День отдыха на фронте - Валерий Дмитриевич Поволяев

— Верно, не в фамилии, — сержант затяжно, будто наглотался воды, вздохнул. — В общем, гад этот с кастрюльной фамилией с голодухи съел вашу собаку… Как вы говорите, Ладу?

— Ладу, — разом севшим голосом подтвердил Вольт, в глотке у него что-то дернулось, заскрипело и стихло. Снег за окошком проходной будки заиграл серыми тенями, словно бы по сугробам перемещались мертвые питерские души. Новость ошеломила Вольта.

Сержант ободряюще притронулся к его плечу.

— Гада этого судили и отправили в Мясной Бор, в штрафную роту. Не знаю даже, жив он сейчас или нет? Не слышал про него ничего.

В ответ Вольт наклонил голову: понял, мол.

— Ты эта… — сержант вновь тронул его за плечо, — ты не тужись… И не тушуйся. Много кто ушел в мир иной, не только Лада. Слезы в глазах стынут. Но жить надо, парень. И ты живи! — Он хлопнул Вольта ладонью по спине. — И здравствуй! Расколотим немца — все заживем нормально, вся страна.

Вот такого сержанта встретил Вольт в просторной дежурной будке собачьего питомника. В углу будки, кстати, стояла винтовка.

Наступила пора, когда Вольта вызвали в военкомат, которым заправлял старый буденовец с пышными усами под легендарного маршала, — майор, ему помогал изуродованный на фронте старший лейтенант с костылями под мышками.

Увидев Вольта и с одного взгляда оценив его тщедушную, высушенную блокадой фигуру, буденовец остался недоволен физическим состоянием новобранца — Вольт за два с половиной военных так и не подрос, — ни на сантиметр…

— Хм-м! — хмыкнул военком осуждающе. — Ты на турнике умеешь подтягиваться? — Глаза его критически сощурились, лицо обрело боевой вид, будто он прицеливался в кого-то из своего именного пистолета. — Или ни разу не пробовал?

— Ну почему же не пробовал? Еще как пробовал!

— И сколько раз?

— Один — точно.

— А два?

— Два тоже, наверное, смогу… Надо попробовать.

— Надо попробовать, надо попробовать, — передразнил его военком, суконные уши на его буденовке закачались.

Вольт отметил про себя, что длинные гибкие уши эти очень похожи на собачьи, в следующий миг подумал, что не стоит обижать старика всякими сравнениями, не совсем удачными, вытянулся перед майором по-солдатски.

— А если мы тебя сейчас испытаем, на что ты тянешь?

— В таких случаях, товарищ подполковник, солдата стараются вначале подкормить, а уж потом устроить ему испытание.

— Хитрец, — майор усмехнулся, — молодец! В звании меня повысил, обед потребовал. Получи направление на медкомиссию. Если три раза на турнике не подтянешься — отправим тебя домой. Понял, новобранец?

— Так точно!

— Тогда дуй! — майор подтолкнул его рукой в спину. — И не плошай!

На медицинской комиссии Вольт отличился — поставил рекорд, подтянулся восемнадцать раз, что для голодного, сдавленного блокадой города было совершенно нереально.

Несмотря на голод, лишения, холод, Вольт оказался пареньком жилистым, ростом хоть и был всего с винтовку (в блокадную пору народ не подрастал, это не было дано, если рос, то только вниз, в землю, и Вольт тоже развивался так, не был исключением), а организм имел выносливый. Одно только подвело его, а так точно забрали бы в разведчики — зрение.

Он носил очки с толстыми стеклами, и выправить глаза не было никакой возможности — именно к такому выводу пришли ленинградские врачи.

Медицинская комиссия вынесла авторитетное заключение: Вольта Николаевича Суслова использовать на воинской службе не самого главного калибра — во вспомогательных частях. Тех самых, которые находятся во второй линии окопов, там и живут, и осколки ловят сачками тоже там.

Другой бы, получив на руки такой приговор, скуксился бы, начал обивать пороги какого-нибудь воинского начальства, проситься в летчики либо в инженерное училище, Вольт же принял вердикт, как нечто должное: если заставят чинить сапоги пехотинцам, он будет их чинить и менять истоптанные подошвы на целые, если прикажут пустые снарядные ящики превращать в корм для газогенераторных машин, он будет делать это, если скажут — хватай лопату и марш в атаку на врага, он пойдет с лопатою в лобовую атаку на фрицев.

Попал Вольт в удивительные войска, которые ни пехотными, ни химическими, ни автомобильными назвать нельзя — в группу машин АПК.

Что такое АПК? В переводе на нормальный язык — автопароформалиновая камера. Машины АПК были устроены на базе простых полуторок ГАЗ-АА.

Но машины эти не были простыми, как и не были обычными. Внешне АПК — рядовой грузовичок с писклявым слабосильным мотором и стертой до корда резиной, позади кабины смонтирован глухой, склепанный из толстого железа герметичный шкаф, рядышком — печь со змеевиками, двери топки находятся на расстоянии вытянутой руки от шофера, слева и справа от кабины — массивные, с пухлыми резиновыми прокладками, чтобы не выходил пар, бочки, предназначенные для прожарки красноармейской одежды…

Жарили печи хорошо, только любая пластмассовая деталька, попадавшая внутрь, мигом превращалась в грязную обгоревшую кляксу.

Можно было представить себе, какой внешний вид приобретала трофейная ручка-самописка, случайно угодившая в обжарку, — становилась кривым, с оплющенным низом комком неведомого материала, из которого торчало блестящее железное перо.

Ну и на что годна бывает после всего этого нарядная самописка? Оставалось только запулить ее в сторону немецких окопов, что красноармейцы и делали. Да еще вслед свистели двумя пальцами, воздух сотрясали.

Если в жарильню попадали боевые награды, ордена и медали, то им ничего не делалось, они выходили из плавильной камеры еще более чистыми, нарядными, чем были, посверкивали дорогим металлом…

К каждой машине АПК было положено три палатки, которые прибывшая команда тут же расставляла на земле. Первая палатка — черновая, грязная, в ней солдатики раздевались, сдавали обмундирование свое в обработку, хватали шайки и бегом неслись во вторую палатку, самую большую из всех, поставленную на шестнадцать кольев.

Это была помывочная палатка, но никто помывочной ее не звал — только баней. Уважительно, с улыбкой, прочно припечатанной к губам, с нежностью и только так. Шашкой тола взрывали лед на каком-нибудь озерце, совали в пролом шланг и запитывали палатку водой. Случалось, что из шланга в шайку шлепались сонные рыбехи, резвились потом, отпихивая носами от себя куски мыла.

А кусочек мыла обязательно выдавали каждому бойцу, всем без исключения, плюс ко всему выдавали еще мыло "К" — с очень приятным запахом. Это мыло помогало бороться с "фронтовыми подругами", как окопники называли вшей.

Вши эти возникали на ровном месте, из ничего, из воздуха, из теней, бросаемых на землю сгоревшими танками, из боли, рожденной пулей, скользнувшей по касательной по бойцу, размножались невероятно быстро, единственной защитой от настырных "подруг" были комплексы АПК и мыло "К"…

В каждом отряде по