Каменное древо - Соня Марей

одном из коридоров Скального города. С каждым словом с плеч как будто снимали по камню, и, несмотря на то что дыхания не хватало, мне становилось легче.

Подруга смотрела на меня глазами, полными слез и сочувствия. А я ожидала, что Сора будет презирать и ненавидеть меня, как и те, кто стал свидетелем сцены на постоялом дворе. Но ее душа оказалась добрее и шире, чем у меня самой.

– Ох, Рамона, – выдохнула она и, обняв меня за плечи, прижала к себе. Крепко-крепко, как в детстве, когда мы обе были еще несмышлеными малышками и не стеснялись проявления своих чувств. – Мне так сильно его не хватает!

Мы рыдали друг у друга в объятьях, оплакивая свою судьбу и несостоявшуюся любовь. Даже время замедлило бег, а скалы застыли в траурном молчании.

– Прости, что тебе пришлось пережить все это в одиночку, – произнесла Сора, когда слезы иссякли. – Прости, что думала, что ты сильнее всех нас и не нуждаешься ни в поддержке, ни в помощи. Я думала, ты кремень, которому неведомо такое чувство, как любовь, и что чем сильнее Дар, тем меньше места для сердца. Как мы были слепы, а тебе ведь так нужно было дружеское плечо.

Сора отстранилась и утерла мои слезы пальцами, а я в очередной раз поняла, как она красива. Даже такая, с покрасневшим носом и растрепанными волосами.

– Ты не виновата, слышишь? Это все они, – скрипнула зубами. – Черствые, глухие, слепые, погрязшие в предрассудках. Если бы они просто выслушали и постарались понять…

– Тшш… – я погладила ее по голове, видя, что еще немного, и Сора вновь расплачется. – Меня жалеть не надо. Я не заслужила.

– Тебе нужно убираться из Антрима, – уверенно произнесла подруга. – Нужно спрятаться, иначе они не дадут тебе никакой жизни.

– Я не могу отсюда выйти, я уже пыталась. Магия меня не выпустит, – голос был на удивление спокоен, как будто я смирилась с вынужденным заточением.

Зачем мне бежать и куда? Меня нигде никто не ждет.

– Как мне помочь? Что нужно?

– Ничего, Сора. Со мной все будет хорошо, – я коснулась ее плеча, но подруга упрямо сжала губы.

– Ты мне зубы не заговаривай! Тебе надо уходить, пусть это будет временной мерой. Спрячешься в каком-нибудь самом дальнем святилище, поговоришь там с Матерью Гор… ну или чем вы, жрицы, еще занимаетесь. Ты не можешь взять и сдаться, ясно? Иначе я тебя поколочу! – для убедительности Сора стиснула кулачки.

Я глубоко задумалась, потерла ноющие виски.

– У матушки Этеры есть амулет, он позволяет проходить сквозь любые препятствия. Но его не так просто достать.

Я хотела было продолжить, но вдруг дверь приоткрылась, и в проеме показалась голова Орва:

– Вы скоро там? Кажется, сюда кто-то идет, – он посмотрел на меня в упор и вымученно улыбнулся. – Привет, Монка. Тебя тут хоть кормят?

– По крайней мере, на голодающую она не тянет – щеки на месте, – заметила Сора. – Что там с амулетом? Как он выглядит? Где лежит?

Мысли торопливо закрутились в голове, перед мысленным взором замелькали картины и образы.

– Это крупный перидот в серебряной оправе, основание в виде ромба, в углах которого по алмазу. Я не знаю, где она его прячет, я не копалась в ее сундуках! – я схватила Сору за руки. – О, Матерь Гор, не надо было говорить. Прошу вас, не пытайтесь ничего достать, не подвергайте себя риску!

– Сора! – шикнул Орв. – На выход, быстро!

Подруга бегло чмокнула меня в щеку и ринулась к двери, бросая на ходу:

– Мы придем за тобой, не теряй надежды!

Когда дверь за Сорой и братцем закрылась, я на дрожащих ногах подошла к кровати и рухнула, уткнувшись лицом в подушку. Грудь распирало от неясного чувства, будто сломанное и умершее во мне медленно воскресало, а надежда поднимала голову.

– Реннейр… Ренн… – прошептала в пустоту, чувствуя, как сжимается и кровоточит сердце.

Конечно, никто не услышит.

Конечно, никто не отзовется.

Если бы только знать, что его больше нет в этом мире. Если бы перестать изводить себя бессмысленной надеждой, если бы найти в себе силы разрубить этот узел.

– Я бы все отдала, чтобы еще хоть раз тебя увидеть.

Скользнувший в окно ветер подхватил мои слова и унес их в ночь.

* * *

Реннейр

Я барахтался между сном и явью. Там, на сумеречной границе миров, кошмары посещали меня вперемешку со сладкими грезами. Я давно запретил себе мечтать, зная, что для таких, как я, это непозволительная роскошь. Есть только воля господина, вся моя жизнь принадлежит ему. Но сейчас, когда контроль разума над чувствами ослаб, я видел до невозможности яркие картины: большой дом и сад, утопающий в зелени. Окна его выходили на изумрудную долину, усеянную звездами весенних цветов и пересеченную юркой речушкой. Совсем рядом белели снежные шапки гор, а по утрам сюда спускались облака.

Здесь стоял наш дом. Наш храм.

Место, где жила моя женщина и рождались мои дети. Где они учились ходить и скакать на лошади. Где дочери с рыжими, как огонь, волосами, учились прясть, ткать и творить магию камней, а сыновья с волосами цвета воронова крыла учились сражаться, чтобы защитить наш общий дом.

Здесь всегда царило веселье, шум – здесь всегда было много гостей.

А потом все эти картины начинали оплывать, как свечной воск. Им на смену в измученный рассудок врывались обломки далекого прошлого: сполохи рыжего огня и пепел в тяжелом воздухе, сотни мертвецов, улыбающийся Крис, распятый на воротах крепости. В моих видениях он всегда оставался безбородым смешливым юнцом, и тем страшнее был контраст.

Еще был полет выше гор, выше облаков – вдаль от Лестры, к границе огромного леса. А потом пронизывающий до костей взгляд отца, погребальный костер женщины, которую я никогда в жизни не видел, но чье лицо казалось удивительно знакомым. И я тянул руки в огонь, чтобы рассмотреть ее, но всегда опаздывал – пальцы успевали зачерпнуть лишь пепел.

В моих снах было много огня, он был таким реальным, что я кричал от боли, но не слышал собственного голоса, потому что не мог разомкнуть губ. Раскаленная лава неслась по венам, бушевала и ярилась – запертая, не находящая выхода.

Это состояние длилось и длилось, это сводило с ума. Иногда казалось, будто кто-то пытается напоить меня пряным отваром, переворачивает, меняет повязку, заставляет есть…

– Он будет жить?

– Будет чудом, если он выживет. Он очень плох, ваша светлость. И есть кое-что еще…

– Говори, иначе велю высечь тебя на площади на потеху толпе!

– Кхм-кхм, мой