Самозванец - Сергей Шхиян

Похоже, что жизнь постепенно налаживалась. Эту ночь в любом случае нам нужно было провести здесь, у Павла. Дело шло к вечеру, и ездить по дорогам в такое неспокойное время, на ночь глядя, никто не хотел. Мне пока было непонятно, что собираются делать после освобождения Ксения со спутником. Возвращаться в Москву ей было опасно, а пробираться за границу без сопровождения, вдвоем, тем более. Поговорить наедине нам пока никак не удавалось. Все толклись скопом, а выйти вместе со мной во двор она или не догадывалась, или не хотела. Следующим сложным вопросом было, что делать со случайно обретенной «наложницей». Чтобы что-то с ней решить, нужно, как минимум, разобраться в обстоятельствах ее жизни, она же пока не говорила ничего внятного. Я слонялся между бывшими пленниками, не зная, куда приткнуться, и только выпала возможность, попросил царевну узнать хотя бы, кто такая эта Наталья, и есть ли у нее родственники.

Между тем, крестьянка пригласила всех к столу. Голодных пленников не пришлось упрашивать, и они как волки накинулись на самые обычные крестьянские кушанья. Я после давешних атаманских деликатесов к простой пище отнесся, можно сказать, скептически и кислые щи хлебал больше за компанию. Разговоров, как и положено в приличном обществе, за едой не вели; все, включая царевну, ели из общей миски, черпали ложками, соблюдая очередность. Когда с едой покончили, Павел пригласил гостей в баню. Судя по короткому времени, она еще нормально не натопилась, но ждать, пока жар будет отвечать строгим правилам банного искусства, ни у кого не было желания. Потому, разделившись по половому признаку, гости скоренько и быстро смыли с себя грязь и пыль пленения, после чего вповалку улеглись спать.

Опять так сложилось, что поговорить с Ксенией наедине мне никак не удалось, и пришлось все проблемы отложить на утро. Надо сказать, я и сам за последние дни так намотался, что только преклонил голову, как сразу же заснул. Ночь, слава Богу, прошла спокойно. Никто на нас не покусился, и даже Павел не пытался присвоить мой мешок с серебром. Его мне пришлось на всякий случай спрятать на теле под рубахой.

Утром сразу же начались какие-то непонятки: нахальчик стал уединяться и о чем-то подолгу шептаться с датчанином; Ксения наконец созрела для разговора, отозвала меня в сторонку и сказала, что им с Эриком, так, оказывается, звали ее зарубежного хахаля, нужны лошади, и они очень рассчитывают, что я им уступлю своего донца и Ванину кобылу; крестьянка, та, что занималась хозяйством, ходила и бухтела что у нее, де, прямо из печи пропал котел с кашей; Наталья пребывала в несознанке и отказывалась что-либо о себе сообщать! Короче говоря, все расстроилось так, что мне оставалось только метаться по избе и посильно реагировать на все новые и новые неожиданности.

Какие бы высокие отношения у нас раньше не были с царевной, отдать ей свою лошадь я не хотел. Те, у кого когда-нибудь были домашние животные, меня поймут. Друзей не дарят! Вместо донца и Зорьки, я предложил сладкой парочке купить других лошадей, благо денег на это у меня хватало. Ксения взвилась, обиделась и от моей помощи отказалась. Жест получился красивый, но так как у них за душой не было ни гроша, немного непродуманный. Бабе с ее пропавшей кашей я дал несколько медяков и велел купить новый горшок и не морочить мне пустяками голову. Тарасу же Макаровичу попросту пообещал, если он не прекратит плести интриги, оторвать башку или вернуть его разбойникам.

Только к обеду страсти немного улеглись, но ни одна проблема пока не была окончательно решена. Мы по-прежнему оставались в доме Павла, и, как раньше, я не знал, что делать с Ксенией и «наложницей». Нужно было рубить Гордиев узел, иначе мы так и будем сидеть, ждать у моря погоды. Потому я попросил всех участников исхода и заинтересованные лица собраться за столом.

— Нам нужно решить, что мы будем делать дальше, — сказал я, когда собрание после небольших проволочек все-таки началось.

Все молча ждали, что я скажу дальше.

— Оставаться всем вместе нам нельзя, — продолжил я. — У всех свои дела и дороги, потому давайте расходиться. Ксении с Эриком я могу предложить помощь в покупке лошадей и дать денег на дорогу. Наталья должна сама сказать, чем мы можем ей помочь. Тарасу Макаровичу уже пора отправиться восвояси. Я выкупил его из плена и больше мне помочь ему нечем.

Высказавшись, я сел и выжидающе смотрел на остальных участников совещания. Все продолжали молчать.

— Так что мы будем делать дальше? — опять спросил я.

— Мне идти некуда! — неожиданно первой горячо воскликнула Наталья. — Если вы меня прогоните, то мне лучше утопиться!

Сообщив свое решение, она опять, как и вчера, разрыдалась.

— Хорошо, — сказал я, — хотя бы с одной разобрались. Если ты ничего не хочешь о себе говорить, то можешь идти топиться. Ксения с Эриком, что вы можете сказать?

— Мы хотим иметь ваших лошадей, — вместо царевны ответил датчанин. — У нас нет такой породы, и мы получим за такой конь много денег, хотя у нас конь лучше, чем у вас.

Беспардонная европейская простота меня на этот раз не умилила, и я отрицательно покачал головой, а потом озвучил свое решение:

— Своих коней я вам не отдам, — без политеса, прямо сказал я.

Эрик надулся, а Ксения вспыхнула, дернула плечом и отвернулась. Ощущение было такое, что мы с ней разводимся и делим имущество.

И вообще было похоже, что никто не хотел никаких обсуждений, каждый чего-то ждал от других, даже не пытаясь объяснить толком свою позицию. Мне ничего не осталось, как поставить всех перед фактом:

— Если больше никто не хочет говорить, то прощайте, мы уезжаем. Иван, иди, запрягай лошадей.

Ваня вскочил и выбежал из избы. Как и мне, ему было жалко расставаться со своей лошадью.

Только после того, как за ним захлопнулась дверь, наконец, дело сдвинулось с мертвой точки:

— Ты не можешь меня так бросить! — возмущённо воскликнул Тарас Макарович. — И это после того, что я для тебя сделал!

Я только вытаращил на него глаза, Вступать с ним в полемику по любому поводу было бы полным идиотизмом. Его нужно была просто отлупить.

— Алексей! — звенящим голосом воскликнула царевна. — Ты предаешь меня во второй раз!

И на это заявление мне нечего было ответить.

— Хорошо, но я тогда утоплюсь! — одновременно с ней сказала Наталья.

— Все высказались? — подытожил я. Никто не ответил.

— Тогда прощайте.

Я встал и направился к выходу, но был остановлен несостоявшейся наложницей:

— Я скажу, — негромко произнесла она, — только чтобы никто не слышал.

Мне показалось, что присутствующие тотчас забыли о своих разочарованиях и навострили уши. Однако девушка обращалась только ко мне и не собиралась откровенничать при всех.

— Хорошо, — согласился я, — поговорим во дворе.

Мы с Натальей вышли из избы и пошли в конец двора к бане. Вслед за нами направились все остальные. Это выглядело так смешно, что я с трудом удержался от улыбки. Однако пришлось принять «волевое решение»:

— Нам нужно поговорить наедине, а вы все подождите возле избы, — попросил я.

Все, кроме Тараса Макаровича, остановились. Он же, как будто не расслышал, подошел и остановился в двух шагах, правда, отвернулся от нас, будто находится тут сам по себе.

Ожив после плена, нахальчик спешно вернулся в свое прежнее амплуа. Мы с Натальей стояли и смотрели на него в упор, не начиная разговора. Потом я не выдержал:

— Тарас Макарович, а не пошел бы ты отсюда куда подальше!

— Вы мне не мешаете! — заверил он, задумчиво посмотрев на нас отсутствующим взором. — Я смотрю, тут очень хорошо растет трава!

— А ну, пошел отсюда! — рявкнул я, окончательно теряя терпение.

Наталья от крика сжалась, а нахальчик только осклабился:

— Чего ты сердишься, мы же все одна ватага!

Я не знаю, есть ли рецепт защиты против таких людей, или, чтобы отделаться от них их нужно только убить.

Что я вознамерился сделать, картинно вытаскивая из ножен саблю.

— Ладно, вы тут поговорите, а я пройду, пройдусь, — независимо заявил Тарас Макарович, медленно отступая от нас в сторону избы.

Наконец мы с Натальей остались наедине. Однако девушка вновь зажалась и смотрела на меня, как затравленный зверек.

Мне пришлось взять себя в руки и улыбнуться ей с фальшивой лаской:

— Не обращай на него внимания, он просто такой человек, понимает только грубость. Ты хотела мне что-то сказать?

Девушка напряглась, потом подняла на меня глаза и тихо, так, что я едва расслышал, сказала:

— Я боярская дочь!

Признание, несомненно, было сокровенное, но я не понял, почему оно такое тайное. Тем более, что в нашей компании находилась и царская дочь.

— Ну и что? — спросил я.

— Мой батюшка был боярином! — повторила она и опять замолчала.