Утро - Мехти Гусейн

- Что вытаращил буркалы? Я правду говорю, - и, будто прочитав мысли Байрама, надзиратель попятился к двери. - Садись, покушай. Сейчас принесу тебе водички. А то, может, чайку захватить?

- Не надо, - сухо ответил Байрам и отвернулся. И только когда надзиратель захлопнул за собой дверь, он развернул сверток. В нем было несколько лепешек, большой кусок вареного мяса, немного сыру и масла и кучка сахару. Байрам сразу же решил, что передачу послал Мешади. Точно такие лепешки пекла тетушка Селимназ. "Значит, он не в тюрьме", - подумал Байраи и облегченно вздохнул.

Теперь через каждые два-три дня тот же надзиратель входил со свертком к Байраму и каждый раз называл имя жены кого-нибудь из заводских рабочих.

Прошла еще неделя, и следователь снова вызвал к себе Байрама.

- Бессмысленно, глупо упираться, - начал он. - Не понимаю: чего ты этим хочешь добиться? Только лишние мучения тебе и пустые хлопоты мне. А жаль... Признался бы, смягчили бы меру наказания.

Тихий Байрам вдруг рассвирепел и перешел в наступление:

- Я сказал все, и добавлять мне нечего. И если так будет продолжаться, я подам жалобу на имя царя!

- Ты что, оплеух захотел? - пригрозил следователь.

- Ну, меня не изобьешь! - крикнул Байрам и, вспомнив избитого арестанта из соседней камеры, кинулся с поднятыми кулаками на следователя.

Тот отпрянул назад, побледнел и, подергивая плечом, крикнул:

- Взять его! В карцер!

Так Байрам узнал новое слово. Его привели в темное и сырое помещение. В сутки здесь давали кусок хлеба и немного воды в глиняном кувшине. Обозленный Байрам жалел: "Надо было выбить зубы этому злодею".

Через два дня пришел стражник в сопровождении надзирателя. Они должны были куда-то вести Байрама. Когда он, пошатываясь выходил из карцера, стражник сильно толкнул его в спину. Байрам потерял равновесие и растянулся на цементном полу. Железные кандалы больно защемили ноги. Невзвидев света от боли и унижения, Байрам поднялся и наотмашь ударил стражника кулаком в висок. Как подкошенный, тот рухнул на пол. Надзиратель и прибежавшие тюремщики набросились на Байрама, избили его и приволокли к начальнику тюрьмы. Узнав о случившемся, начальник приказал: - В карцер, на пять суток!

Снова Байрама заперли в мрачном, сыром и тесном помещении. Хотя с потолка свисала малюсенькая керосиновая лампочка, но ее никогда не зажигали. Несмотря на мучительные неудобства и боль в ногах, Байрам стойко перенес эти пять суток, после чего его вернули в прежнюю одиночку. Вскоре в дверях показался надзиратель, который приносил передачи.

- И каким только местом ты думаешь? - спросил он сразу же. - За избиение стражника тебе прибавят самое малое пять месяцев тюрьмы.

- Жалею, что не задушил этого изверга, - мрачно процедил Байрам.

- Тебе есть передача. Надо дождаться удобной минуты, - шепнул надзиратель и ушел.

Он принес сверток уже вечером. Но Байрам не хотел ни еды, ни лакомств. Во рту была противная горечь. Его трепала лихорадка. Он ослабел в сыром карцере, у него начинался приступ лихорадки. Всю ночь Байрама бросало то в жар, то в холод. Изнемогая, он добрался до "глазка" и окликнул часового, который, стуча тяжелыми сапогами, прохаживался взад и вперед по коридору. Доктора, - попросил Байрам.

В ответ он услышал смех. Это показалось Байраму странным. "Чего хохочет этот дурак?" - подумал он. И некоторое время подождал. Поняв наконец, что он напрасно дожидается сочувствия и помощи, он снова растянулся на матраце и забылся тяжелым сном.

Вдруг он увидел: жена его, Гезал, в грязных лохмотьях, едва прикрывающих голое тело, ходит по дворам и просит милостыню. Со всех сторон к ней несутся злые деревенские псы. Они мигом окружают несчастную Гезал и начинают рвать ее тело. Байрам спешит на выручку, но тяжелые железные кандалы не дают ему сделать ни шагу. Растянулась в дорожной пыли Гезал. Она стонет, зовет жалобным голосом, но никто не идет на помощь, Байрама душит злоба. "Эй, хозяева! Люди! Отгоните своих бешеных псов!" - кричит он во весь голос и просыпается от собственного крика. Пот льет с него ручьями. Дышать тяжело. Обессиленный лихорадкой, измученный кошмарами, Байрам снова зовет часового.

- Доктора...

Открывается узенькая щель в двери, показывается незнакомое лицо.

- Скоро поверка. Тогда и скажешь надзирателю. Видно, это был не тот стражник, что хохотал раньше.

"Этот лучше, чем тот", - подумал Байрам и попытался встать. Но в глазах у него потемнело, и он рухнул на постель.

Во время утренней поверки он не мог подняться. Дежурный надзиратель зашел к нему в камеру.

- Это ты, что ли, требуешь врача? - спросил он с издевкой.

Байрам вспылил:

- Я знаю здешние порядки, сын глупца. Зови доктора!

Из сказанного Байрамом надзиратель разобрал только одно слово: "доктора". Круто повернувшись на каблуках, он ушел прочь, со всего размаху хлопнув тяжелой дверью. Тюремный врач хотя и явился, но от этого Байраму не стало легче. В больницу его не перевели.

- Пустяки, поправится и здесь, - заключил врач и, указывая на не тронутый еще Байрамом сверток с передачей, добавил: - Лучшее лекарство хорошее питание!

Врач показался Байраму таким же бессердечным, злым и неумолимым, как и все, кого он видел здесь.

"Хорошего человека сюда не примут на службу,- подумал Байрам. - Да он и сам сюда не пойдет..."

Осмотр больного продолжался недолго. Врач едва прикоснулся стетоскопом к его груди, пробормотал: "Покажи язык!" - и, даже не поглядев как следует, отошел и сделал неопределенный жест рукой, будто и не нашел никакой болезни. С тем он и ушел. Байрам ничего не понял и долго дожидался результатов осмотра. Но его оставили в прежней камере и лекарств не дали...

На обед принесли похлебку. Взглянув на мутную жижицу, в которой плавало несколько зернышек риса, Байрам схватил тарелку и со всего размаху швырнул ее. Похлебка растеклась по полу, а металлическая тарелка, покатившись со звоном к двери, немного покрутилась и упала вверх дном. Озадаченный надзиратель застыл на месте. Он не нашелся, что сказать, растерянно нагнулся и поднял тарелку. Только он собрался уйти, как в светлом проеме раскрытой двери показалось двое жандармов. Они сопровождали арестанта. Байрам слышал звон цепей, но кого ведут, еще не видел. Наконец показался человек в кандалах. Он был скован по рукам и ногам. Втолкнув его с силой в камеру, жандармы заперли дверь.

Наступила полутьма. Байрам пристально вглядывался в арестанта. Невысокий и узкоплечий, с исхудавшим и обросшим лицом, человек в серой арестантской одежде оказался русским. Сразу можно было догадаться, что он немало перенес в последние дни. Взлохмаченные волосы его в беспорядке падали на лоб, глубоко запавшие глаза часто мигали. Он уставился на Байрама долгим взглядом и вдруг упал. Забыв о болезни, Байрам подскочил к нему. Из-под распахнутого ворота куртки виднелась безволосая грудь, покрытая багрово-синими пятнами. "Мучили... Били..." - подумал Байрам и нагнулся над лежавшим. Лицо его показалось Байраму знакомым. Опустившись на колени, он пристально посмотрел на нового соседа полными сочувствия глазами. "Где я его видел?" - снова подумал Байрам и, наконец вспомнив, вскрикнул:

- Вася! Неужели ты это, Вася Орлов?

Тот не откликнулся. Байрам поднял его на руки и. перенес на матрац. Он знал Василия Орлова, еще ногда работал на нефтяном промысле. Друзьями они не были, но при встречах приветливо здоровались.

Байрам еще раз всмотрелся в знакомые черты. Ошибки не могло быть. Это был Василий Орлов. Он тяжело дышал. Исполосованная грудь его поднималась и опускалась, как кузнечные мехи. Байрам плеснул ему в лицо воды из кувшина, но тот все не приходил в себя. И тяжелый обморок и кровоподтеки красноречивее слов говорили, что этот человек сопротивлялся мучителям до полного изнеможения.

Байраму пришлось долго ждать, пока Орлов очнулся. Наконец он медленно раскрыл глаза, оглянулся и, всматриваясь в склонившегося над ним Байрама, удивленно сказал:

- А... приятель, узнаешь меня?

- Узнаю, Вася, узнаю!

Несмотря на печальные обстоятельства, встреча обрадовала обоих. Рукопожатия было недостаточно для выражения их чувств. Они обнялись.

- Ну, дружище, - начал Василий, - садись поближе и выкладывай: как ты сюда попал?

Василий Орлов был старым бакинцем. С семнадцати лет он работал бурильщиком на баиловских промыслах. Еще в четвертом году, как одного из зачинщиков стачки, его арестовали и продержали в тюрьме шесть месяцев. Он был членом подпольной организации большевиков, и Байрам потом узнал об этом.

С малых лет Орлов жил по соседству с азербайджанцами и прекрасно говорил по-азербайджански. Орлов не стал дожидаться ответа от медлительного Байрама и стал рассказывать о себе.

- Во всем виноват я сам, - говорил Василий сердито. - Доверился одному сукиному сыну, а он, оказывается, был подкуплен полицией. Да ты знаешь его! Помнишь, у нас на промысле работал Локотков?