Краткая история Древнего Рима - Росс Кинг

образование не прерывала свадьба. Плутарх полагал, что после свадьбы муж должен стать жене «наставником, философом и учителем», так как считал, что если женщина изучает геометрию или труды Платона, то она не увлечется танцами и суевериями[170]. Правда, ему не нравилась «неприятная назойливость, к которой такие занятия могут располагать молодых женщин», а Ювенал презирал такую женщину, «что стремится прослыть ученой, речистой не в меру», может побеседовать об «Энеиде» Вергилия, поправить грамматические ошибки в речи мужа и процитировать «неизвестный мне стих»[171]. Эта отповедь Ювенала, как бы он ни преувеличивал в сатирических целях, показывает, что такие ученые и владеющие красноречием женщины действительно были. До нас дошло невероятно мало произведений, написанных римскими женщинами, одно из ярких исключений – ряд небольших стихотворений, которые написала во времена Августа женщина по имени Сульпиция (о которой почти ничего не известно). Несколько десятилетий спустя творила другая поэтесса, которую, по неловкому совпадению, тоже звали Сульпицией и о которой известно еще меньше. От ее произведений сохранился единственный фрагмент – эротическое стихотворение о ее любви к мужу.

У римских женщин, по крайней мере у более привилегированных, были определенные свободы. Один современник и друг Цицерона с гордостью говорил, что в Греции женщин закрывали дома и запрещали им ужинать с кем-либо, кроме родственников, а вот римские женщины могли появляться на людях и посещать разнополые званые ужины[172]. Им было можно выходить из дома на пиры, празднества, в театр, на представления в Большом цирке – Ювенал был недоволен тем, что они «по городу шляются всюду»[173]. При Августе (который хотел увеличить рождаемость) был принят закон, согласно которому женщина, родившая троих детей, получала финансовую независимость от мужа. Как следствие, на храмах и других зданиях, проспонсированных этими женщинами, появлялись надписи с их именами и деяниями. Одна надпись сообщает, что Публиция, жена Гнея Корнелия, построила и украсила храм Геркулеса: «Все это она сделала на деньги свои и мужа. Она проследила, чтобы это было сделано». Женщина по имени Октавия взяла на себя восстановление храма Благой богини: украсила портик, поставила скамьи и установила крышу над кухней[174].

Логично, что именно женщина восстанавливала храм, посвященный Благой богине (Bona Dea). Это было божество, почитавшееся исключительно женщинами на тайных ночных празднествах в Риме и ближайших окрестностях. Обряды по большей части сохранялись в тайне, так же как и настоящее имя богини (ее называли только титулом), потому что мужчины на празднество не допускались, а женщинам нельзя было произносить ее имя в присутствии мужчин. Перед праздником с территории удаляли даже самцов животных. Храм увивали миртовыми ветвями, выпускали туда змей, подавали вино (обычно женщинам нельзя было его пить) – правда, называли его «молоком» и подносили в сосуде под названием mellarium («горшок для меда»).

Фреска, найденная в Помпеях: женщина держит стилос и деревянные таблички, покрытые воском. Ее часто отождествляют с Сапфо, греческой поэтессой с Лесбоса, но у римлян были и свои поэтессы

Carole Raddato / World History Encyclopedia

Праздник, очевидно, связан с мифом о чистой и непорочной дочери Фавна – лесного бога, похожего на Пана, – который держал девушку практически пленницей в своем доме, чтобы ее не видели другие мужчины. Однажды Фавн напоил ее вином и попытался овладеть ею, а когда она стала сопротивляться, хлестал ее миртовыми ветвями, пока оба не превратились в змей (отсюда мирт и змеи в обрядах). По другой версии, дочь (всегда безымянная) опустошила сосуд вина и опьянела, за что разъяренный Фавн избил ее ветвями мирта до смерти, а потом, пожалев о содеянном, сделал ее богиней.

Ювенал утверждал, что, несмотря на секретность, «все» знали, что именно происходило во время празднества. Он писал, что там вино течет рекой, играет музыка, а женщины доводят себя до разнузданного исступления, вопят и мечутся как безумные, и «мысль их горит желаньем объятий»[175]. Следует с осторожностью принимать на веру многое из того, что писал о женщинах этот заядлый женоненавистник. И все же приятно подумать о том, что, если его описание достоверно, римским женщинам удалось превратить легенду об изоляции юной девушки, лишениях и насилии в полный пьяных удовольствий праздник женского божества, где могли отрываться «только девчонки».

* * *

С Нероном связывается одна из мрачнейших глав в римской истории. Город дважды разоряли крупные пожары: в 37 году (когда сгорели Большой цирк и множество зданий на Авентине) и в 53 году. Но возгорание, начавшееся в ночь на 19 июля 64 года среди трущоб и лавчонок с восточной стороны от Большого цирка было совершенно иного масштаба: огромные части города, в том числе многочисленные храмы и другие священные строения, пожирало пламя, бушевавшее больше недели. Историки в самых ранних сохранившихся источниках, например Плиний Старший, Светоний и Дион Кассий, обвиняют Нерона, которому Светоний, к слову, приписывал сумасбродное апокалиптическое желание сжечь город дотла – по сути, устроить конец света. Он утверждал, что Нерону кто-то процитировал строчку из одной пьесы Еврипида («Когда умру, пускай земля огнем горит!»), на что Нерон с жаром ответил: «Нет, пока живу!»[176] И Светоний, и Дион Кассий пишут, что Нерон, облачившись в сценический костюм, наслаждался зрелищем пожара с башни дворца (построенного Меценатом) на Эсквилинском холме. С этого отличного зрительского места он, бряцая на лире, услаждал перепуганных, пытавшихся бежать римлян отрывками из «Осады Илиона» – то был сочиненный им эпос о падении Трои.

Нерон, который баловался во время величайшего потрясения, стал олицетворением безрассудного, стремящегося к наслаждениям тирана

Sunny Celeste / Alamy Stock Photo

Рассказы об этом представлении на вершине башни не выдерживают критики. Согласно другому историку, Тациту, когда начался пожар, Нерон был не в Риме, а в Анции (Анцио). Узнав о пожаре, он быстро вернулся в Рим, организовал тушение пожара и предложил людям помощь: открыл свои сады для тех, кто лишился жилищ, и устроил раздачу зерна. Отдавал ли он приказ поджечь город, остается спорным вопросом. Тацит утверждал, что пожар вспыхнул в лавках, полных горючих материалов, а затем, подхваченный ветром, распространился по городу. Правда, Тацит тоже сообщает, что кто-то видел поджигателей и что Нерон хотел сжечь Рим и построить вместо него город Нерополь (месяц апрель уже был переименован в нероний).

Тацит на самом деле описывает не один пожар, а два, второй случился после того, как был потушен первый. Возможно, первый пожар начался случайно, но затем Нерон сам устроил второй – он разразился после его возвращения в Рим, – а потом, увидев, как рушатся хаотично расположенные старые здания, начал продумывать