Проблемы души нашего времени - Карл Густав Юнг

происходящему. Материал для восприятия иррационален, ибо в нашем распоряжении нет умозаключений, которые позволили бы доказать, что вокруг Земли вращается столько-то планет или что существует столько-то таких-то видов теплокровных животных. Иррациональность – изъян мышления и чувства, рациональность же есть изъян восприятия и интуиции.

На свете немало людей, иррационально обосновывающих свои значимые привычные реакции, причем они объясняют те либо ощущением, либо интуицией, но не тем и другим одновременно, ибо ощущение противоположно интуиции, как мышление противоположно чувству. Если я хочу с помощью зрения и слуха установить, что фактически происходит в мире, то могу делать что угодно, кроме как предаваться игре воображения и фантазиям, то есть интуиции, которая располагает для этого полной свободой. Поэтому вполне понятно, что чувствующий тип является антиподом типа интуитивного. К сожалению, время на выступление не позволяет углубиться в любопытные вариации, возникающие под влиянием экстравертных и интровертных установок.

Хотелось бы сказать еще несколько слов о закономерных следствиях, влекущих за собой предпочтение какой-либо функции. Известно, что человек не может быть постоянно одним и тем же и никогда не бывает цельным и совершенным. Он всегда развивает у себя известные качества, оставляя другие в небрежении. Совершенной полноты он не достигает никогда. Что в этом случае происходит с теми функциями, которыми он не пользуется осознанно в повседневной жизни, то есть не развивает их упражнением? Они остаются в более или менее примитивно-инфантильном, часто полуосознанном, иногда даже в совершенно неосознанном состоянии, тем самым формируя присущую каждому типу неполноценность, составную часть общей картины характера. Одностороннее предпочтение мышления всегда сопровождается неполноценностью чувства, а дифференцированное ощущение ослабляет интуитивные способности, и наоборот.

Является данная функция дифференцированной или нет, легко определить по ее силе, устойчивости, последовательности, надежности и приспособленности. При этом неполноценность какой-либо функции не всегда легко описать или распознать. Существенным критерием здесь является несамостоятельность и обусловленная этим зависимость от людей и обстоятельств, переменчивая чувствительность, ненадежность в применении, внушаемость и текучий характер. Неполноценная функция всегда означает подчинение, ибо ею невозможно распоряжаться, а ее носитель становится, пожалуй, жертвой этой функции.

Поскольку я вынужден довольствоваться лишь кратким наброском основных идей психологической типологии, у меня, к сожалению, нет возможности углубиться в подробное описание отдельных психологических типов. Итогом моей работы в этой области стало установление существования двух типов установки: экстраверсии и интроверсии – и четырех функциональных типов: мыслительного, чувствующего, ощущающего и интуитивного, – которые варьируются в соответствии с общей установкой и образуют, таким образом, восемь вариантов.

Меня частенько спрашивали, почему я говорю именно о четырех функциях, а не о большем или меньшем их числе. То, что функций именно четыре, установлено прежде всего чисто эмпирическим путем. На достижение с использованием этих четырех функций известной полноты указывает следующее рассуждение. Ощущение устанавливает то, что имеет место в действительности. Мышление позволяет установить, что это имеющее место или происходящее может означать; чувство говорит нам, насколько оно ценно, а интуиция подсказывает возможные ответы на вопросы «откуда?» и «куда?» в отношении наблюдаемых нами явлений. Тем самым обеспечивается полноценная ориентация в окружающем мире, как обеспечивается точное знание географического местоположения с помощью широты и долготы. Эти четыре функции суть приблизительно то же, что четыре стороны света – они столь же произвольны и необходимы. Ничто не мешает нам сместить кардинальные точки на несколько градусов в ту или другую сторону или поменять сами стороны и дать им другие названия. Это вопрос общего согласия и понимания.

В заключение надо признать вот что: мне ни в коем случае не хотелось бы лишиться этого компаса на путях моих психологических открытий, не потому, конечно, что каждый влюбляется в свою идею, но в силу того объективного факта, что тем самым задается масштаб и система отсчета, без которых невозможна критическая психология, столь давно нами ожидаемая.

Структура психического[33]

Психическое[34] как отражение мира и человека есть явление, настолько безмерно сложное, что его возможно наблюдать и изучать с великого множества точек зрения. Оно ставит перед нами ту же проблему, что и само мироздание: поскольку систематическое изучение мира лежит вне пределов человеческих возможностей человека, нам приходится довольствоваться выявлением обыденных эмпирических правил и обращать внимание лишь на то, что вызывает наш особый интерес. Каждый выбирает для себя некий собственный фрагмент мироздания и сооружает собственную, персональную систему, нередко возводя непроницаемые барьеры, так что спустя некоторое время начинает казаться, будто удается ухватить смысл и структуру целого. Но конечное никогда не будет в состоянии охватить бесконечное. Пусть мир психических явлений представляет собой всего-навсего часть мироздания как такового, может возникнуть впечатление, что именно поэтому психическое более познаваемо. Однако при этом упускается из вида то обстоятельство, что психическое – это единственный феномен, данный нам непосредственно, а следовательно, оно есть sine qua non всякого опыта.

Все, что мы воспринимаем непосредственно, – это осознаваемые элементы бытия. Утверждая подобное, я вовсе не пытаюсь свести «мироздание» к нашему о нем «представлению». Мою цель можно выразить иначе, например, в следующих словах: «Жизнь есть функция атома углерода». Эта аналогия обнажает пределы мировоззрения специалиста, и я неизбежно стану жертвой такого профессионального подхода, если попробую хоть как-то объяснить мир или только какую-то его часть.

Конечно же, я буду рассуждать с психологической точки зрения, как практикующий психотерапевт, которому надлежит отыскать кратчайший путь сквозь хаотическое нагромождение разнообразных психических состояний. Эта точка зрения по определению должна отличаться от взгляда психолога, изучающего на досуге, в тиши лаборатории, какой-либо изолированный психический процесс. Данное различие можно приблизительно сопоставить с различием между хирургом и гистологом. Также я мыслю по-другому, нежели метафизик, который полагает, будто обязан поведать, каков «мир сам по себе», сообщить, абсолютно бытие или нет. Мой предмет изучения лежит целиком в области эмпирики.

Прежде всего мне требуется разбираться в неимоверно усложненных обстоятельствах бытия и научиться их описывать. Я должен уметь различать отдельные группы психических фактов. Это различение, в свою очередь, не подразумевает произвольного выбора, поскольку мне необходимо достичь взаимопонимания с моим пациентом. Потому я вынужден полагаться на простейшие схемы, удовлетворительно отображающие эмпирические факты и связанные, с другой стороны, с тем, что общеизвестно и в этом качестве является общепринятым.

Если мы поставим перед собой задачу классифицировать содержание сознания, то отталкиваться следует по традиции от положения: Nihil est in intellectu, quod non antea fuerit in sensu[35].

Сознание как бы проникает в нас извне в форме чувственного восприятия. Мы видим, слышим, осязаем и обоняем мир, тем самым его осознавая. Чувственное восприятие сообщает