Значит, я умерла - Хилари Дэвидсон

закончится, здесь будет на что посмотреть. Входя в подъезд, я обратила внимание на витраж стрельчатого дверного проема и полированный доспех внутри. Надо отдать застройщикам должное: тема была выдержана до мелочей.

– Я к Бену Норткатту, в квартиру 13Г, – сказала я консьержу в форме. На лице у него была хирургическая маска – на Манхэттене в те дни уже довольно редкое зрелище, хотя в Бронксе и Квинсе их еще многие носили.

– Ваше имя?

– Дейрдре Кроули.

Я подождала, пока он позвонит наверх и пробормочет мое имя в трубку.

– Да, сэр. Я ей сообщу. – Трубка легла на место. – Мистер Норткатт сейчас занят.

– Что вы сказали? – Я примчалась в Тюдор-Сити в надежде поговорить с Беном немедленно и совсем не ожидала, что передо мной просто захлопнут дверь.

– Извините, мисс, но он занят.

Я нерешительно вышла, не зная, что предпринять. Риган часто подшучивала надо мной за то, что я неспособна пройти зефирный тест, и не без причины. Я из тех нетерпеливцев, для кого лучше одна зефирка сейчас, чем две, но через двадцать минут. Перейдя улицу, я остановилась у сквера. Постояла, прислонившись спиной к кованой ограде, но это было неудобно. Чтобы разбавить ожидание, я достала телефон и стала проверять сообщения. Конечно, надежда на то, что Бен вдруг выйдет из дома, была очень мала, но делать мне все равно было нечего, причем буквально.

Через полчаса его рыжеватая голова высунулась из подъезда. Выглядел он точь-в-точь, как на том фото с сайта.

– Бен! – окликнула его я.

Голова повернулась в мою сторону. Лицо нахмурилось.

– Я Дейрдре, – представилась я. – Сестра Кэролайн. Я хочу поговорить с тобой.

– А, – сказал он и пошел ко мне, – я собирался позвонить тебе позже. Мне жаль, но сейчас я не могу, у меня встреча. – Он взглянул на часы. – Может, перенесем разговор на завтра?

– Конечно. Я только…

– Вот и отлично. Я тебе напишу. – Он пошел по уличной лестнице вниз.

И тут я сообразила, что у него нет моего номера телефона. Значит, он просто отделывается от меня.

– Каро встречалась с тобой перед смертью? – завопила я ему вслед.

Норткатт замер на полушаге и резко обернулся ко мне:

– Не надо.

– Мне необходимо это знать. Поэтому она побежала сюда в то утро? Для встречи с тобой?

Бен взбежал по лестнице, то и дело озираясь, хотя улица была пуста.

– Говори тише, – прошипел он, снова оказываясь со мной лицом к лицу.

– Я была у копов сегодня утром. Они еще не знают, что Каро приходила сюда из-за тебя, но должны это узнать.

– Какое это имеет значение? – Он явно разозлился.

Я понизила голос:

– Сестра прислала мне сообщение, в котором написано, что муж хочет ее убить. Она написала его в то утро, перед пробежкой. В день похорон я спросила об этом Тео, и тот сказал, что у Каро кто-то был. Значит, он имел в виду тебя. – Мы смотрели друг на друга. – Ты должен сообщить об этом полиции. Это многое меняет. У Тео появляется причина желать зла Каро.

– Я знаю, что Тео виновен в ее смерти, – сказал Бен. – Но все не так просто. И я не могу говорить с полицией.

– Почему? – не поняла я.

– Что Кэролайн рассказывала тебе о своих делах?

Я снова не поняла, что он имеет в виду.

– О каких делах?

Бен встряхнул головой.

– Я знаю, что сестра любила тебя, но вряд ли она рассказывала тебе обо всем. И мне ни к чему сейчас отвязанная пушка, стреляющая дерьмом во все стороны.

– Либо объясни мне, что ты имеешь в виду, либо поговори с полицией. Я все равно не буду молчать о вашем романе с Каро. Если Тео убил ее из-за этого, копы должны знать.

Бен подался ко мне так близко, что я почувствовала в его дыхании запах мяты.

– То, чем занималась Кэролайн, – незаконно. Ты хочешь, чтобы об этом узнали все? Хочешь разнести репутацию сестры в клочья? Тогда валяй, действуй. Все в твоих руках. Только не забудь, что тебе сейчас надо думать о том, чего хотела она, а не о своих желаниях.

Он развернулся и помчался по лестнице вниз, а я осталась стоять с открытым ртом. Я понятия не имела, что он имел в виду, и боялась это узнать.

Глава 19

Тео

Выйдя от отца, я решил, что с визитами в «Трэкстон интернешнл» покончено, однако ноги сами понесли меня к кабинету Кэролайн, да так, что противиться было невозможно.

Во владениях Кэролайн я не был с тех пор, как ушел из компании, то есть больше двух лет. Там все осталось по-прежнему. Стены умиротворяющего бледно-голубого цвета, винтажная мебель девятнадцатого века в превосходном состоянии. Письменный стол – работа выдающегося краснодеревщика: увенчанные оскаленными львиными мордами ножки заканчиваются львиными лапами, а на каждом из дюжины ящиков вырезан из дерева свой цветок. По разные стороны стола – шкафы; один изящный, замысловатый, из тикового дерева, другой большой, с застекленными дверцами, для книг. Чуть поодаль – необычный викторианский диванчик, не так давно заново обтянутый белым атласом, и два плюшевых кресла, развернутых спинками друг к другу. Кабинет прекрасно иллюстрировал характер моей жены: все под замком, под ключом и под контролем, и никаких видимых противоречий ни в чем.

Я разглядывал фотографии, когда услышал шорох у дверей. Обернувшись, увидел Хьюго Ларайю: он стоял и смотрел на меня. С Хьюго мы познакомились в юридической школе, и он стал моим другом, первым и единственным, до сих пор. Мой отец, всегда обладавший чутьем на способных людей, тоже обратил внимание на Ларайю и сразу после выпуска устроил его в преуспевающую адвокатскую фирму в Нью-Йорке. Фирма была на окладе у Трэкстонов, так что услуги первоклассных адвокатов были им доступны в любую минуту. Для Хьюго появился шанс, который он не упустил. Я не винил его, но между нами после этого встала стена, особенно когда я ушел из фирмы.

– Мне сказали, что ты прячешься здесь, – сказал Хьюго.

– Ну еще бы, все камеры этого отеля наверняка следят сейчас только за мной.

– Брось, Тео. Ты и представить себе не можешь, как часто твой отец жалеет о том, что ты больше не работаешь с ним.

Хьюго стоял, опершись о косяк с небрежной грацией выдры, которую пригласили сняться в рекламе «Дольче и Габбана». Его черноволосая макушка вообще-то едва достигала мне до плеча, но тщательно подобранные шляпы, с которыми он не расставался, по-моему, никогда, прибавляли ему роста. Филиппинец по рождению, он был воплощением чистейшей