Малиновые облака - Юрий Михайлович Артамонов

молола всякую чепуху. Но откуда я знала, что ты здешний?

— Ничего ты не молола, просто веселый был разговор, — успокоил Николай. — В общем, развеселила ты меня в тот раз.

— И в другой раз развеселила, — вставила Света.

— Это когда же?

— Ох, и память у тебя! Ну, когда рубль ты мне подарил…

— Вон что. Значит, это ты была у Федора Прокопьевича. Вот ведь, подозревал, что ты, а не подумал.

— Мы в тот вечер хотели и к тебе домой заглянуть, да уж поздно было. Пожалели…

«Пожалели!» — усмехнулся Николай.

— Чего улыбаешься? — посмотрела Света в глаза.

— Да так… В другой раз не жалейте. Рад-радехонек буду видеть вас в любое время.

— Ага, ловлю на слове! Придем, даже обязательно придем! А знаешь, кто был со мной? — девушка взглядом показала на танцующих рядом Зину и Виктора.

— Не с Виктором же?

— Фу, глупый! Конечно, с Зиной! Мы всегда с ней «рядимся», у нас с ней получается…

Света изучающе посмотрела на Николая.

— Прийти-то придем, только не скажу когда, а сперва приглашаю в гости к себе. На день рождения. Уж таких пирогов напеку для гостей! Придешь?

— Спасибо, но когда?

— Ровно через две недели.

— Гм… Пожалуй, не смогу. Я уже уеду.

— А ты не уезжай. Никуда твой завод не денется. Слышишь, не уезжай! — при этих словах Светлана привстала на цыпочки и посмотрела Николаю в глаза так повелительно, что он неожиданно для себя пообещал:

— Ладно, если просишь — не уеду.

— Вот и хорошо! — обрадовалась девушка и нежно приникла к груди Николая.

Во время танца, как бы ненароком, Николая несколько раз задевал локтем Витя, мол, посмотри, какая у меня невеста. Зина действительно была просто красавица, да и сам Витя — парень что надо. Статью, молодой красотой, манерой держаться среди молодежи и даже танцевать как-то по-особому и мило они как бы дополняли один другого и, наверно, от этого казались похожими. Светлана смотрела на них с неким оценочным пристрастием, и в ее немного ревнивом взгляде читалось: «Ну и что, а мы чем хуже?»

Незаметно время подкралось к двенадцати часам. Замигали светильники, предупреждая, что танцы кончаются. Молодежь неспешно начала одеваться, пары потянулись к выходу.

Света тоже поднялась со скамеечки, где они отдыхали после танца.

— Ну, я пойду, — сказала она. — Мне еще с девочками поговорить о работе надо.

«Неужели не хватает дня поговорить с девочками о работе?» — с сожалением подумал Николай, но возражать не стал, галантно проводил Свету к подружкам. И снова сердце кольнуло ревнивое подозрение: «Нет, тут что-то не то, у нее есть провожатый. И не просто провожатый, а хороший друг, может быть, жених даже. Это наверняка тот высокий парень».

И правда, как только девчата вышли — и парня не стало. Да и Виктора не видно было, тот, конечно, ушел проводить свою Зину.

Николай один вышел на улицу. Темно, морозно. По сторонам, по тропинкам и дорожкам, затихают, удаляясь, шаги. «Скрип, скрип», — тоскливо отдается в ушах. Побрел и он к дому.

И вдруг тишину разорвал звонкий, залившийся колокольчиком смех. Света! Неужели еще кто-нибудь умеет так счастливо и заразительно смеяться?

Глава шестая

И не ждал я,

И не гадал я,

Когда посадил сонимак[6],—

Увянет, мол, он.

И не ждал я,

И не гадал я,

Когда подружился с милой, —

Разлюбит, мол, она.

Горевать ли мне.

Думать ли мне,

Когда увял сонимак?

Одна разлюбила,

Ушла к другому.

Может быть, радоваться мне?

Валентин Колумб, «И не ждал я»

Еще с вечера Николай взял у Вити лыжи и сегодня рано утром прямо со двора направился на прогулку в сторону леса.

Потеплело. Небо светлое, просторное, дали видятся объемно, как сквозь увеличительное стекло. И ветра нет. Заиндевелые березы стоят, словно девушки-недотроги в белых пуховых шалях. Чуть прикоснешься — и сыпанут они на тебя легким, сверкающим серебром. Снег твердый, зализанный ветрами и тоже сверкает мигучими искорками. Хорошо держит он лыжи, даже в лесу не проваливается. Не денек, а подарок!

Издали сосновый бор казался синим, но как только Николай вошел в него, расцвел в лучах поднявшегося солнца чудным многоцветьем. Ало светились высокие вершины сосен, изумрудом отливала хвоя, блескучим янтарем и медью поигрывали прямые, как колонны, открытые солнцу стволы. На зеленых, истомленно выгнутых ветках нависли тяжелые пласты снега. Искрятся опушенные инеем липы, рябины, молодые дубки. Не только лес, а весь воздух вокруг горел и посверкивал мириадами снежных кристалликов.

Чародейкою зимою

Околдован лес стоит…—

вспомнил Николай проникновенные тютчевские строчки.

Скатился в ложок — и на заснеженном кустовье увидел стайку снегирей. Восемь, девять… двенадцать птичек! И не пугливые совсем, сидят, не шевельнутся. Подъехал ближе — и замер в радостном удивлении: не снегири, а гроздья калины!

Николай воткнул палки, сорвал тяжелую, льдисто позванивающую кисть ягод. Положил несколько ягодок в рот. И сразу почувствовал полузабытый кисло-терпкий привкус. «Давненько же я тебя, милая, не пробовал», — подумал он, припоминая далекое детство. Нет, калина сейчас не так горька, как в конце лета. Прокаленная морозами, стала нежная, как малина, и от того еще более приятна. Правда, горчинка все-таки есть — на то она и калина, — но такое угощение зимнего леса не сравнимо ни с чем. «Калина сама себя хвалила: я с медом хороша», — вспомнил Николай народное присловье и тут же сделал поправку: «А без меда и того лучше».

Набил ягодами карманы, наелся, аж замерз. Хотел было еще в шапку нарвать, да пожалел: уж больно украшает она зимний лес. И птицам надо оставить, а то зима на исходе, скоро потянутся кочевьями в родные северные края снегири да свиристели, и тут калина придется им в самую пору. А вот и они, легки на помине! Теперь-то это уже настоящие снегири — перелетают с куста на куст, тихо, нежно окликают друг друга: «Рюм, рюм, рюм». «Не потеряйся, не отстань!» — слышится в их однообразной перекличке.

К снегирям подлетели синицы. В морозы они крутились в деревнях, поближе к человеку, обшаривали сараи, стены домов, заглядывали в окошки, а как потеплело — живенько в лес. Теперь можно поискать насекомых и под корой деревьев.

Чижи-неунываки зелеными пухлявыми шариками повисли на ветвях берез. Чуя скорую весну, весело тенькают, обирают березовые сережки — лучшее их лакомство.

До полдня Николай пробыл в лесу,