День отдыха на фронте - Валерий Дмитриевич Поволяев

Помывки обычно устраивали в ближнем тылу находящихся в обороне частей, если поблизости оказывалось какое-нибудь озерцо либо река — радовались очень. У саперов такое озерцо было — широкое, с низкими каменными берегами, производившими угрюмое впечатление, особенно в зимнюю пору.

Лейтенант Никанор Петрович, увидев закованный в лед водоем, чуть не заплясал от ликования, для подрыва прозрачной брони, заковавшей водоем в свои железные объятья, выделил пару брикетов взрывчатки — чтобы и шланги можно было опустить в озеро, и подать воду наверх, в палатки, и купальню для солдат организовать.

Красивая штука, между прочим, когда измельченный взрывом лед сияющим хрустальным фонтаном взметывается вверх, — сказочное облако это светится даже в пасмурный день, даже вечером, в душе появляется что-то возвышенное, поднимается настроение. Вольт как увидел это, так и присел от невольного восторга, — только усталые солдаты вернули его из горних высей на бренную землю.

Вернули, между прочим, очень быстро, — вместе с последними крошками льда, опустившимися из-под облаков в воду и на твердые ледяные оковы, не тронутые взрывчаткой.

К ногам Вольта, сидевшего на корточках, шлепнулись две серебряные рыбешки — небольшие плотвички: озеро было рыбным, Вольт от восторга, еще пуще охватившего его, даже языком защелкал, — вместе с помывкой можно и свежую уху сгородить — хар-рошее это дело!

Бойцы, находившиеся в первой палатке и все сбросившие с себя, в том числе и медали вместе с гимнастерками, чувствовали себя неловко, жались, прикрывались шайками, украшенными яркими масляными цифрами — все шайки были пронумерованы, — оглядывались робко, ожидая команды, когда можно будет войти в центральную палатку, главную и самую желанную во всем комплексе, — банную. А в банной хозяйничал ефрейтор дядя Митяй Тесля, знаток веников и парилок, топил палатку, нагонял в нее температуру.

Собственно, дядя Митяй топил не палатку, а печь, стоявшую на шасси, саму машину, а машина уж нагоняла жар в банное отделение, и процесс этот был непростой.

В первой палатке тем временем появились два хохла-однополчанина, вполне возможно — земляки, которые вместе и детство провели, и молоко пили из одной кружки. Скудные фронтовые харчи их совсем не удручали, оба были упитанные, держали вес и любого немца, даже если он наваливался на них вместе с пушкой, могли задушить голыми руками.

Получив по кусочку мыла, обрадовались так, что физиономии их от счастья чуть не лопнули, чмокнули губами каждый свой кусочек; получили они и мыло "К". Втянув в себя неземной цветочный дух мыла "К", переглянулись довольно: лепота это, а не мыло.

— А это зачем? — на всякий случай поинтересовался один из хохлов. — Що робить?

— Мажь себе лоб, — велел Вольт, — не промахнешься. Это средство от лобковых вшей.

"Лоб", "лобок", "лобковые" — слова близкие, имеют общий корень, поэтому хохлы послушно намазали себе лбы. Поскольку оба были усатые, — Сталину подражали, мечтали быть такими же великими, — намазали себе и усы.

Тут народ не выдержал, грохнул так, что от смеха богатырского палатка чуть с кольев не слетела. А кольев было, хочу повториться, целых шестнадцать, и все железные, поскольку забивать их приходилось не только в мягкую землю, но и в твердую каменную породу.

Из банного отделения выглянул дядя Митяй Тесля и, распушив прокуренные усы, удивленно покачал головой:

— Ну вы, ребята, и даете стране угля… Мыло "К" предназначено для успешной борьбы с "фронтовыми подругами"…

Поскольку свою порцию мыла "К" хохлы получили и на большее не имели права, мыло это находилось на строгом учете, то пришлось им дорогой "парфюм" соскребать с усов ногтями и мазать совсем другое место.

Тем временем дядя Митяй Тесля расшнуровал вход во второе отделение — в банную палатку:

— Заползай, славяне!

Именно тогда Вольт начал понимать, что праздник на фронте — это не только поверженный враг, чья голова засунута в задницу и на белый свет он теперь смотрит сквозь прямую кишку, не меньший праздник — это когда ни одна вошь не гуляет по чисто вымытому, пропаренному, хорошо обработанному березовыми и еловыми вениками солдатскому телу.

Березовые веники, с умом высушенные, в небольшом количестве привозил с собою отряд, еловые, душистые, колючие, рвали на берегах водоемов, — эти веники обжигали кожу, но зато потом очень хорошо чувствовали себя "клиенты", обработанные смолистыми иглами…

В заключение праздника — то бишь, успешной помойки саперного батальона — дядя Митяй Тесля вынес большой таз с медалями (впрочем, в нем были не только медали, но и ордена, просвечивали яркими красными пятнами — наградами саперов не обижали), поставил в центр третьей палатки, именуемой чистой, и гаркнул зычно:

— Разбирай, славяне! — Каждый медаленосец должен был найти в ворохе дорогого металла свою награду. — Разбирай добро!

Ошибок не случалось. Недоразумения, когда кто-нибудь вместо медали хотел нацепить себе на гимнастерку орден Красной Звезды, бывали, но их быстро исправляли.

Много потом колесил отряд АПК по фронтовым дорогам, по действующим частям, перебрасываемым на отдых во второй эшелон — подлечиться, взять пополнение, малость обучить его фронтовым наукам, вообще перевести запаренный дух, — счет этому общению был потерян, но та баня, оживившая целый батальон саперов, запомнилась Вольту Суслову на всю оставшуюся жизнь. Запомнилась причем в деталях. С одним из хохлов он потом встретился в Германии, за два месяца до победного мая, весной. Обрадовались друг другу, как родные братья. Обнялись.

— Ох, и славная тогда выдалась банька! — восторженно провозгласил хохол, снял с ремня фляжку, отвинтил пробку. В следующий миг голос его угас. — Только вот Грица с нами нету, — севшим, почти в ничто обратившимся шепотом сообщил он. Вздохнул глубоко, так, что внутри у него что-то треснуло, сломалось. — Помянем Грица!

Он отпил немного от фляжки, обтер рукой горлышко, протянул посудину Вольту.

— Не грех помянуть хорошего человека, — сказал Вольт.

— Чуть-чуть не дотянул до нынешних победных дней, — добавил хохол.

— Гриц — значит, Гриша, так? — спросил Вольт.

— Гриша, все верно, — подтвердил собеседник, — точно так…

Вольт тоже немного отпил от фляжки. Напиток обволок приятным травяным теплом язык, нёбо, потом вкус этот, напоминающий лекарственную приправу, обволок весь рот, Вольт не удержался, отпил еще. С сожалением вернул фляжку хозяину и, вкусно почмокав языком, не удержался от похвалы:

— Достойный напиток!

— Швейцарский, — пояснил хохол, — в аптеке нашли. Залетели в маленький городок, огляделись — увидели аптеку, а там на длинной стеклянной полке выстроились эти фляжки… Грех было не соблазниться. Мы и соблазнились.

Встреча эта была… В общем, до нее еще надо было дожить.

Дело уже сильно шло к весне, снег в солнечных лучах плавился, растекался бурными ручьями по оттаивающей земле, ветер