Северные архивы. Роман. С фр. - Маргерит Юрсенар

1 8 3 0 году, оказались обманутыми, пишет Ми­

шель Шарль. Шарль Огюстен, для которого собы­

тия 1 8 3 0 года были закатом легитимизма, должно

быть, содрогнулся, прочтя эти строки: пропасть

между поколениями существует во все времена,

даже если на краю ее расцветают цветы добрых

чувств.

Увлечение либерализмом, предшествовавшее

Рисорджименто в Италии, — одно из самых заме­

чательных явлений прошлого века; с той поры, ког­

да в эпоху Возрождения гуманизм и платонизм

воспламеняли души итальянцев, страну редко охва­

тывала столь подлинная страсть. Когда подумаешь,

что к великим устремлениям и трагическому само­

пожертвованию отдельных личностей прибавилась

кровь, совместно пролитая на полях сражений в

XIX веке, приходится вновь, хотя бы по привычке,

смиряться с багряным морем, залившим Европу.

161

11-1868

Труднее принять то, что затем последовали савой-

ская буржуазная монархия, принесшая с собой де­

лячество и спекуляцию, война в Эритрее *,

предвосхитившая войну в Эфиопии, Тройственный

союз *, приукрашенный объятиями сестер-латиня­

нок, и бессмысленные жертвы в Капоретто *, труд­

нее принять то, что из беспорядка родились не

реформы, а фанфаронады фашистов, Гитлер, вопя­

щий в Неаполе (до сих пор слышу его) между дву­

мя шеренгами молодых орлов, застывших словно

истуканы; крысы, пожирающие трупы в Ардеатин-

ских рвах, Чиано *, застреленный в кресле, рим­

ский диктатор и его любовница, повешенные вниз

головой в гараже. Все бы ничего, если бы беспоря­

док, на сей раз необратимый, не продолжался и не

было бы Венеции, разъедаемой химическими вы­

бросами, Флоренции, подтачиваемой эрозией, про­

тив которой никто не борется, восьмидесяти

миллионов перелетных птиц, которых ежегодно

убивают бравые итальянские охотники (десять

штук на человека, не так уж и страшно), не было бы

загубленной сельской местности вокруг Милана,

ставшей воспоминанием, вилл актрис на Аппиевой

дороге *, «городков искусства», превратившихся в

декорации среди бесплодных промышленных зон с

их каторжной работой и пыльными человеческими

муравейниками. Я знаю, что итоги развития других

стран весьма схожи, но плакать от этого хочется не

меньше.

Вернемся к Мишелю Шарлю. Тридцать лет

спустя он говорил сыну, что благодаря разумной

экономии ему удалось прожить в чарующей Ита-

162

лии почти три года. На самом деле он пробыл там

около десяти месяцев, оставшуюся ж е , куда мень­

шую часть времени он провел в швейцарских го­

рах и немецких университетах. Но д а ж е если

предположить, что мой отец ничего не преувели­

чил, подобная ошибка показывает, до какой сте­

пени пребывание Мишеля Шарля в Италии,

которую ему не суждено было больше увидеть,

стало для него временем свободы и как быстро

оно переместилось в область мифического, без

всякой связи с датами календаря. В подобных слу­

чаях нам всем свойственно ошибаться: нам всегда

кажется, что мы долго прожили там, где жизнь

наша была насыщенна. «Пятнадцать лет, проведен­

ных мной в армии, промелькнули быстрее, чем од­

но утро в Афинах», — заставила я сказать

Адриана, повествующего о своей жизни. Именно

для того, чтобы вновь насладиться наедине с со­

бой несколькими итальянскими утрами, раздоса­

дованный муж, несчастный или разочаровавшийся

отец, чиновник Второй империи, отправленный

Республикой в отставку, больной, знавший, что

дни его сочтены, и, быть может, не слишком хо­

тевший продлевать их, переписал мелким, тонким,

ныне почти выцветшим почерком эти заурядные

письма, сиявшие для него огнем воспоминаний.

* * *

Один эпизод из путешествия в Сицилию заслу­

живает особого упоминания. Пережив событие,

потрясшее его до глубины души, Мишель Шарль,

163

11*

не выходя за жесткие рамки своего несколько

плоского реализма, сумел в виде исключения до­

стичь цели, которую ставит перед собой любой

писатель: передать свои ощущения так, что их не­

возможно забыть. Речь идет о восхождении на

Этну. Мы видели, как в Версале ему пришлось

столкнуться с огнем и угрозой смерти, на сей раз

он вступил в борьбу с заснеженными склонами вул­

кана, где его подстерегала смерть более коварная —

от истощения.

Мишель Шарль отправился в путь верхом на

муле около девяти часов вечера, на пороге ветре­

ной, холодной ночи, в сопровождении пастухов и

погонщиков мулов, привычных к горам. Первые

часы были мучительны, они пробирались сквозь

заросли каштанов, защищавших от ветра, но усу­

гублявших ночной мрак. Я всего два или три раза

в жизни участвовала в Греции в таких ночных

подъемах, когда идешь гуськом по тропинке, об­

саженной деревьями, и прежние растения-велика­

ны, ставшие в этих некогда лесистых местах

чахлыми и кривыми, в темноте вдруг вновь обре­

тают грозную мощь. Мишель Шарль, натура мало­

поэтическая или по крайней мере не способная

выразить поэтические чувства, между тем ощутил,

как всякий в подобном случае, что человек, едва

освободившись от привычной рутины и столкнув­

шись с ночью и одиночеством, представляет со­

бою песчинку или, точнее, ничто. Вспомнил ли он

об Эмпедокле ? Надеюсь, что нет, ибо он, разу­

меется, не читал великолепные фрагменты, раз­

бросанные в двух-трех десятках античных

164

сочинений, membra disjecta 1 одного из редчайших

текстов, объединивших Грецию и Индию в виде­

нии природы вещей. Мишель Шарль не услышал ни

незабываемой жалобы души, увязшей в земном бо­

лоте, ни голоса в ночи, позвавшего, как говорят, фи­

лософа в другой мир. Все, что он, должно быть, знал

об Эмпедокле, — это история его mors ignea 2, све­

денная, как обычно, к самой низменной версии и

объясняемая тщеславием человека, желавшего при­

дать своей кончине чудодейственный характер. Ми­

шель Шарль меж тем идет по его следам, как идет,

сам того не зная, и по следам Адриана, когда тот

был могуществен, любим, переполнен проектами и

мечтами, находился в расцвете лет и еще только

взбирался на вершину своей судьбы.

По выходе из леса начинается полоса льда и

снега. Далеко позади остается лесная хижина, где

они немного отдохнули. Терпеливые мулы с тру­

дом продвигаются вперед, они скользят, падают,

вновь поднимаются, увязают по самое брюхо. По­

гонщики велят молодым иностранцам бить живот­

ных не жалея и яростно кричат, понукая их. Ночь

наполняется свистом кнутов, фырканьем и крика­

ми. Мулы только вязнут глубже и ложатся в снег.

В конце концов сами погонщики отказываются от

намерения заставить животных повиноваться. Мо­

лодые люди спешиваются, освобожденных от гру­

за мулов их суровые хозяева отводят в лесной

шалаш, который путешественники едва миновали.

1 Разрозненные части ( лат. ) .

2 Смерть от огня ( лат.) .

165

Мишель Шарль радуется за бедных животных, мы

ему за это признательны.

Но теперь юноши могут рассчитывать только

на собственные силы, напомним, что они пусти­

лись в путь без всякого снаряжения, необходимо­

го любому современному туристу. Они бредут

гуськом, увязая сначала по колено, а затем почти

по пояс, с каждым шагом им все труднее выры­

ваться из мягкого, рыхлого и глубокого снежного

покрова. Мишелю Шарлю кажется, что он совер­

шенно отморозил руки и ноги. Он чувствует, что

умирает, а мы знаем, что он никогда не драмати­

зирует. Мне самой случалось испытать это погру­

жение в снег и усталость, ощущение того, что

главный жизненный мотор вашего тела останавли­

вается, что вы дышите беспорядочно, что охваты­

вающая вас паника — предвестье агонии и что

смерть, если она придет, только поставит в ней

последнюю точку. Поэтому я прекрасно понимаю

смертельный холод, охвативший Мишеля Шарля.

Пастухи приподнимают его за подмышки, несут,

подобно тому как двое соседей, пришедших на

помощь в снежную бурю, несли меня от своего

дома до моего сквозь белую массу, которую мне

не удавалось преодолеть. Путешественники у ж е

слишком далеко от хижины, чтобы можно было

туда вернуться, но в нескольких шагах от конуса

из лавы и шлака, отделяющего их от вершины,

примостилась крохотная casa dell'Inglese 1, саман-

1 Дом англичанина ( итал.).

166

ная хибарка, которую выстроил предусмотритель­

ный британец, чтобы она служила убежищем. На­