Утро - Мехти Гусейн

- В чем дело? Кто это приходил?

- Занимайтесь своим разговором, - небрежно махнул рукой Рашид. - Здесь был твой дорогой дядя. Все рвется к тебе. Мириться захотел.

Кочи - наемные убийцы, бандиты.

Мешадибек улыбнулся и вошел обратно в гостиную. В глазах присутствующих он прочитал тот же вопрос: кто приходил?

Вокруг стола, кроме Шаумяна и Джапаридзе, сидело еще несколько человек. Среди них был и Григорий Савельевич Смирнов.

Шаумян спросил:

- Что ж вы молчите, Григорий Савельевич? Каково ваше мнение?

Мнение Смирнова всех очень интересовало. Создание вооруженных рабочих дружин зависело прежде всего именно от таких бесстрашных и самоотверженных рабочих, как Смирнов.

- Мое мнение? - переспросил Смирнов задумчиво, показывая пальцем на себя.

- Да, ваше мнение, Григорий Савельевич, - приветливо подтвердил Шаумян.

Смирнов выпрямился на стуле, поправил пояс.

- По-моему, Алеша сказал именно то, что давно волнует всех нас. Дружина самообороны нужна нам, как воздух, как вода. Только мы должны создать не одну, а несколько дружин. Возможно, нам придется скрестить оружие не только с полицией, но и с врагами, битыми в теоретических дискуссиях. Мы превосходно знаем, что эсеры и меньшевики все меньше показываются на промыслах. Они боятся открытых споров с нами. Эти господа могут пойти на сговор с черносотенцами, с кочи и с царской охранкой. Они не побрезгают никакими средствами. Когда некоторые рабочие указывали на братьев Шендриковых, на этих апостолов предательства, как на прямых шпионов, многие товарищи сомневались. Они считали Шендриковых идейными противниками - и только. На самом же деле оказалось, что теоретические споры для них - только маска. И меня и многих других именно они выдали охранке. Кого могут обмануть эти подлые ренегаты, для которых сейчас мелкие подачки капиталистов и полиции выше интересов рабочего класса? Не мешало бы этим продажным душам познакомиться отныне с силой нашего оружия.

- В прямом смысле? - тихо спросил, повернув голову к Григорию Савельевичу, рабочий, сидевший с ним рядом. - Уж не предлагаешь ли ты, Савельич, разнести их всех в пух и в прах?

- Да, пожалуй, и в прямом, - улыбнулся, ничуть не горячась, Смирнов и приложил руку к сердцу. - Яша, дорогой мой, поверь, эти подлецы давно уже наблюдают за нами. Они составляют списки нашего актива и передают охранке. И, конечно, чтобы ликвидировать эти списки, придется ликвидировать кое-кого из их составителей.

- Террор?

- Я не боюсь употреблять это слово. Если эти полицейские агенты бессовестно наносят огромный урон трудящемуся люду, чего ради мы в отношении к ним должны быть не в меру снисходительными? Ведь это они сообщили охранке о заседании Бакинского комитета, которое проводилось на Гимназической улице! Они же оказались виновниками и ареста девятнадцати наших прекрасных товарищей. И если смерть предателя является террором, я за террор. Дружины самообороны нам крайне необходимы. Я за предложение товарища Джапаридзе. Может быть, я не прав? Тогда пусть скажет наш друг! - И Смирнов опустил огромную, как львиная лапа, руку на плечо сидящего рядом с ним смуглого круглолицего парня с пышными усами. - Пожалуйста, скажи, Ханлар! Ведь тебе чаще других приходится встречаться с этими гнусными черносотенцами...

Ханлар посмотрел на Смирнова. Глаза у обоих горели. Взгляд был жесткий. О, ни один из них не намерен был отступать перед врагами! И хотя, казалось, Ханлару ничего не оставалось добавить к тому, что уже было сказано, он встал, чтобы поддержать старого друга.

- Товарищ Смирнов, или, лучше сказать попросту, мой друг Гриша, правильно говорит то, что думает каждый из нас.

- Что так тихо говоришь, Ханлар? Смелее говори, - посоветовал один из рабочих.

Ханлар продолжал увереннее:

- После того, как товарищ Азизбеков уехал в Петербург, заканчивать институт, "Алое знамя" распалось. Мы, товарищи, допустили беспечность. Ах, какую непростительную беспечность мы допустили! Скажите, разве мы можем ждать милости от врага? Разве мы не видели зверств жандармов и полицейских?

Ханлар возвысил голос и резким движением правой руки, как клинком, разрубил воздух.

- Нет! Ни в коем случае мы не должны выпускать оружие из своих рук!..

- Послушай, товарищ, - снова вмешался тот же рабочий, который раньше прервал Смирнова. - Это принесет нам только вред, а пользы не будет никакой! Мы только озлобим врагов...

Ханлар задумался на миг и потом спросил с иронией:

- А кого ты больше жалеешь: нас или наших врагов?

- Непонятный вопрос. Конечно, я своих жалею! - ответил рабочий.

- Если вы жалеете своих, - сказал Ханлар пылко, - тогда помогите нам оружием! Дайте нам побольше оружия! С одной стороны, мы говорим, что наша задача сейчас - превратить Баку в цитадель революции, а с другой стороны, находятся люди, которые предлагают нам выпустить оружие из рук. Я не понимаю: где тут последовательность? Как можно с голыми руками драться и удерживать цитадель?

Григорий Савельевич смотрел на Ханлара взглядом, полным гордости и восхищения. Последняя фраза Ханлара пришлась, видимо, по душе и Шаумяну, который, как всегда, не торопился высказать свое мнение. Он поддержал Ханлара:

- Метко сказано! - и одобрительно закивал головой. - По-моему, товарищи, сила и мощь партии наилучшим образом испытываются в трудные и решающие моменты истории. А мы с вами переживаем именно такие дни. Настоящая рабочая партия должна уметь и наступать и отступать, когда это диктуется необходимостью. В нынешний момент мы отступаем для перегруппировки сил. Реакция наступает, как бешеный зверь... Если, однако, мы растеряемся, то это будет равносильно гибели нашего дела. Мы должны организовать открытые выступления против буржуазии. Мы должны перейти к тактике открытой вооруженной самообороны! Я хочу напомнить вам важный совет товарища Кобы: все время, до окончательной победы, держать буржуазию под страхом, для чего требуется крепкая массовая организация, могущая повести рабочих на борьбу, и если угодно...

Два коротких и один долгий свисток оборвали речь Шаумяна.

Это сигналил Байрам.

Подпольщики переглянулись.

Азизбеков кинулся к Рашиду.

- Взгляни поскорее: в чем там дело?

Рашид мигом выскочил за дверь и сию же минуту на черной лестнице столкнулся с поднимавшимся жандаремским офицером. "Так... Стало быть, донесли. Иначе пришли бы с парадного хода, а не с черного!" - успел сообразить он и, обращаясь к офицеру, спросил удивленно:

- Что вам угодно, сударь? Уж не ошиблись вы? Это дом моего отца Рахимбека!

В это самое время, подставив лестницу, Байрам помогал участникам собрания спускаться с четвертого этажа на крышу трехэтажного дома и, поторапливая их, шептал:

- Живее, пожалуйста, живее!

Офицер крикнул сопровождавшим его жандармам:

- А ну, живо!

Но когда жандармы вошли в гостиную, там сидел один Азизбеков. Он раскупоривал бутылку и беспечно звал Рашида:

-Рашид, где же ты, брат? Зови скорее наших гостей... Рашид вошел в гостиную вслед за жандармским офицером.

- Это крайняя комната в нашей квартире. Как видите, сударь, вы действительно ошиблись адресом! -заявил он.

- А это кто такой?

Рашид рассмеялся.

- Это? Это мой брат- инженер, господин Азизбеков.

Глава тринадцатая

Жандармский офицер был совершенно уверен в успехе операции. Полагая, что действует наверняка, и не сомневаясь в том, что застигнет врасплох и переловит всех участников тайного собрания, он не принял никаких мер предосторожности и теперь очутился в неловком положении. Редкий случай был упущен. Но так или иначе, нужно было действовать. Обращаясь к толпящимся в дверях жандармам, офицер скомандовал:

- Оцепить дом!

Жандармы бросились выполнять приказание. Только один из них остался в опустевшей комнате. Огорченный и пристыженный офицер, понимая всю несуразность отданного им запоздалого приказа, пытался сохранить внешнее спокойствие, но это плохо ему удавалось. Он несколько раз прошелся по комнате и, вытирая платком вспотевший лоб, приблизился к открытому окну. Жандарм, неотступно следовавший за ним, подошел туда же.

Через это самое окно и скрылись участники сходки. По лестнице, подставленной Байрамом, они отсюда спустились на крышу трехэтажного дома, оттуда по двум лестницам сбежали сначала на крышу соседнего - двухэтажного и дальше - одноэтажного домика и, спрыгнув в темный и пустынный переулок, пробрались, прижимаясь к стенкам, на широкую и людную улицу, где смешались с толпой.

Когда жандармский офицер отдал приказ оцепить дом, участники тайного собрания были уже далеко.

Жандарм, стоявший рядом с офицером, высунулся в окно и посмотрел вниз. Вдруг он вытянулся в струнку и, желая выслужиться перед начальством и. показать свое рвение, рявкнул:

- Позвольте, ваше благородие, обыскать крышу!

Офицер кивнул в знак согласия. Грохоча тяжелыми сапогами, жандарм прыгнул в окно. И как только очутился на крыше, он заметил тень, отпрянувшую в сторону.