Московский упырь - Андрей Посняков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ну, вот, – азартно потерла ладони Филофея. – Теперь и приодеть тебя можно будет без спешки. Набелить, нарумянить, подсурьмить брови… Вернутся – ахнут!
– Да ну… А вдруг да не понравится?
– Что ты, подруженька! С ног свалятся – точно.
А парни деловито шагали к Москве-реке. Спрямляя путь, свернули с Якиманки в проулок – все ближе. Выйдя к реке, закричали лодочника… Город гулял, наслаждаясь дармовым угощением, по обычаю, выставленным на улицы новым царем. Повсюду слышались песни, шутки, веселые крики. Где-то играли на дудке, где-то плясали, а кое-где – уже и дрались, как же без этого? По улицам бродили полупьяные толпы молодежи, люди постарше степенно сидели за столами, а кто упивался, просто-напросто падал лицом в серую дорожную пыль. Смеркалось.
Докричавшись, наконец, лодочника, друзья переправились через реку и быстро пошли к Черторыю. Миновали веселящуюся Остоженку, вышли на Чертольскую – там было еще пьянее, да и народишко жил тот еще, правда, к уверенным в себе молодым людям, да еще вооруженным, приставать опасались.
Купец Никодим Рыло встретил новых гостей радостно:
– Заходи, парни! Пить-гулять во славу царя-батюшки будем! Эй, дворня, тащите-ка новый бочонок!
Пришлось выпить – а как откажешься? Утерев подбородок, Иван поблагодарил хозяина и поинтересовался насчет Архипки.
– Архипка, купца Ерофеева сын? – улыбнулся хозяин. – Да был, был, мед-пиво пил. Вот, только что ушел, вы с ним едва-едва разминулись.
– А куда пошел, не сказывал?
– Да к пристани. Так, говорит, ближе…
– Это где-то он по пути заплутал, – задумчиво протянул Митрий. – Там, на Черторые, ведь заброшенных изб много…
– Да поразвалились все эти избы давно, – Никодим отмахнулся. – Одни бревна – и заходить страшно, как бы не придавило! Вы пейте, пейте, а за отрока не беспокойтесь – дело молодое, может, девку какую по пути встретил?
Купец скабрезно засмеялся, ну а парни, простившись и поблагодарив за вино, решительно удалились. Раз уж обещали девке отыскать братца – отыщут. А вина можно и после выпить, сколько влезет.
Пройдя темным переулком с покосившимися заборами, зашагали вдоль заросшего репейником и чертополохом оврага – ведущая напрямую к реке тропинка как раз и шла мимо, за избами. Иван внимательно всмотрелся вперед – хоть и темновато уже было, да видно, что к пристани никто не шел, не спускался, – обширная, поросшая невысокими кустами пустошь выглядела совершенно безлюдной. Ну, не мог больше никуда деться парень! Либо спускался бы к реке, либо – шел бы сейчас рядом с избами… А может – лежит убитый в кустах? Или – в избах?
– Митрий, давай по кустам, мы – по избам, – живо распорядился Иван. – Ты, Прохор – с той стороны, а я с этой. Ежели что – кричим.
Обнажив саблю, Иван перешагнул валявшиеся на земле ворота и, войдя на пустынный двор, внимательно огляделся. Покосившийся забор отбрасывал под ноги длинную размытую тень.
– Архип, – оглядевшись, негромко позвал Иван. – Эй, Архипка!
Показалось, кто-то шевельнулся в избе…
Юноша осторожно подошел к входной двери… Чей-то пронзительный, словно бы нечеловеческий крик внезапно полоснул по ушам!
Выставив вперед саблю, Иван рванул дверь… и отпрянул, пропуская орущую, бросившуюся под ноги тень. Кошка! Черт бы тебя побрал…
– Эй, есть здесь кто-нибудь? – громко позвал юноша.
Никто не отзывался. Сквозь провалившуюся крышу были видны первые звезды. Осторожно осмотрев горницу, Иван вышел во двор и, обследовав амбар, выбрался прочь, направляясь к следующей избе, вернее, к ее скелету, черневшему обожженными балками саженях в пяти левее…
На всякий случай покричал:
– Прохор, как там у тебя?
– Ничего, – тут же отозвался Прохор.
Ого! Да он совсем рядом, оказывается.
– Там все прогнило уже, – выйдя из-за ограды, пояснил молотобоец. – Не зайдешь – крыша обвалится.
– Ну, ясно, – Иван повернулся, махнул рукой и хотел было еще что-то добавить, но не успел – кто-то громко закричал на пустыре, ближе к реке.
Парни переглянулись:
– Митька?
И со всех ног бросились к пустоши. Метнулись под ноги репейники, колючие кусты, ямы. Обиженно залаяв, бросились прочь растревоженные бродячие псы. Пахнуло какой-то затхлостью, тленом и еще чем-то мерзостным, не поймешь даже сразу – чем.
– Сюда! – выскочив из кустов, замахал рукой Митька. – Скорее!
Парни подбежали к приятелю в един миг:
– Ну?
– Он здесь, Архипка-то… Похоже, дышит…
Отрок лежал на спине, раскинув в стороны руки. Кафтан его был расстегнут, рубаха разорвана на груди – однако кожа чистая, белая, без всяких порезов и крови.
– Видать, не успел… спугнули… – пояснив, Митька нагнулся к мальчику и, потрогав пульс, легонько побил по щекам.
– А? Что? – Отрок испуганно распахнул глаза. – Кто здесь?
– То я, Иван, не видишь, что ли?
В светлых глазах мальчишки проскользнуло узнавание и несказанная радость:
– И верно – Иван! Господи… А где же тот, страшный… Ошкуй!
– Ошкуй? – Парни вздрогнули. – Как ты сказал?
– Ошкуй, – постепенно приходя в себя, уверенно повторил отрок. – То есть – тело человечье, а голова – медвежья. Белая такая, зубастая… Господи-и-и… – Архипка вдруг зарыдал, бессильно уронив голову.
– А ведь он не мог далеко уйти, – Прохор сильнее сжал в руке саблю. – Ошкуй это или кто еще, но он где-то здесь, в кустах, прячется! Осмотрим, пока не совсем стемнело?
– Запросто! – Иван попробовал пальцем клинок.
Оставив обладавшего недюжинными медицинскими знаниями – еще с французских времен – Митрия с отроком, парни пошли к чернеющим ореховым зарослям, тянувшимся до самой балки, – больше здесь просто негде было спрятаться. Иван чувствовал, как азарт погони и злость встают откуда-то из груди, поднимаются, делаясь все шире и шире… вот уже ударили в голову…
– Слева! – крикнул вдруг Прохор. – Вон там, у жимолости!
Ошкуй – или какая иная тварь, – услыхав крик, дернулся, выскочил и, согнувшись, со всех ног припустил к пристани.
– Бросится в реку – не догоним! – кричал на ходу Прохор.
Иван понимал и другое – если эта тварь не ошкуй, а все же человек… На берегу было довольно людно. Пойди, разыщи! А бежала тварюга быстро, не угонишься. Иван пару раз споткнулся и чуть было не упал, выронив саблю, тем не менее не останавливался, бежал, не слыша позади крика Прохора, – тому повезло меньше, он угодил-таки в какую-то яму, коих было множество на Чертолье, и теперь вот отстал, выбирался…
А Иван сознавал, что не успевает…
Позвать людей? А как же!
Иван на бегу закричал во все горло…
Не хватало воздуху, и получилось тихо… Впрочем, похоже, кто-то услышал…
– Держи его, держи-и-и!
Бах!
Юноша на бегу запнулся о какую-то корягу, перевернувшись, упал, едва не сломав шею… А когда поднялся на ноги – фигура бегущего маячила уже далеко впереди. Эх, сейчас бы пистоль… а лучше – пищаль…
И тут грянул выстрел!
Иван инстинктивно пригнулся – показалось, что стреляли в него. У ошкуя – пистоль? Господи…
Выстрел раздался еще раз!
Стрелял тот самый, что бежал впереди… впрочем, там маячило уже довольно много людей. И стрелял вовсе не в Ивана.
Услышали!
Услышали, господи!
Спустившись к пристани, юноша, тяжело дыша, подбежал к стрелку:
– Ну что, попали?
– Навряд ли, – с сожалением отозвался тот. – Ловкий, стервец, оказался – похоже, выплыл.
Он обернулся, и Иван не сдержал удивленного крика, увидев перед собой… стряпчего Артемия Овдеева!
– Вот так встреча! – заулыбался тот. – А это кто там позади, с саблей?! Никак, Прохор? Господи, парни… Вас-то я и ищу!
Глава 9 Земский двор
Новый царь выказал большой ум и способности к государственным делам.
М. Острогорский. Учебник русской истории
Июнь – июль 1605 г. Москва
Белила ложились ровно. Высунув от усердия язык, купецкая доченька Филофея проворно работала беличьей кисточкой – мазала сверху вниз, а щеки – еще и вкруговую, да все приговаривала:
– Во-от, во-от, во-от… Ну, таковой красавицей станешь, Василисушка, жених возвернется – не узнает.
– Уж пора бы возвернуться-то, – озабоченно промолвила Василиска. – Ишь – смеркается.
– Ничего, успеют – трое парняг, чего с ними сделается-то? Братца бы токмо нашли.
– Найдут. Раз пошли – найдут. Из-под земли вытащат – уж они такие.
Покончив с белилами, Филофея аккуратно сложила их в шкатулку, точнее, в небольшой сундучок, в котором, кроме белил, еще имелись румяна, помада, кисточки и разные благовонные притирания. Назывался весь этот наборчик просто – «сундучок», такими у Москвы-реки торговали купцы-персияне. Стоил «сундучок» денег немаленьких и был по карману далеко не всем, а уж у кого был, те всячески им хвалились, вот как сейчас Филофейка. Да, там еще небольшое зеркальце было, в «сундучке»-то.
