Солнце в огне - Ксения Хан

должен был получить над его телом. И не хотел возвращаться в смертный мир, где его вновь предали.

Ли Хон приходил в свои скромные покои, садился перед столом и долго сидел без света, думая, как скоро японский генерал решит выставить его перед войском, чтобы дразнить Дракона и угрожать Нагилю.

Хорошо, думал он, Нагиль не стал дарить ему обещание о спасении. Ли Хон не вынес бы снова наблюдать зрелище того, как Дракон пожирает изнутри человека всего лишь за попытку того сохранить честь.

– Вы опять ничего не съели, – посетовала пришедшая к нему Харин. Она собрала полупустые миски с рисом и смоченными в рассоле листьями капусты и поставила перед замершим принцем досочку с жареной рыбой.

Ли Хон удивлённо охнул.

– Поймали сегодня в озере, – объяснила служанка. – Три больших рыбины, японцы съели почти всё, но я спрятала для вас хвостик. Поешьте, ваше высочество, вы исхудали.

Ли Хон улыбнулся. От редкой заботы даже исподтишка он начинал думать, что не всё для него потеряно.

Плохие мысли, скверные мысли. Он зажмурился, представляя, какими словами обругал бы его Нагиль за потерю надежды, и кивнул Харин, чтобы отвлечься.

– Присядь-ка. Давай вместе съедим, тут хватит обоим.

Харин покосилась на закрытые двери, за которыми ближе к ночи начинали ходить асигару, и сердито поджала губы.

– Ваше высочество, мне же нельзя…

– Скажем, что ты прибиралась в комнате, потому что его нахальное высочество разбросал все вещи, как капризный ребёнок, – быстро ответил Ли Хон и потянул упирающуюся служанку на пол.

Дом согревался, как и прочие, углями, которые засыпали в котлы прямо под полы комнат, но с приходом первых заморозков холода становились всё ощутимее, поэтому Ли Хон старался как можно реже сидеть, а на ночь даже не раздевался. Мылся он тоже редко: купальни наполняли водой и топили крайне неохотно, и ему оставалось только виновато смотреть на заляпанную одежду Харин и спутанные от пыли и пота волосы.

Она села, не поднимая взгляда от стиснутых на коленях рук. Ли Хон придвинул к ней доску с рыбой, положил рядом палочки.

– Ешь. Держу пари, ты тоже сегодня голодала.

Харин промямлила слова благодарности и потянулась к рыбе. Ли Хон наблюдал за тем, как медленно и нерешительно она кладёт каждый кусок в рот, как дрожат от голода её бледные губы.

Как-то, когда Сон Йонг проводила вечера в его домике в деревне призраков и рассказывала небылицы из Священного Города, она поведала, что сюжетов о том, как принцы влюбляются в служанок, в её мире полным-полно. Ли Хон никогда не поверил бы в эту дикость, если бы не понимал, насколько далёкими от реальности Чосона были её сказки. Сон Йонг звала его страну не-Чосоном и утверждала, что всё здесь течёт не так, как должно бы.

Теперь же, проводя в запертом пространстве столько дней и ночей, пребывая в неведении, отрезанный от большого мира, Ли Хон думал, что сам попал в сказку. Страшную, одну из тех, что рассказывают королевы-матери своим сыновьям, чтобы те не вздумали влюбляться в служанок из дворца и крутить интрижки, не согласованные с королевским Советом.

– Мне неловко, что вы смотрите, ваше высочество, – тихо сказала Харин. Ли Хон моргнул и совсем просиял.

– Прости, ничего не могу с собой поделать. Ты единственная, кто позволяет мне хотя бы смотреть на себя.

– Ваш друг тоже позволяет, – ответила Харин и покраснела. Она не называла Рэвона по имени, боясь разгневать, но Ли Хон знал, что среди прислуги тот заработал себе нелестное прозвище бэсинджа-ёнг, предатель драконов. Его не любили в доме советника Чхве, зная, какие «подвиги» он совершил для страны. Его не любили и асигару, и Ли Хон терялся в догадках, какая сила удерживает Рэвона в стане Тоётоми, мешая вернуться в Чосон, покаяться и примкнуть к правильной стороне.

Поистине, душа Рэвона была темна и полнился странными мыслями его разум.

Харин скромно отложила палочки и подвинула доску с рыбой обратно Ли Хону.

– Подожди-ка, – остановил он. – Пока у тебя не появилось повода уйти отсюда…

Он повернулся к комоду, достал оттуда игральную доску, и Харин уже вскинулась, чтобы возразить, – она ни разу не согласилась сыграть с принцем, как бы он ни умолял её. Но Ли Хон положил доску рядом с собой, а из забитого книгами комода добыл спрятанную карту.

Харин вспыхнула. Она жутко боялась, что о действиях наследного принца узнают японцы и выпорют его, как прислугу, на что они вполне могли быть способны. Ли Хон уже получал по спине от командира охраны, когда его застукали у кухни, где он пытался подслушать, о чём толкуют слуги, пока их никто не видит. Спина до сих пор ныла от палки, которой его огрели, но Ли Хон с тех пор поднабрался опыта и теперь попадался на глаза только Харин. Остальная прислуга сдавала его всякий раз, когда видела неподалёку от своей части дома. Ли Хон не винил никого из них. Одного парня, совсем молодого, выпороли до обморока за то, что он остановился в коридорах, когда мимо проходил принц, и осмелился задать какой-то простой вопрос.

Асигару показалось, что мальчишка говорил с Ли Хоном про драконов.

Драконы были под запретом. Война была под запретом. Обсуждать с наследником Чосона можно было только погоду и планы на ужин.

– Ваше высочество! – зашептала Харин. Ли Хон приложил палец к губам, указал на бумажную дверь, за которой стоял японец.

– Снега, говорят, в этом году не предвидится, – сказал он громко и развернул карту. На ней он отметил передвижения войск японцев из Чосона, достал из-под оконной рамы обточенный кусочек угля и провёл несколько новых линий.

Из разговоров асигару, которые до сих пор не догадались, что наследный принц знает чужой язык, он понял, что японцы оставили за собой Конджу и отступили в Пустые земли. Теперь они занимали Единые горы рядом с Ульджином, а с западной стороны не решались подступить к полуострову: в заливе, куда в начале лета Тоётоми притянул флот, сейчас царила разруха. Её Дракон устроил ещё во время битвы при Конджу, спалив все японские корабли, и к заливу было не подступиться из-за баррикад, сооружённых там войском Хигюна.

Ли Хон нарисовал кривую дугу, идущую от Ульджина вдоль торговых путей к Пустым землям.

– Я принесу вам ещё одеял, если станет совсем холодно, – говорила Харин, наблюдая за принцем. Тот улыбнулся, кивнул ей. Она опустила на символ Конджу на карте крохотный бумажный лист, и Ли Хон стёр улыбку с лица.

«Городские врата закрыли, никого не