Масть пиковая - Рауль Мир-Хайдаров

Солнце начинало пригревать, утренняя свежесть прошла, и он поспешил снять пиджак и, оглянувшись вокруг, сладко потянулся. За завтраком они сидели чинно, по-восточному скрестив ноги, Сенатор дома жил по-европейски, и такая поза давалась с трудом, и, оставшись один, он с удовольствием вы­тянул ноги и сгреб под себя подушку, такая вольность еще до­пускалась. Тут наверняка чтили традиции и любая промашка оценивалась бы не только хамством, но и оскорблением хозя­ев. «Не задремать бы», – подумал он и закурил.

Сладкий дым табака из Вирджинии привычно успокаивал, настраивал на размышления, но что-то сковывало его изнут­ри, не было привычного ощущения свободы, присущей ему раскованности. «Неужели на меня так действует воздух Аксая», – улыбнулся прокурор, но чувство тревоги не покидало, хотя причин для волнения пока вроде нет, встретили вполне любезно.

Хотелось мысленно отрепетировать хотя бы несколько первых фраз для хана Акмаля, но ничего путного в голову не приходило. Сухроб Ахмедович придвинул к себе чайник, он оказался пустой, беспокоить старика ему не хотелось, но он на всякий случай оглянулся, стараясь понять, откуда же достав­ляли чай из родниковой воды, но высокие стены тщательно подстриженной и ухоженной живой изгороди, оплетенной еще и ярко цветущей лоницерой вокруг айвана, не позволяли ниче­го увидеть. Тем большим оказалось его удивление, когда через несколько минут перед ним вновь возник Сабир-бобо и опять же безмолвно поставил чайник. Не успел он кивком головы поблагодарить, как старик опять незаметно исчез. Еще больше он поразился, когда налил себе чай, он действительно хотел попросить старика, чтобы ему заварили черный, в Ташкенте все-таки ему отдают предпочтение, хотя пьют и зеленый.

Когда он заканчивал с чаем, услышал шум сбоку, прямо по Красной площади со свистом пронеслась черная «Волга». Наверное, хан Акмаль пожаловал на службу, подумал гость, и не ошибся. Сиявшая лаком машина подъехала к башне-при­стройке, и он слышал, как со скрежетом распахнулся грузовой лифт и лимузин исчез в его чреве. День в стране чудес начался.

Прокурор не спеша допил чай, затем выкурил еще одну сигарету, забрал свои пожитки и сошел с айвана. Ему казалось, что сейчас его сотрапезники доложат о визите неожиданного гостя с вертолета и его пригласят в управление, а может быть, к нему поспешит и сам директор агропромышленного объеди­нения, все-таки человек из ЦК?

Гость не спеша прохаживался вдоль стены живой изгоро­ди, изредка незаметно поглядывая в сторону управления, куда беспрестанно входили и выходили люди, он понимал, что за ним могли и наблюдать из окна, но никто к нему не спешил, не окликал. Так прошло довольно-таки много времени, чело­век из ЦК, не выдержав, даже глянул на часы, с тех пор, как ди­ректор явился в свою резиденцию, прошло больше часа.

«Спокойно, спокойно», – твердил себе Сенатор, с беспеч­ным видом вышагивая вокруг айвана, дымить он перестал, чтобы не дать понять, что волнуется, хотя курить хотелось. Он вполне допускал, что у хана Акмаля могло быть совещание или какие-нибудь срочные звонки в Ташкент. А может быть, экстренно наводили справки о нем? Так прошагал он еще час и, устав, вновь забрался на айван.

Как только он расположился удобно на мягких курпачах, опять возник из небытия Сабир-бобо, он принес огромный медный поднос, где на большой тарелке из того же английско­го сервиза со сценами охоты истекали жиром горячие, только с мангала, шашлыки, а рядом другая, более глубокая тарелка с мелко нашинкованным репчатым луком, посыпанным крас­ным корейским перцем, шашлыки прикрывали две румяные, еще хранящие жар тандыра лепешки.

«Наверное, это значит, что меня еще не скоро примут», – подумал прокурор и принялся за еду, шашлыки выглядели вполне аппетитно. Он пожалел лишь о том, что оставил фляж­ку с коньяком в машине, сейчас она пришлась бы кстати и к обеду, и к настроению.

Баранина оказалась молодая, нежная, жарили на саксауле, и повар знал свое дело, Сухроб Ахмедович не очень увлекался шашлыками, но аксайские ему понравились. Не успел он расправиться с первой порцией, как принесли вторую, поначалу удивил странный изгиб шампуров, но по аромату он догадал­ся, что это тандыр-кебаб. Шашлыки в специальной раскален­ной печи без открытого огня в Ташкенте почти не делают, ос­тались кое-где мастера в Ферганской долине, видимо, такой и обслуживал привередливого хана Акмаля. Вместе с тандыр-кебабом безмолвный старик принес глубокую чашку с острым салатом аччик-чучук и два чайника чая, после шашлыков всег­да жажда мучает.

«Кормят здесь прилично», – отметил про себя с иронией прокурор, тайком посматривая в сторону правления, но там вроде как о его визите и не знали, хотя айван у памятника хо­рошо просматривался из окон четвертого этажа. «Загнал я себя в тупик, – рассуждал спокойно Сенатор, – ведь теперь обратно свободной дороги нет, если не впускают, то уж отсюда тем бо­лее без воли хана и шагу не ступить». Страха он не испытывал, да и раздражение прошло, мелкое чванство хана даже пошло ему на пользу, тот так очевидно выставлял свои слабости. Се­годня ли, при его положении, выдерживать полдня на площа­ди заведующего Отделом административных органов ЦК?

Акрамходжаев сразу почувствовал свое превосходство над человеком, въезжающим на четвертый этаж в черной «Волге». Теперь, точнее уяснив ситуацию, он понимал, что ни совеща­ние, ни срочные звонки ни при чем, мелкая тактика, блажь, желание подавить гостя, мол, знай, к кому приехал, наверняка он по старинке думает, что я приехал к нему за советом или помощью, а может, даже за благословением на пост, анализи­ровал прокурор события, спокойно попивая чай, и задавался вопросом, как такой человек мог стать самым близким челове­ком Рашидова?

Когда он закончил с шашлыком, вместе с безмолвным стариком появилась молодая девушка, она принесла кумган с тазиком, и гость вымыл руки, она тщательно прибрала дастархан, поставила свежие фрукты, обновила посуду, и даже ваза с цветами появилась. Убрав посуду, она через некоторое время вернулась с пачкой газет, с девушкой он перекинулся несколь­кими ничего не значащими фразами. Разговаривая с ней, он держался, как обычно, раскованно, знал, ее будут подробно расспрашивать о самочувствии гостя. Газеты дали лишний раз понять, что наверху о нем не забыли и что-то лихорадочно предпринимают. Сенатор всегда в любой игре оценивал пер­вый ход, теперь он считал, что дебют за ним.

Газеты оказались недельной давности, большинство из них, за исключением местных, прокурор читал. Он лениво пе­ребирал страницы, тайно поглядывая на четвертый этаж, поблескивавший свежевымытыми стеклами, и заметил, что вре­мя от времени то к одному, то к другому окну подходили люди и смотрели в сторону памятника. Конечно, их не интересовала штампованная скульптура Ленина, зовущего массы трудя­щихся вперед. Наверное, даже глядя на вождя в упор, они ви­дели на пьедестале все-таки своего хана Акмаля, тут все: и власть, и идеалы, и нравы были ариповскими, других автори­тетов, даже ленинских, не допускалось, хотя опять же все дела­лось от имени вождя, застывшего в порыве на безлюдной пло­щади Аксая. Поистине страна чудес, Зазеркалье кривых зер­кал! Мельтешение вокруг окон говорило ему, что директор агропромышленного объединения на месте и он все-таки озабо­чен его приездом или, скорее всего, обескуражен его терпени­ем. Наверное, он не понимал, почему бы гостю не встать с айвана и не подняться пешком, без привилегированного лиф­та на четвертый этаж в служебные апартаменты выдающегося хозяйственника Узбекистана, как нарекла его наша щедрая на эпитеты и словоблудие пресса, в том числе и центральная. Но прокурор был не так прост, не позвал сразу по приезду, теперь уж он сам туда не пойдет, пусть поломает голову со своими со­ветниками, зачем пожаловал без приглашения, да еще тайно, прокурор Сухроб Акрамходжаев в Аксай? Не из простых за­дачка, не из простых, с чем он приехал, не догадаться никому, сочтут за безумие, за дерзость делать такие предложения все­могущему хану Акмалю.

Солнце припекало, и на айване становилось душно, тень от скульптуры вождя сдвинулась правее, и он решительно по­смотрел на часы и подумал, если через полчаса никто не по­дойдет и ничто не прояснится, то встану и попытаюсь уехать из Аксая, тогда уж точно зашевелятся. Наверное, жест его ис­толковали правильно, отпущенное на испытание время исте­кало, минут через двадцать он опять услышал скрип знакомых сапог и у айвана появился улыбающийся как ни в чем не бы­вало один из утренних сотрапезников.

– Извините, дела, хлопоты. Я доложил о вашем приезде, Сухроб-ака, но директора срочно вызвали по депутатским де­лам в обком, и он уже час как выехал в Наманган, но распоря­дился принять вас как следует.

– Как выехал? От управления машина не отъезжала, скрип грузового лифта я бы услышал, – спросил строго Сена­тор.