Кедровая долина - Грейс Агиляр

что проклятая иудейка женила на себе дона Моралеса, используя приемы колдовства – так делают дочери этого гнусного племени. Надо ли лечить богохульницу? Разве положено ей христианское милосердие? Действие окаянной веры опасно, как чумная зараза! Зачем горячо любимая всеми Изабелла ходит по роковой тропе?

Девушки упрашивали королеву остерегаться злого духа иудейства и держаться подальше от беды. Среди радетельниц ее безопасности была и Катарина, самая преданная из окружения Изабеллы. Королева любила ее больше всех приближенных, и потому предубеждения ее были особенно досадны.

Раз, когда Изабелла направлялась к Мари, девушки, не в силах более сдерживать тревогу за судьбу государыни, бросились перед ней на колени и дружно умоляли не входить к иудейке и не оскверняться. Коленопреклоненная Катарина находилась ближе всех к госпоже, она ухватила ее за подол платья и не скрывала слез.

Глаза Изабеллы приобрели холодный стальной цвет, гнев и тяжелый упрек засветились в ее благородных очах. Королева произнесла отповедь, каковой прежде никто и никогда не слыхал в ее окружении.

“Женщины ли вы? – негодуя, вопрошала королева, испепеляя взглядом верноподданных своих, – неужели оставим мы страдалицу без сочувствия, без помощи, без опоры – и все потому, что ей выпал несчастный жребий родиться иудейкой? Женское сердце – бездна, в глубине которой всегда найдется место жалости. Броня благочестия защитит католические души от осквернения. Разве не долг наш подать руку помощи бедной вдове, дабы вызволить ее из темной бездны ложной веры и подарить ей надежду в светлом мире Христа? Встань с колен, Катарина! Неужели угасла в тебе искра женственности? Следуй за мной!”

Изабелла и Катарина остановились на пороге комнаты Мари. Больная была бледна, глаза лишены прежнего блеска, взгляд блуждал, губы дрожали.

“Взгляни на нее, Катарина! – неслышно для Мари произнесла Изабелла, – ведь ты помнишь ее во всем очаровании, красивой, любимой всеми. Сейчас перед тобой разбитое горем жалкое существо. Как постарела она от непосильных испытаний, а ведь лет ей чуть больше чем тебе! Презирай, ненавидь ее веру, и в этом мы с тобой едины. Но она женщина, она слаба и она страдает. Жалость нужна всем, даже дочерям ее народа. Если ты готова видеть только ее иудейство и, как чумы, страшишься осквернения, значит ты не тот человек, за кого мы тебя принимали!”

“О, моя добрая королева, не карайте разочарованием! – взмолилась Катарина, – не отсылайте меня от больной, я готова заботиться, служить, я буду полезна ей и нежна с нею! Только прикажите, Ваше Величество!”

“Вот мое приказание – изгони из сердца ложный страх и безжалостность, побуди его к милосердию. Нет ничего важнее, чем мыслить благородно и судить милостиво. Я знаю, это трудно, и этого пока довольно. Если понадобится помощь, я призову тебя. Ты прощена, Катарина.” Осчастливленная девушка поцеловала протянутую монаршую руку и залилась слезами раскаяния и радости.

С заблуждениями своих приближенных Изабелла справлялась увещеваниями и силой личного примера. Куда труднее было противостоять духовному рвению святых отцов. Не заставил себя ждать с визитом заместитель настоятеля. Он потребовал выдать церкви богоотступницу для разбирательства и наказания. Королева ответила твердо, что Мари отдала себя на ее милость, и обязанность трона повелевает Изабелле защищать своею подданную.

Отец Францис не отступал. Он живописал опасности, которым подвергает королева себя и свой двор, давая приют иудейке. Он старался пробудить у Изабеллы отвращение к мерзкой особе, намекнул, что упорство королевы может вызвать неодобрение церкви и даже пробудить подозрения в действии иудейского колдовства, поразившего дух Ее Величества!

Изабелла гордо заявила, что ее репутация преданной католички столь прочна и известна в Испании, да и во всей Европе, что она вполне может разрешить себе опекать иудейку, не возбуждая подозрений церкви в своем перерождении. Святому отцу ничего не оставалось, как согласиться. Тогда он пожелал встретиться с богоотступницей, но и в этом намерении не преуспел – Изабелла отказала ему, сославшись на крайнее нездоровье Мари.

Аскетическая суровость отца Франциса распространялась прежде всего на него самого. В отношении своих ближних он способен был на сочувствие, и, порой, проявлял гуманность. Поэтому проникновенный рассказ королевы о бедственном положении Мари, о ее физических и душевных муках, о прискорбных переменах в ее облике растрогал святого отца, и глаза его увлажнились.

Королева заверила заместителя настоятеля в своем твердом намерении вызволить Мари из оков ложных убеждений и наставить на путь истинной христианской веры. Для высокой этой цели она применит все мыслимые мягкие средства, и если они не приведут к успеху, то не остановится перед суровыми мерами. Этот план заслужил горячую похвалу священника. Желая укрепить его уверенность в своей лояльности, королева предложила ему проверить жилище покойного дона Моралеса – нет ли там опасных книг или иной ереси, подлежащей уничтожению.

Отец Францис весьма впечатлился добротой королевы, ее благоразумием и силой убеждения. Он вошел к ней полный суровых намерений, а вышел с размягченным сердцем. Он был удивлен и рад произошедшей в нем перемене. “Священник – всего лишь толкователь прошлого, а женщина – воистину оракул, и будущее говорит ее устами!” – высокопарно размышлял святой отец.

То был успех благородной и возвышенной в мыслях женщины, державшей в руках королевский скипетр Кастильи. Историки единодушны в том, что яркая личность королевы Изабеллы являла изумительное единство твердости характера, государственного ума, аристократического нрава, несравненного милосердия и покоряющей женственности.

Кто уничтожит на полотне истории хоть один мазок, тот уничтожит все полотно. Мрачную тень бросают на образ государыни два указа, ее рукой подписанных – об учреждении Святой инквизиции и об изгнании евреев. Впрочем, питающие к ней склонность копатели прошлого усматривают в этих ее деяниях попытки обуздания религиозной рьяности.

Король Фердинанд вполне уважал церковное правосудие, но бдительно охранял от него свою корону. Поэтому он не хотел участия церкви в деле Мари Энрикес-Моралес, расценивая такое вмешательство, как покушение на свой монарший статус.

Прошло совсем немного времени после суда, как вновь на Сеговию обрушилась новость нежданная и негаданная. Таинственным образом исчезла Мари.

Глава 22

“Ни стонов ропота глухих

На тяжкий приговор судьбы,

Ни помыслов о чем ином,

Как лишь о мире неземном,

Ни слова, кроме слов мольбы

Да тех невольных кратких слов,

Когда спокойно был готов

Он топора удар принять…”

(Джордж Байрон, “Паризина”, перевод Аполлона Григорьева)

С каждым уходившим днем неумолимо таяло время отсрочки приговора Артуру Стенли. Люди молились за него, искали доказательства его невиновности и не находили, высматривали следы