Проблемы души нашего времени - Карл Густав Юнг

Сначала они обдумывают ситуацию, а потом действуют; поскольку же такое поведение является для них привычным, они упускают возможности там, где требуется немедленное действие без размышлений, почему их и начинают считать пассивными. Мне всегда казалось, что невдумчивые бросаются очертя голову в любую ситуацию, и только потом понимают, что обеими ногами вляпались в болото. Подобных людей можно назвать, скорее, невдумчивыми, нежели активными, ибо предусмотрительность является в известных условиях тоже важной и полезной, за нею следует ответственное действие, в противоположность сиюминутной суетливости, напоминающей вспышку сухой соломы. Однако очень скоро я сообразил, что медлительность одного человека не всегда равнозначна предусмотрительности, а быстрое действие другого может не говорить о неосмотрительности. Медлительность столь же часто обусловливается привычной боязливостью или, по меньшей мере, привычкой пасовать перед трудными задачами, а живая активность может проистекать из ситуативной уверенности в своих силах. Это наблюдение позволило сформулировать типизацию следующим образом: существует целый класс людей, которые в миг реакции на какое-то создавшееся положение дел отвечают задержкой, как бы произнося сначала тихое «нет», и только после этого реагируют действием; второй класс – это люди, которые в такой же ситуации сразу реагируют действием, по-видимому, в полной уверенности в том, что их действие является правильным. Для представителей первого класса характерно отрицательное отношение к объекту, для представителей же второго – положительное.

Как известно, первый класс соответствует «интровертной» установке, а второй – установке «экстравертной». От обоих этих терминов не больше пользы, чем от открытия мольеровского «мещанина во дворянстве», что он говорит прозой. Смысл и ценность указанные типы приобретают лишь тогда, когда каждый из них описан целиком и полностью.

Невозможно быть интровертом или экстравертом без того, чтобы быть ими всегда и во всех отношениях. Понятие «интроверсия», например, означает следующее: все душевное происходит у интроверта так, как должно происходить закономерно. Будь иначе, утверждение о том, что данный индивидуум является интровертом, оказалось бы, по сути, столь же малозначимым, как слова, что его рост 175 см, у него каштановые волосы и он брахицефал. Эти сообщения содержат ненамного больше самого факта, который они обозначают. Выражение же «интроверт» – или, соответственно, «экстраверт» – притязает на гораздо большее. Этим выражением хотят сказать, что сознательное и бессознательное данного индивидуума должно обладать определенными свойствами, что его поведение, его отношение к людям, вообще течение всей его жизни характеризуются типичными свойствами.

Интроверсия и экстраверсия как типы установки означают существенное и обусловливающее предубеждение в отношении всех душевных процессов, в связи с чем они определяют привычку к той или иной реакции и тем самым задают не только способ действия, но и род субъективного опыта, наряду со способами компенсации со стороны бессознательного.

Определение привычного реагирования является точным в той мере, в какой привычка может считаться чем-то вроде переключателя, который, с одной стороны, регулирует внешние воздействия, а с другой, формирует специфический опыт. Из способа действия вытекает соответствующий результат, а из субъективного понимания результатов возникает опыт, который далее влияет на действия, формируя судьбу индивидуума по пословице «Всяк кузнец своего счастья».

Нет никаких сомнений в том, что, исследуя привычное реагирование, мы попадаем точно в цель, но остается деликатный вопрос – а насколько правильно мы определяем характер привычного реагирования? По этому поводу, при всей научной добросовестности, можно придерживаться самых разных мнений, даже обладая глубокими познаниями в этой области. Факты, которые мне удалось найти в подтверждение моего понимания, я суммировал в книге о психологических типах, причем ясно дал понять, что отнюдь не считаю свое типизирование единственно верным или единственно возможным.

Противопоставление интроверсии и экстраверсии кажется простым примером, но именно простые формулировки по большей части вызывают подозрения. Они слишком легко и обманчиво прикрывают реальные затруднения. Говорю об этом на основании моего личного опыта, ибо стоило мне почти двадцать лет назад опубликовать первую формулировку моих критериев, как я с большим неудовольствием отметил, что явно промахнулся. Что-то тут не сходилось. Я попытался слишком многое объяснить слишком простыми средствами, что часто происходит в упоении от сделанного открытия.

Мне сразу бросился в глаза тот неоспоримый факт, что налицо немалые различия среди интровертов, а также среди экстравертов. Эти различия были настолько выражены, что я сначала не поверил своим глазам. Разъяснение этого сомнения потребовало почти десяти лет наблюдений и сравнений.

Вопрос о том, откуда возникают различия внутри одного типа, обернулся непредвиденными трудностями, которые я долго не мог обойти. Эти трудности лишь в малой степени были обусловлены наблюдением и констатацией самих отличий; главной причиной, как ранее с критериями, стал поиск подходящего обозначения характерных отличий. Здесь я впервые на собственном опыте ощутил, как вообще молода психология. В настоящее время она едва ли представляет собой что-то иное, кроме хаоса ученых мнений, которые без всякого согласования между собой, словно Афина из головы Зевса, возникают из ученых умов в университетских и врачебных кабинетах путем самозарождения. Не хочу показаться непочтительным, но не могу справиться с искушением: прямо-таки неймется преподнести какому-нибудь профессору психологии психологию женщины, китайца или австралийского аборигена. Наша психология должна выйти в жизнь, иначе мы рискуем застрять в средневековье.

Я заметил, что из хаоса современной психологии невозможно вытянуть достоверные признаки для оценки, что их надо создавать, разумеется, не из воздуха, на основе бесценных результатов предварительной работы, умолчать о которой не сможет никакая история психологии.

В рамках этого доклада я не могу подробно останавливаться на тех отдельных наблюдениях, на основании которых я в качестве критериев обсуждаемых различий выдвинул психические функции. Можно лишь в самом общем виде констатировать, что эти различия, насколько они стали мне понятными, заключаются в том, что, например, интроверт не обязательно медлит перед объектом и отступает от него; главное, что он поступает так во вполне определенных условиях. Причем во всех ситуациях он ведет себя не как любой другой интроверт, а своим, особенным способом. Крокодил бьет врага или добычу хвостом, лев – лапой, в которой заключена его сила. Точно так же и наша привычная реакция в норме осуществляется нашей сильной стороной, то есть за счет использования наших самых надежных и умелых функций (что, однако, не препятствует нам иногда реагировать и слабой стороной). Мы создаем или выбираем соответствующие ситуации и избегаем других, тем самым творя опыт, отличный от опыта других людей. Умный человек приспосабливается к миру за счет рассудка, а не как боксер-тяжеловес, но и такой умный человек может в приступе гнева пустить в ход кулаки. В борьбе за существование и адаптацию каждый человек инстинктивно использует самую развитую функцию, которая и становится