Утро - Мехти Гусейн

Офицер кивнул в знак согласия. Грохоча тяжелыми сапогами, жандарм прыгнул в окно. И как только очутился на крыше, он заметил тень, отпрянувшую в сторону.

Бросившись вслед, жандарм сбежал вниз по лестнице и настиг неизвестного на крыше двухэтажного дома.

Тут они и сцепились. Схватка была недолгой. Повалив дюжего верзилу и вырвавшись из его цепких лап, неизвестный побежал тем же путем, которым спаслись его товарищи.

Жандарм выхватил револьвер и, выстрелив два раза в воздух, погнался за убегавшим. Сделав еще один выстрел, он, наконец, спрыгнул с крыши на тротуар в переулке.

Привлеченные стрельбой, прибежавшие с окрестных улиц городовые схватили неизвестного.

Крепко связав ему руки, жандарм приволок беглеца в дом Рахимбека и, подтолкнув его к офицеру, став на вытяжку, отрапортовал:

- Дозвольте доложить, ваше благородие. Так что, я настиг его на крыше. Там имеются две лестницы.

Мешадибек и Рашид молча смотрели на арестованного. Это был Байрам.

- Кто это? - строго спросил офицер, обращаясь к Рашиду.

Тот пожал плечами.

- По улицам Баку бродит много всякого народа, сударь. Я, конечно, не обязан всех знать...

Теперь все зависело от того, как поведет себя Байрам. Испытание предстояло серьезное.

Азизбеков посмотрел на него вопросительным и в то же время подбадривающим взглядом. Байрам понял его и попытался унять свое волнение.

- Что ты делал в эту пору на крыше? - грозно спросил хмурый офицер. - И для чего там эти лестницы?

Переводя вопрос офицера с русского на азербайджанский, Мешади вставил свое слово: - Мы не знаем друг друга...

Байрам, как ни в чем не бывало, простодушно ответил:

- Лестницы? Да, там, правда, две лестницы. Жара. Душно в комнатах. Люди спят на крышах. Для того и лестницы.

- Ну, а ты что делал на крыше?

Байрам замялся и опустил застенчиво голову.

На третьем этаже соседнего дома жила Елена Тихонова, делопроизводитель городской управы. Она была членом большевистской подпольной организации. Азизбеков давно познакомил ее с Байрамом. На случай провала, когда Байрам мог попасться на крыше, Елена должна была заявить, что любит Байрама. А Байраму следовало отвечать, что он приходит на свидания с ней по крыше, чтобы не узнали родители девушки.

Вот почему Байрам так искусно изобразил замешательство.

Байрам молчал, а жандармский офицер, предполагая, что уже уличил его, спросил ехидно:

- Чего молчишь? Попался и не знаешь, как выпутаться?

"Не попался бы я, если б не дожидался Мешади", - ответил про себя Байрам и с той же наигранной застенчивостью начал рассказывать любовную историю:

- Я ходил к другу...

- К какому другу?

- К моему сердечному другу... Она живет в соседнем доме, рядом, там, где застекленная галерея. Я поднимаюсь по лестнице и осторожно стучу к ней в окно...

- Ну, а почему же через крышу?

- Чтобы не видели родители. Они против нашей любви.

Азизбеков восхищался, слушая товарища. Байрам правильно играл свою роль. Положение офицера становилось все более затруднительным. Но с прежним гроэным видом он продолжал вести допрос, пытаясь показать, что не верит россказням Байрама.

- Я устрою очную ставку с жильцами дома, которым принадлежат лестницы, и с родителями девушки. Все равно, эти выдумки вам не помогут. Лучше сейчас же признавайся во всем!

"Не ахти какой умный следователь", - с радостью отметил мысленно Азизбеков.

В самом деле, жандармский офицер упускал из виду одно довольно важное обстоятельство. Он не догадывался спросить: почему же Байрам удирал? Именно этого вопроса и опасался все время Азизбеков. Родителей Елены нечего было бояться - они были в сговоре с дочерью и знали, как отвечать. А вот придумать, почему Байрам удирал, придется самому Байраму.

Потребовав перо, чернил и бумаги, офицер сел писать протокол.

Покончив с этим, он обернулся к жандармам и, указывая на Байрама, приказал:

- Взять его! Следствие уточнит все! Я уверен, что здесь состоялось тайное собрание. Этот Ромео с бакинской крыши назовет нам всех участников. Он обратился к Рашиду и Мешадибеку: - А вы, господа, зря утверждаете, что вам неизвестен этот лгун. Этим вы только ухудшаете его положение...

Когда уводили Байрама, Мешади незаметно переглянулся с ним: смотри, мол, держись крепче!

Глава четырнадцатая

Если бы Рахимбек хоть на миг усомнился в том, что жандармы задержат у сына участников тайного собрания, то не послал бы за полицией. Он оскандалился не только перед жандармами. И собственный сын и племянник теперь узнали, что он доносчик. Правда, после того как арестовали Байрама, Рахимбек окончательно уверился в том, что у него под носом тайком собирались люди, которых он ненавидел. Но, поскольку в руках у него не было никаких доказательств, ему пришлось идти на попятный.

Бек, разумеется, не поверил в любовные шашни Байрама с русской барышней Еленой Тихоновой и свое мнение по этому поводу высказал жандармскому начальнику. Но, с другой стороны, все допрошенные свидетели подтвердили рассказанное Байрамом и упорно стояли на своем.

Не только сама Елена, но и ее родители показали почти одно и то же. Родители девушки были разгневаны поведением своей дочери и просили наказать Байрама посуровее за то, что он опозорил их семью. Чем больше они гневались и жаловались, тем правдоподобнее становилось, что Байрам пришел ночью на свидание и ни о каком тайном собрании и не помышлял. А ему только этого и надо было.

Владельцы лестниц тоже подтвердили, что они сами оставили их на крыше.

Таким образом, куда ни кинь, а в глупом и смешном положении оказывался опять-таки Рахимбек. Отвечая на вопросы жандармского начальника, он бубнил одно и то же:

- Не сойти мне, господин офицер, живым с этого места, но я слышал мужской голос из гостиной...

Больше ничего он добавить не мог. И снова и снова излагал содержание своего разговора с сыном в тот вечер.

Очная ставка с Байрамом тоже ничего не дала. У Рахимбека не было никаких фактов, чтобы доказать связь Байрама с подпольной, революционной организацией.

- Я могу сказать только одно, - отвечал Рахимбек следователю, то выхватывая четки, то снова пряча их в карман: - Этот Байрам возмущал моих рабочих и вызывал беспорядки. Но большевик ли он "ли меньшевик, - в этом я, слава аллаху, не разбираюсь...

Следователь не упустил из виду и вопрос, который не догадался задать при аресте жандармский офицер. Ответ арестованного не лишен был логики.

- Я только когда спрыгнул с крыши, узнал, что за мной гонится жандарм, а не отец Елены Тихоновой, - говорил Байрам. - Иначе зачем мне было бежать? Ведь я не вор. Я не сдвинулся бы с места.

Таким образом, Байрам прекрасно справился со своей задачей. Он спасал и себя и всю организацию.

Важно было теперь не сбиться при дальнейших допросах и повторять одно и то же. Тогда даже самый пристрастный суд не сумел бы приписать ему какое бы то ни было преступление.

Однажды, поздно вечером, когда Зулейха-ханум, уложив малютку, убаюкивала его в спальне, Мешади показался в дверях и, чтобы не разбудить ребенка, знаком подозвал к себе жену.

Зулейха-ханум, едва взглянув на озабоченное лицо мужа, освещенное падающей из кабинета полоской света, оборвала песню, встала и, задержавшись на мгновение у колыбельки сына, взглянула, уснул ли он. Малютка дышал ровно.

Зулейха-ханум бесшумно прошла вслед за мужем в его кабинет. То, что она увидела, потрясло ее своей неожиданностью: у двери, вытянувшись, стоял рыжий жандарм огромного роста, с закрученными кверху пышными усами.

- Вот что, дорогая, тревожиться пока нечего, - сказал Мешади, положив руки на плечи жены. - За мной прислали из жандармского управления. Я сейчас же вернусь, но в случае, если задержат, знай, что я ни в чем не повинен. Они будут вынуждены вскоре освободить меня. Поняла?

Тут только он заметил крупные слезы, повисшие на ресницах у жены. Мешади осуждающе покачал головой.

- Нет, Зулейха, так не годится. Слезы? По такому пустячному поводу? Хоть он и не сомневался в том, что жандарм не понимает по-азербайджански, но тем не менее понизил голос и заговорил почти шопотом: - Меня, вероятно, не раз еще будут таскать в подобные места. С первого же раза докажи, что ты во много раз смелее мужа. Ну, милая, вытри глаза! - Мешади вытащил из кармана платок, смахнул слезу с ее нежных щек и мягко улыбнулся. - Вот так, моя дорогая...

На губах у Зулейхи задрожало нечто вроде улыбки и тотчас же исчезло. Она еще не пришла в себя, но, не желая волновать мужа, попыталась взять себя в руки.

- Мешади, - сказала она, - может быть, это ловушка? А не хотят ли они арестовать тебя и посадить в тюрьму?

- И этого не надо бояться, - улыбнулся Азизбеков. Круто повернувшись к жандарму, сказал: - Я готов, сударь!

Они вышли. Зулейха-ханум растерянно стояла посреди кабинета. Она и верила тому, что муж скоро вернется, и не верила. Как только затихли за дверью его шаги, в комнате воцарилась такая странная, страшная тишина" что у молодой женщины сжалось сердце.