Солнце в огне - Ксения Хан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она быстро сообразила: игральные камни означали бэсинджа-ёнг, – и мотнула головой. Ли Хон вытряс из мешочка камень с символом Дракона, положил рядом с первым. Когда Харин не поняла, он быстро нацарапал на её листе бумаги пару слов.
«Где пропадает Рэвон?»
На этот вопрос у Харин ответа не было, и она пожала плечами.
– Знаешь, – сказал Ли Хон намеренно громко, – хорошо бы полы топили как следует в этом клятом доме. Углей вам, что ли, мало? Или огня?
Бледная от страха Харин попыталась хихикнуть, но её ответ потонул в нарастающем громе с улицы. Ли Хон прислушался и чуть не ахнул в голос.
То был не гром.
Он вскочил, распахнул окно, выходящее на внутренний двор, из которого можно было увидеть снежные шапки Единых гор. Ночное небо над ними опалил яркий оранжевый свет, и склоны потемнели. К Ульджину в полной темноте прямо с небес стекала могучая сила.
– Ох, чтоб меня… – прошептал Ли Хон, не веря своим глазам.
К нему плыл, разрезая воздух огромным телом, красный дракон с белоснежной гривой.
9
Хансон, Чосон, конец осени 1592 года, год Водяного Дракона
Ночь была безлунной и студёной. Звёзды скрылись за облаками, те пучились, готовясь пролиться очередным ливнем. Сезон дождей подходил к концу, ему на смену шли суровые зимние месяцы. Лан предсказала тяжёлую зиму, и Нагиль уже ждал приходящих с ней холодов, голода и смерти. Зима нынешнему Чосону сулила смерть, в этом можно было не сомневаться. Крестьянские угодья приходили в негодность, урожай из-за летней засухи был скудным, и уповать на Великих Зверей было поздно.
Нагиль прошёл своим обычным путём вдоль дворцовых стен, проверяя патрули. Здесь оказалось много новеньких, несмотря на то что в столицу пришло всё войско Дракона. Армия генерала Хигюна оставалась под Конджу, и за них можно было беспокоиться не так сильно: генерал знал, на что шёл, когда отпускал воинов Нагиля в Хансон, да и японцы больше не стремились нападать всем огромным войском на беззащитный город, взятие которого им выгоды не принесло бы. Тоётоми целился в столицу, и вот её-то охранять следовало втрое основательнее.
– Мунсу. – Нагиль кивнул начальнику городской стражи, который теперь занял место при королевском дворе. Боым встречался с ним раз в неделю, собирал скудные сведения, что доносила дворцовая стража, и отпускал на пост. Вести переговоры в открытую, когда вокруг сновали китайские солдаты и подслушать их могли даже стены, стало небезопасно.
Нагилю не нравилось нынешнее положение дел, но он сам на всё подписался и винить теперь мог только себя. Чунгунэс, воины империи Мин, заполонили столицу, но пока вели себя скромно и во вспыхивающих по всему городу скандалах не принимали участия. Жителям Хансона не нравилось, что рядом с ними теперь живут старшие братья из Империи, и это они нарывались на неприятности в общественных местах. На той неделе, Нагиль слышал, кто-то напился в Дансаране, доме кисэн, и чуть не напоролся на китайский меч. Его вовремя выгнали, дело замяли, но дама Сан с тех пор ограничила посещение и допускала к своим девушкам только знатных господ.
Нагиль знал, что так будет. Что китайские солдаты придут в столицу, что будут жить в домах чосонцев, что будут порождать подозрения и склоки. Но сейчас в их руках была сила, что защищала Хансон, потому что один Дракон не мог справиться с армией Тоётоми, подступающей к городу.
Ему пришлось потратить несколько недель на то, чтобы усмирить в себе и Металл и Дерево сразу, и сейчас днём его тело не охватывал холод, а по ночам жар мучил не так сильно, чтобы лишать сна. Но когда Нагиль впервые обратился, ему не удалось даже подняться с земли.
Это произошло в конце лета. Он, Чунсок и Боым вернулись в Конджу, чтобы забрать с собой всё войско Дракона, и намеревались отправиться в Хансон, где Нагилю обещали новых людей, еду и оружие, привезённое из Империи. Нагиль пришёл к Лан, чтобы сказать об этом, но та встретила его в буддийском монастыре непомерно злой.
– Твоего патриарха, – сказала она, – которого ты велел казнить, потеряли.
Нагиль замер в дверях, окутанный дымом от благовоний – жжёный рис, смоченные в ячменном жмыхе бобы и пшеница, – и весь вспыхнул.
– Что значит «потеряли»? – повторил он. Лан посмотрела на него, как на дурака, сомневаясь, что разум генерала ещё не покинул их бренный мир.
– Он сбежал, – пояснила она. Перед ней на циновке лежали талисманы из минералов, она водила рукой над картой. – Думаю, направляется в Ульджин.
– Как его могли упустить! – разозлился Нагиль; от мгновенной ярости всё перед глазами полыхнуло, на шее проступила чешуя. Он почувствовал, как удлиняются во рту клыки, превращаясь в драконьи. Зубы заныли.
Что-то новое. Неприятное. Болезненное. Чужое для его тела.
Лан бросила на него короткий взгляд и кивнула на место рядом с собой.
– Сядь, генерал. Надо поговорить.
Хигюн тоже ждал его на разговор, а у Нагиля не было времени вести светские беседы. Он хотел уже огрызнуться, но Лан прошипела что-то – ругаясь, японское слово, – и Нагиль не стал спорить. Злая шаманка была хуже злого генерала Хигюна, даже тот мог признать это.
Нагиль сел, скрестил ноги, меч положил рядом с собой. Лан посмотрела на это с таким осуждением, будто он привычным для себя действием пообещал ей казнь на месте за любое скверное слово.
– В твоём войске будет бардак, – сказала шаманка, всматриваясь в клубы дыма, витающие над картой и камнями. – Тебе обещали людей?
– Да.
– Плохо.
Нагиль выгнул бровь, и Лан, не обратив внимания на его недоверие, равнодушно продолжила:
– Чужие люди в чужой стране, на которую уже наложили лапу их правители. Никогда это добра Чосону не приносило.
– Скажи мне что-то, чего я не знаю, – сердито вздохнул Нагиль. Лан кинула на него единственный взгляд, в котором угадывалось что-то большее, чем недовольство его текущими действиями.
– Твоя госпожа вернётся.
Он замер, в одно мгновение застыло всё тело, сердце разбухло в груди и упёрлось в решётку из рёбер, словно пойманное в костяной капкан.
– Не может этого быть, – он ответил, но сам не осознал, что это его губы шевелятся, его язык ворочается во рту, цепляясь за острые зубы, его горло сжимается, выплёвывая наружу хриплые звуки.
Не
