Ярмарка теней (сборник) - Михаил Емцев

Во время сегодняшнего обхода был момент, когда Второву удалось оторваться от сопровождающих его лиц и остаться одному. Он очутился перед узкой стеклянной дверью, закрашенной изнутри белой масляной краской. Когда он вошел в комнату, то увидел там женщину, которая показалась ему несколько странной. Чем? Этого он так и не понял.

Она сидела за маленьким столиком и равнодушно смотрела сквозь Второва. Ее взгляд, не задерживаясь, уносился прочь. Прямой, строгий, печальный. Равнодушный, как дневной свет. Он пролетал сквозь атмосферу и растворялся в космической бездне.

"Сейчас она, наверное, видит звезды… Сириус, Кассиопею или… Черную пустоту", — подумал Второв и негромко кашлянул.

Лицо женщины на секунду исказилось, как бы от внезапной боли. Она возвращалась из своего далека мучительно и неохотно; за бегство от миража она платила страданием; большие светло-серые глаза сразу же сузились и потемнели. Словно схваченные цементным раствором, каменели мускулы лица, утрачивая нежные и зыбкие линии. Чуть приоткрытый рот сжался в напомаженную полоску. Это была Рита Самойловна.

Ее не очень выразительные ответы раздосадовали Второва. Казалось, она хотела побыстрее от него отделаться. Либо просто не могла собраться с мыслями и отвечала невпопад.

"Кузовкин окружал себя невзрачными людьми, чтобы оттенить собственную оригинальность", — подумал он в первую минуту. Но сразу же засомневался, так ли это. Слишком уж яркой личностью был академик…

И вот, оказывается, эта серая научная мышка была правой рукой академика. Второв пожал плечами и вызвал Риту Самойловну к себе.

Она вошла походкой усталой и чуть развинченной и, ничего не сказав, посмотрела на него. Конечно, она сейчас витала где-то очень далеко от него, но сознание ее было мобилизовано.

— Садитесь, пожалуйста, — сказал Второв. — Вот письмо, прочтите и объясните, как на него ответить.

Риточка (он про себя называл ее так из-за хрупкости, худобы и детской нежности шеи) села в кресло и взяла бумажку. Второв разглядывал ее аккуратную, очень модную прическу и думал, почему эта женщина вызывает у него чувство жалости. Она далеко не беспомощна, во всяком случае не так, как это кажется ему, Второву. И все же чем-то она напоминает обиженного ребенка.

— Так что же им можно написать? — спросил он и увидел, что она плачет.

Рита плакала, не поднимая головы, слезы падали на письмо. Подпись доктора физ. — мат. наук Слепцова тонула в чернильном подтеке. Второв осторожно взял письмо из ее рук.

— Что с вами? Вам плохо?

"Какие глупые вопросы задают люди в минуты растерянности! Конечно, плохо! Очень плохо!"

— Я не знаю, не знаю, что им надо отвечать! — Она запрокинула голову, и Второв увидел в ее глазах ужас. Это был животный страх загнанной жертвы. В ее искренности не приходилось сомневаться.

— Успокойтесь. Хотите воды?

Воды она не хотела, она ничего не хотела, ей было очень плохо, очень-очень плохо.

Второв разозлился:

— Я, конечно, сочувствую… Я вижу, что вы глубоко взволнованы, но… простите, я не могу допустить, что причиной, черт возьми, является вот эта писулька! — Он помахал в воздухе посланием Слепцова.

— Разве дело в письме? Все гораздо сложнее. — Рита Самойловна перестала плакать и, вытирая глаза, смотрела на Второва обреченным взглядом. — Я знала, что так и будет, я знала, что они не позабудут. Это слишком важная вещь… Как они могли забыть про нее…

— Простите, Рита Самойловна, — сказал Второв, — но я вынужден, вы поймите меня правильно, вынужден настаивать, чтобы вы были откровенны со мной, иначе я ни в чем не смогу разобраться. Я здесь новый человек, и вы должны мне помочь!

Рита покачала головой. Казалось, она начала успокаиваться.

— Все так говорят, — задумчиво сказала она. — Он тоже говорил: "Ты должна помочь мне". А потом он услышал, как капает вода в блоке фокусировки, бросился к установке, его руки попали в кварк-нейтринный поток… Затем произошел взрыв. Он погиб, это было естественно, а я осталась жива. Вот в чем дело, товарищ новый начальник лаборатории. Я утром еще хотела вам это рассказать, но сдержалась, неудобно было так сразу удивлять нового человека своими странностями. А теперь я рассказала, и мне легче. Я всем это рассказываю, мне становится легче, но потом я снова вижу эти руки с белыми манжетами…

Она закрыла вялыми, словно из пластилина, пальцами лицо, и сквозь них потекли слезы.

"Вот опять плачет", — с тоской подумал Второв и неумело принялся утешать. Он предлагал ей воду, гладил ее по голове, осторожно похлопывал по плечику.

"Вот ситуация!.. — думал он. — Науки особой я не вижу, но зато эмоций как на сцене".

Когда Рита утихла, он спросил:

— Какая работа проводилась с образцами, полученными из комитета?

— Какая? Обычное химическое и физико-химическое исследование. Я хорошо помню ампулу, которую нам доставили из комитета. Она была в свинцовом ящичке. Почему в свинцовом? Смешно! Они, наверное, боялись радиоактивности. На ящике был замок с секретом. А секрет-то нам и не прислали! Вот мы и ломали голову. Но он открыл его. Он все мог, если хотел.

Она на миг замолчала, потом продолжала:

— …Начало закипать в узле фокусировки. Знаете, как закипает вода в таких закрытых сосудах? Толчки и удары, сначала небольшие, потом сильнее, сильнее, а потом — шшширх!.. Очевидно, где-то была тонюсенькая дырочка, и через нее пар засвистел. И тогда он бросился к аппарату, а его руки попали под этот проклятый кварк-нейтринный луч. Затем взрыв — и все было кончено… А я осталась и сижу здесь с вами, разговариваю о том о сем…

"Обалдеть можно!" — подумал Второв.

— Но ведь прошло уже столько времени… — робко заметил он, — и…

Второв не докончил свою мысль: Рита неожиданно грозно взглянула на него, и он вновь ощутил странную силу ее отрешенного взгляда.

— Все началось с нее, с ампулы, и если б я могла предвидеть! — говорила она, как во сне. — Предвидеть, видеть, любить, ненавидеть… Если бы я могла не видеть этих рук, они струятся и осыпаются, как песок, но это не тот речной или морской песок, за которым взрыв и больше ничего. Все разметано, разнесено, и вот я сижу здесь и разговариваю с вами о том о сем…

"Сумасшедшая! Типичный случай маниакального бреда", — ужаснулся Второв.

Наступило тягостное молчание. Женщина, казалось, совсем успокоилась и равнодушно глядела в окно.

"Она удивительно быстро умеет переключаться. Вновь унеслась в космические дали. Ну и денек у меня! Ибо сказано: понедельник — день тяжелый. Правда, сегодня не понедельник — вторник. Чего же она теперь молчит? Глупость какая-то! Как всегда трудно с женщинами — своенравный народ. А глаза у нее приятные".