Проблемы души нашего времени - Карл Густав Юнг

потому совершенно неуместно измерять душевную действительность действительностью нашего сознания. Для психолога нет большей глупости, чем миссионерская точка зрения, согласно которой богов несчастных язычников объявляли иллюзией. Однако, к несчастью, продолжает цвести догматическая ложь, будто наша так называемая реальность не может быть в той же мере иллюзорной. В царстве души, как и во всем нашем жизненном опыте, то, что действует, является действительностью, независимо от того, какие названия дает этому человек. Речь идет о том, чтобы познать эти реальности как таковые, а не о том, чтобы дать им другие названия. Значит, дух для души не становится более низким даже тогда, когда его называют сексуальностью.

Должен повторить, что эти названия и изменения названий нигде даже близко не подходят к существу описываемого процесса. Последний, как и все сущее, не исчерпывается рациональными сознательными понятиями; именно поэтому мои пациенты вполне последовательно предпочитают символическое представление и интерпретацию как более адекватные и более действенные способы постижения реальности.

Этим я, собственно, сказал все, что хотел сказать о моих психотерапевтических намерениях и взглядах в рамках общего ориентирующего доклада. Он может послужить лишь побуждением к дальнейшему познанию, и я буду вполне удовлетворен, если он именно таковым и окажется.

Психологическая типология[30]

Характер есть устойчивая индивидуальная форма человека. Форма эта имеет как телесную, так и душевную природу, поэтому общая характерология представляет собой учение о признаках как физического, так и психического свойства. Непостижимое единство живого существа означает, что физические признаки не обязательно являются телесными, а душевные – не обязательно психическими, ибо континуальность природы не знает расчленений и разделений, накладываемых на нее человеческим рассудком для того, чтобы вообще иметь возможность что-то познавать.

Разделение души и тела является искусственной операцией, различением, которое наверняка в меньшей степени основано на сущности мироздания, а в большей – на особенностях познающего разума. На самом деле взаимопроникновение телесных и душевных признаков настолько глубоко, что мы можем не только делать умозаключения относительно строения души на основании строения тела, но и, исходя из строения души, выносить суждения относительно соответствующих особенностей тела. Разумеется, оба эти процесса требуют неравных усилий, но не потому, что душа влияет на тело меньше, чем тело на душу, а потому, что мы, начиная с души, идем от неизвестного к известному, в то время как в противоположном случае пользуемся преимуществом движения от известного, то есть от строения видимого тела. Несмотря на все потуги психологии, которую мы, как нам кажется, создали, душа представляется намного более темной, нежели видимая поверхность тела. Душа до сих пор – чуждая и скудно исследованная территория, о которой мы располагаем лишь косвенными сведениями, полученными за счет функций сознания, восприимчивого к великому множеству самых разнообразных обманов.

С полным правом мы, следовательно, можем считать, что верный путь ведет, скорее, от известного к неизвестному, то есть от тела к душе. Из того же принципа берут начало все попытки начать изучение характерологии извне – это соответствует древним дисциплинам, будь то астрология, которая вообще начинала с космоса, чтобы добраться до линий судьбы (начала которых, как заметил Сени Валленштейну[31], находятся в самом человеке), или хиромантия, френология Галля или физиогномика Лафатера; такой же подход свойственен более современным практикам – графологии, физиологической типологии Кречмера и кляксографическому методу Роршаха[32]. Очевидно, что нет недостатка в способах движения снаружи внутрь, от телесного к душевному. Это направление снаружи внутрь так давно исхожено исследователями вдоль и поперек, что некоторые элементарные душевные факты были установлены с достаточной достоверностью. После их установления появилась возможность проложить и обратный путь. Мы можем, соответственно, поставить вопрос: каковы же телесные выражения определенного душевного факта? К сожалению, текущее положение дел почти побуждает вообще отказаться от такого вопроса, ибо основное условие здесь – это достаточно точное определение и описание душевного состояния, но такого уровня мы пока не достигли. Мы только приступили к составлению душевного инвентаря, и работа идет с переменным успехом.

Само по себе утверждение, что те или иные люди выглядят так-то и так-то, не говорит ровным счетом ничего, если оно не позволяет нам сделать вывод о соответствующей душевной организации. Мы удовлетворимся лишь тогда, когда узнаем, какой тип души соответствует определенному телесному строению. Тело ничего не значит без души, как и душа – когда мы в состоянии встать на ее точку зрения – ничего не значит для нас без тела. Если же мы вознамеримся на основании какого-то физического признака сделать заключение о соответствующем душевном свойстве, то в своем рассуждении, как уже было сказано, пойдем от известного к неизвестному.

К сожалению, я должен особо подчеркнуть это положение, ибо психология – самая молодая из всех наук и потому в наибольшей степени испытывает давление предрассудков. Тот факт, что психология была открыта лишь недавно, прямо указывает, что нам необходимо оторвать душевное от субъекта в той мере, в какой мы хотим сделать душевное предметом объективного познания. Психология как естественная наука является, по сути, новейшим приобретением, а до сих пор она оставалась таким же полем фантастического произвола, что и средневековое естествознание. Считалось, что психологию удастся декретировать. Этот предрассудок продолжает нас преследовать. Душевное представляется нам как нечто непосредственно данное, следовательно, по определению известное; оно издевательски зевает нам в лицо, раздражает нас банальностью своей обыденности, мы страдаем и делаем все возможное, чтобы вообще об этом не думать. Поскольку душа сама по себе есть непосредственная данность, мы усматриваем ее в себе, воображаем, что знакомы с нею наиболее основательным, устойчивым и несомненным образом. Посему каждый имеет собственное мнение о психологии и убежден в том, что он ее, разумеется, отлично знает. Психиатры, которым приходится мучиться со все понимающими родственниками и опекунами пациентов, первыми, похоже, как профессиональная группа столкнулись со слепыми предрассудками массы, что побуждают любого мнить, будто он понимает в этом деле лучше других (но психиатр все-таки знает лучше, причем до такой степени, что может признаться: «В этом городе всего два нормальных человека. Второй – гимназический учитель Б.»).

В современной психологии приходится пробиваться к пониманию того, что душевное является одновременно непосредственной данностью и самым неизвестным явлением, хотя может показаться, что душа – вообще самое известное на свете, и всякий знает душу другого лучше, чем свою собственную. Как бы то ни было, исходно это мог бы быть полезный в целом эвристический принцип. Именно благодаря тому, что душа нам дана непосредственно, психология была открыта так поздно. Именно по той причине, что