ОНО - Стивен Кинг

— За мной приехали, — встал Эдди.

Жена поднялась так стремительно, что наступила на подол ночной рубашки и чуть не упала. Эдди поддержал ее, даже не успев усомниться в разумности: все же лишние сто фунтов.

И вновь было пущено в ход последнее средство: слезы.

— Эдди, ты должен сказать мне.

— Я не могу. Нет времени.

— У тебя никогда не хватало его на меня, Эдди.

— Сейчас точно нет. Совершенно. Я годами даже не вспоминал об этом. Человек, который звонил, был — и есть — мой старый друг. Он…

— Ты заболеешь, — переключилась она, сопровождая его до прихожей. — Я знаю, это может случиться в любой момент. Позволь мне поехать с тобой, Эдди, я смогу позаботиться о тебе, а Пачино возьмет другое такси, это ведь не убьет его, верно? — Голос Миры окреп, в нем появились нотки неистовства, и, к ужасу Эдди, он вновь стал напоминать ему голос его матери — в последние месяцы перед смертью. (Он даже представил ее — старую, необъятную и безумствующую.) — Я буду растирать тебе поясницу и прослежу, чтобы ты вовремя принимал порошки… Я… буду помогать тебе… и не буду докучать, если тебе не захочется мне всего рассказывать… Эдди… Эдди, ну пожалуйста, не уходи! Пожа-а-а-луйста!

Он широкими шагами покрывал расстояние до входной двери, наклонив голову, вслепую, будто шел против сильнейшего ветра. В груди снова захрипело. Когда он поднял сумки, каждая весила не меньше центнера. Он почувствовал прикосновение ее пухлых розовых рук-поросят, осторожное, участливое, трогательное в своей беспомощности; в ее попытках совратить его тихими своими слезами, вернуть его уже сквозила безнадежность.

«И не подумаю делать это!» — билась у него отчаянная мысль. Приступ астмы был сильным, сильнее, чем когда-либо с детской поры. Он приближался к дверной ручке, которая уплывала куда-то в безбрежную темноту…

— …Если ты останешься, я приготовлю кофейный торт со взбитыми сливками, — бубнила она сзади. — У нас есть жареная кукуруза… На обед я приготовлю твою любимую индейку… Или даже могу на завтрак, если ты захочешь… Прямо сейчас… с подливкой из гусиной печени… Эдди, пожа-а-луйста, не пугай меня, мне и так плохо…

Она ухватила его за воротник и потянула назад подобно копу, хватающему подозрительного типа, пытающегося убежать. В последнем усилии Эдди рванулся… и когда практически не осталось сил сопротивляться, хватка ослабла.

Она застонала с безысходной тоской.

Пальцы Эдди нащупали дверную ручку — и какой же блаженно холодной она оказалась! Он открыл дверь и сразу увидел стоящее такси — посланника страны Здравого Смысла. Необычайно яркими казались в тихой и ясной ночи звезды.

Он обернулся к Мире; в горле хрипело и свистело на все лады.

— Ты должна понять, что мне этого вовсе не хочется, — как можно убедительнее выговорил он. — Будь у меня какой-то выбор — я не уехал бы. Пожалуйста, пойми это, Марти. Я уезжаю, но вернусь. — О, уж это-то была явная ложь, он почувствовал.

— Когда? Сколько тебя ждать?

— Через неделю, может быть, или дней через десять, вряд ли больше.

— Неделя! — выкрикнула она, прижав руки к груди как дива в паршивой опере. — Неделя! Десять дней! Пожалуйста, Эдди! Пожаа-а-а-…

— Марти, прекрати. Окэй? Завязывай.

Как ни странно, это возымело действие; она застыла и лишь буравила его взглядом мокрых коровьих глаз, и читалась в них не злость на мужа, а бездонный испуг. Возможно, впервые за все время, что они знали друг друга, ему пришло в голову, как же безопасно было любить ее. Наверно, так показалось оттого, что он уезжал. Он впервые подумал об этом. И… не предположительно — он знал, что это так. Как если бы оценивал это, находясь в другом измерении.

Хорошо ли это его открытие? Хорошо ли, несмотря на ее ясное сходство с матерью, несмотря на ее привычку есть в постели, уставясь при этом на Хардкасла или Маккормика на экране телевизора, несмотря на крошки, которые оказывались рассыпанными по всей постели, — явный недостаток воспитания; может быть, она понимала и прощала ему многое, потому что ее собственные слабости «лежали в холодильнике»?..

Так ли это?..

Могло ли такое быть?..

С грузом таких беспорядочных мыслей он уезжал, не пытаясь разобраться, с чьей точки зрения рассуждает в каждый конкретный момент — сына, мужа или любовника…

Он уезжал, и тут новая мысль, новая вероятность оглушила его будто огромная черная птица своим крылом: могла ли Мира оказаться напуганной больше, чем он сам? А его мать — могла?

И в подсознании возник, воскрес Дерри, взметнулся зловещими искрами фейерверка. Вспомнилась обувная лавка на Сентер-стрит, куда однажды — в пяти- или шестилетнем возрасте — его взяла с собой мать, наказав «сидеть тихо и быть хорошим мальчиком», пока она купит пару белых туфель. И он был хорошим и сидел тихо, пока мать беседовала с мистером Гардинером, одним из продавцов, но ему было всего лишь пять (или шесть), и когда мать отвергла третью пару туфель, Эдди заскучал и побрел в дальний угол, где некое сооружение привлекло его внимание. Сначала ему показалось, что это упаковочная коробка. Подойдя ближе, он решил, что это ящик, но самый диковинный из всех, что ему доводилось видеть. Он был очень узкий, а его полированная поверхность блестела инкрустациями. К тому же Эдди ни разу в жизни не видел ящика со ступеньками, а у этого были сразу три! Подойдя вплотную к этому необыкновенному ящику, он обнаружил со стороны днища вырез, сбоку кнопку, а сверху — какая прелесть! — нечто похожее на объектив фильмоскопа.

Эдди обошел вокруг ящика и увидел надпись. Все же, наверное, ему было шесть, потому что он смог прочесть ее, медленно произнося про себя каждое слово:

ХОТИТЕ УЗНАТЬ, ВПОРУ ЛИ ВАМ ОБУВЬ? ПРОВЕРЬТЕ ЗДЕСЬ!

Он вновь обошел ящик, преодолел три ступеньки к платформе и поставил свою ногу напротив отверстия этого обувного «контролера». Была ли обувь ему впору? Эдди не знал, но ему безумно хотелось «проверить». Сунув лицо в защитную маску, он нажал кнопку. По глазам ударил зеленый огонь. Рот Эдди непроизвольно открылся. Он видел, как плыла нога внутри ботинка, заполнявшегося зеленым дымом. Мальчик пошевелил пальцами — да, это были действительно его пальцы. Чуть позже он осознал, что там не только пальцы, но и… кости?! Ну да, кости его ступни! Он скрестил большой палец с его соседом (застраховаться от наваждения), и эти кости — жуткие, неестественно-зеленые — повторили его движение. Он видел…