Охота на льва. Русская сова против британского льва! - Дарья Плещеева

— Э-э… А зачем? — с Тухачевского напрочь слетела спесь.

— Мое руководство озабочено подбором новых сотрудников. Но не обольщайтесь, вашу кандидатуру я отмел сразу.

— Интересно узнать, почему?

— Нашему ведомству не нужны авантюристы и недисциплинированные люди. Смелость хороша только там, где присутствует расчет и четкое осознание конечной цели деяния. Кстати, эти же требования господа эсеры предъявляют к членам своих боевых групп. Так что вас они бы точно не взяли! Вы как себя вели у дома госпожи Пашутиной?.. Это называется — бездарно провалить задание. Ей-богу, как дети малые — налетели, полезли в драку… Вас же двое было! Вы могли преспокойно меня выследить и узнать много любопытного. О третьем уж помолчу — он для разумной деятельности не создан…

Тухачевский еще не научился владеть свой физиономией — Андрей сразу увидел, что насчет третьего, Савелия Петрова Сидорова, юноша полностью с ним согласен.

— В эту авантюру вас втравил Жатецкий, и Сидоров — его приобретение, — уверенно продолжал Голицын. — Вам таких знакомых взять неоткуда — не тот, изволите видеть, слой общества. Вас только молодость и оправдывает — ведь у этого ясновельможного пана на лбу написано, что мошенник… И тот, кто нанял его, это отлично понимает.

Тухачевский насупился, хрустнул пальцами и с вызовом посмотрел на капитана.

— Можете считать меня кем угодно, но я не вижу смысла в дальнейшей беседе.

— Ох, какие мы гордые!.. — не удержался, съязвил Голицын. — И все же побеседовать придется. Вам ведь интересно, что с вами будет дальше? А вот мне, например, интересно, почему вы все время проверяете полу своего пиджака? То покоситесь, то потрогаете…

— Ничего я не проверяю!..

— Ага. Значит, я угадал. — Андрей ехидно улыбнулся и позвонил в колокольчик. Снова вошел давешний городовой. — А ну-ка, любезный, изучи нашего подопечного на предмет потайных карманов!

— Вы не имеете права! — подскочил было Тухачевский, но тут же рухнул обратно на стул, придавленный могучей дланью полицейского. Городовой без лишних вопросов сноровисто ощупал полы его пиджака и кивнул Голицыну.

— Есть что-то, господин капитан.

— Ох, господин Тухачевский! Ведь могли же вовремя уничтожить… Положительно, я был о мистере Рейли лучшего мнения. Вскрывай!..

Через минуту на стол перед Андреем лег сложенный вчетверо лист белой бумаги. Городовой отступил назад, к двери, и застыл там каменным изваянием. Капитан хотел было отпустить его, но потом передумал.

Лист был исписан по-английски довольно крупным почерком, абзацы пронумерованы. Голицын посмотрел бумагу на свет.

— Извольте радоваться… — пробормотал он. — Лев рампант…

Плотная бумага и геральдический водяной знак — что бы это значило? Лев, понятно, не имел отношения к Российской империи, скорее уж к одному из европейских королевств. А текст…

Хитрый Рейли писал своему наемнику по-английски. Судя по всему, это были инструкции. Андрей неплохо знал английский, но в первом же абзаце увидел пару грамматических ошибок, несколько слов вообще не понял, а англо-русского словаря в полицейском участке не водилось.

— Не хотите рассказать, что там написано? — спросил он Тухачевского.

— Понятия не имею! — вызывающе усмехнулся юноша. — Этот пиджак я сегодня позаимствовал у одного пьяного в рюмочной на Невском.

— Ценю ваше чувство юмора. А куда делся ваш собственный?

— Отдал в починку.

— И украли другой у первого встречного?.. В рюмочной? Среди бела дня? Фу, как нехорошо! А еще дворянин!.. — Голицын покачал головой. — Что ж, почитаем… Так… Да тут за вас половину дела уже сделали — время, когда персона обретается дома и уезжает на службу, сообщили, время прибытия со службы… Так… это, кажется, о дворнике персоны речь?.. Телохранители?.. По-русски попросту — охрана…

Ни одной фамилии в инструкции не было. Только местоимения и зловещее слово «персона».

— Орудия труда получите не ранее… не ранее… нет, как раз перед… актом? — пробормотал Голицын. — Ведь не о револьверах же речь? Бомбы?.. Так, понял. Учебник юного бомбиста… Слушайте, господин Тухачевский, вы опасный человек, вы готовите покушение на видного чиновника. Не станете же вы забрасывать бомбами какого-нибудь коллежского регистратора.

Тухачевский вскинулся.

— Да, готовим! Я же сказал, что являюсь членом боевой группы партии социалистов-революционеров, хоть вы мне и не верите. В том числе мы занимаемся устранением самых жестоких и опасных руководителей!.. Ретроградов и держиморд!

— Эту песню я уже слышал, — отмахнулся Андрей, снова разглядывая бумагу на свет. — Неприятно ведь сознаваться, что вас использует заграничный проходимец, держиморды — отличный аргумент. А что за лев? Польский, моравский или… британский?

— Понятия не имею!

— Сами не знаете, кому служите? Ох, полагаю, что знаете. Ладно… — Голицын кивнул городовому на задержанного. — Уводите. В камеру.

Затем еще раз рассмотрел водяные знаки на просвет, задумчиво потер мочку уха и также вышел из кабинета.

СОВА, еще не имея собственных экспертов, пользовалась услугами специалистов, сотрудничавших с полицией, а то и попросту — агентов сыскной полиции, у которых после нескольких лет службы определялись личные направления. То есть, например, знаток жульничеств, связанных с ювелирными изделиями, не посылался туда, где у пьяного заезжего барина увели запряжку породистых лошадей — на то был знаток по конской части. Даже до того дошло, что несколько человек имели совсем узкую специализацию — поиск пропавших кошечек и собачек. Это произошло не от хорошей жизни. Дама, жена или сестра видного в обществе человека, у которой сбежала любимая болонка, могла своими рыданиями и требованиями на два дня парализовать работу целого полицейского участка.

Голицын телефонировал Владимиру Гавриловичу Филиппову, который уже около десяти лет возглавлял Сыскную полицию Санкт-Петербурга. Он охотно делился сведениями с Охранным отделением и согласился поделиться также экспертами. Перед тем, как лично отвезти по указанному адресу бумажку, Андрей позаботился о том, чтобы приставить к дому вдовы Пашутиной наблюдателей — более опытных, чем он сам. Владимир Гаврилович все понял с полуслова: и что сотрудники у Голицына молодые, необстрелянные, и что дело государственной важности. Уговорились, что вместе с филерами на дежурство заступят «совята» — поручики Верещагин и Свиблов. Обоим было под сорок, и они считались у бойкой молодежи ветеранами.

Потом Андрей поехал к самому Филиппову — благодарить и совещаться.

Тот вызвал к себе старых сыщиков, знавших все закоулки Санкт-Петербурга, служивших еще при знаменитом Путилине. Им были показаны кроки. При помощи стекла и электрической лампы кроки были довольно точно перерисованы. Голицын потолковал с сыщиками, узнал много любопытного и отправился к дому вдовы Пашутиной.

Вовек бы он не нашел опытных филеров, если бы они сами не обратили внимание на мужчину с военной выправкой и строгой физиономией, блуждавшего по улице и переулкам, изучавшего окна пашутинского дома. Голицына признали, послали за ним парнишку, привели на соседский чердак, откуда все подступы к дому были как на ладони.

— Ежели кто к ней и ходит, то в потемках, — сказали филеры. — Потому как соседи сказывали: ведет себя тихо, о репутации беспокоится. Гости бывают иногда, но редко.

— Двое приезжали среди бела дня, — напомнил Голицын.

— Это — которых вы видели. А которых не видели?

Филеры были правы.

На Андрея напал азарт. Он уговорился с филерами и «ветеранами», что останется ночевать в полицейском участке по соседству, чтобы сразу, как только что-то произойдет, примчаться. У него был на примете огромный кожаный диван в кабинете начальника участка. На вопрос Андрея, откуда сие чудо мебельной мысли взялось, седеющий пристав охотно пояснил:

— Так то в прошлом году на Курляндской ресторан горел. Ну, мои-то ребятки подсуетились, спасли много чего из имущества. Вот нам господин Боровиков, владелец, от щедрот и подарил. Все равно, сказал, буду мебеля менять, а вам — память о смелости на пожаре.

Из участка Голицын позвонил на Шестую линию, велел дежурному прапорщику направить утром курьера к экспертам, а результаты их изысканий привезти в участок. И только он, разувшись и скинув китель, улегся на диване, гусарская песня в голове встрепенулась. Видно, весь день ждала подходящей минутки — и вот, когда хорошо было уснуть хоть на пару часов, зазвучала, да как! Андрей явственно ощущал присутствие духового полкового оркестра.

И невольно забормотал нараспев:

Я пью от радости и скуки, Забыв весь мир, забыв весь свет. Беру бокал я смело в руки, И горя нет, и горя нет…

Заснуть удалось не сразу.