы не имел, никого, кроме себя, не представлял, ничьих поручи­тельств и рекомендаций не вез, все должно было решиться в ходе разговора. Все зависело от того, как примет его аксайский хан, посчитает ли фигурой, человеком, на которого можно рас­считывать, довериться.

Поезд продолжал грохотать на стыках, по-прежнему его кидало из стороны в сторону, но било об стенку уже реже, он как-то наловчился владеть телом. Человек из ЦК посмотрел на часы, до нужной станции оставалось еще почти два с полови­ной часа, сон ушел окончательно, и вялости он не чувствовал, может, воспоминание, где все пока складывалось удачно, бод­рило его? А может, чай? Не мешало еще заварить чайник крепкого, дело шло к тем самым трем часам ночи, лучшему времени для преступлений, высчитанных доктором юридиче­ских наук, но в эти же часы человек теряет над собой контроль, сегодня расслабляться он не имел права. Он взял чайник, осто­рожно вышел в коридор, титан не остыл, но он на всякий слу­чай открыл топку и пошуровал кочережкой, тлеющие угли за­жглись огнем, он не спешил, мог и подождать, пока закипит.

Купе проводника оказалось распахнутым настежь, сам он, раскинув руки, безбожно храпел, на столике лежали ключи. Сенатор взял их, вышел в тамбур и беззвучно открыл дверь на левую сторону по ходу поезда, потом вернул связку на место, все это заняло минуты две, не больше. Он даже покопался в шкафчике у хозяина вагона, нашел-таки пачку индийского чая из личного запаса.

Вернувшись в купе, Сенатор долго вглядывался в набегаю­щие в ночи разъезды, полустанки, станции, с трудом разобрал название одной из них на пустынном перроне и сличил по па­мяти с тщательно изученным расписанием, скорый шел по графику. Оставшееся время пролетело быстро, прокурор даже его не заметил, может, оттого, что он начинал мысленно стро­ить разговор с директором агропромышленного объединения. Вариантов начала беседы он перебрал великое множество, и ни один его не устраивал, с ханом Акмалем нельзя говорить ни в подобострастном, ни повелительном тоне, и тот и другой путь губителен, обречен на провал. Он понимал, как не хватало ему перед поездкой консультации с Шубариным, тот бы вы­строил ему разговор четко по компасу. Но в том-то и дело, что связь с аксайским ханом он желал держать в строжайшей тай­не, он не сказал о поездке даже Хашимову. Если в будущем у него случится взлет, он не хотел, чтобы его связывали с ханом Акмалем. Как в случае с докторской, свалившейся как снег на голову всех знавших его людей, он и тут готовил сюрприз. Он хотел внушить всем, что его сила в нем самом, а сильный че­ловек, судя по всему, скоро мог понадобиться. Поезд начал двигаться медленнее, тормозить, на маленьком, ничем не при­мечательном полустанке он делал двухминутную остановку, пропускал спешивший навстречу скорый «Наманган – Таш­кент», глухой разъезд как нельзя лучше устраивал прокурора.