Астрея. Имперский символизм в XVI веке - Фрэнсис Амелия Йейтс

Crown'd with a rosie girlond, that right well

Did her beseeme. And euer, as the crew

About her daunst, sweet flowers, that far did smell,

And fragrant odours they vppon her threw;

But most of all, those three did her with gifts endew[244].

(Смотри, как тот венец, носимый Ариадной

На мраморном челе в тот самый день,

Когда Тесей её взял в жёны,

Когда кентавры дерзкие в кровавую вступили схватку

С лапифами свирепыми, что их повергли в страх,

Теперь горит на небосводе.

Сквозь небо яркое его лучи

Являют нам орнамент звёзд,

Что движется вокруг него в порядке идеальном.

Так был прекрасен сей ансамбль чудный,

О коем можно долго говорить.

Но та, что в центре среди них стояла,

Их всех превосходила красотой

В украсившем её достойно

Венке из роз. Танцуя,

Свита осыпала деву благоуханными цветами

И благовоний тонких пеленой,

Но больше всех те три[245] её дарами награждали).

Сравнение с Венцом Ариадны позволяет связать Венеру из этого видения с Девой-Астреей. Ариадна, как и Астрея, была девицей, превратившейся в созвездие. Покинутую Тесеем её полюбил Бахус, который надел ей на голову венец и нашёл место на небе, недалеко от Девы, в виде группы звёзд, известных как Северная Корона. Некоторые античные авторы, в том числе Лукиан[246] и особенно Манилий, отождествляли Деву с Ариадной.

Манилий упоминает Венец Ариадны в связи с Эригоной (этим именем он называет Деву), а затем описывает последнюю в окружении венков и цветов всех оттенков и рисует зелёный луг на покрытом лесом холме, цветущий всеми красками весны. Эта любовь к цветам и их пряным ароматам в тех, кто рождён под её знаком, символизирует их склонность к изяществу, утончённым искусствам и красивой жизни[247]. Спенсер соединил эту цветочную Деву, ассоциируемую с Венцом Ариадны, с Венерой и грациями[248] и создал, таким образом, видение, специально подходящее для рыцаря, который воплощает собой добродетель куртуазности. И когда мы читаем у Кемдена, что «сэр Генри Ли, основываясь на неких астрологических соображениях, использовал в честь её покойного величества всё созвездие Венца Ариадны, под которым она родилась, со словами CAELUMQUE SOLUMQUE BEAVIT»[249], у нас не остаётся сомнений, что эта Дева-Ариадна была Девой-Елизаветой.

Образ Елизаветы, увиденный сэром Калидором, представляет её как видение небесной красоты в обрамлении цветов и ароматов высоких искусств и изящества ренессансного двора. Елизаветинская эпоха не знала своего Боттичелли, который обеспечил бы этому видению прочное место в искусстве, но обладавший сильным образным воображением Спенсер сумел облечь неистовую антипапскую Деву (Virgo) протестантских теологов в изящную ткань неоплатонической аллегории[250].

Шекспир и Астрея

Шекспир упоминает Астрею дважды: один раз в «Генрихе VI»[251], где она ассоциируется с Жанной д'Арк, другой – в «Тите Андронике».

Доблестный и знатный римлянин Тит, взбешённый нанесёнными ему обидами, врывается на сцену в сопровождении своих друзей. В руках они держат луки и стрелы, с прикреплёнными к наконечникам письмами. Тит ищет повсюду покинувшую землю Астрею. И одни из первых своих слов в этой сцене произносит на латыни:

Terras Astraea reliquit…[252]

«Малый запас» латыни (small Latin) Шекспира[253] явно включал в себя описание четырёх эпох Овидия. Терзаемый тоской Тит заклинает своих спутников искать Астрею везде: на суше, на море и даже в подземном царстве.

А вступите в Плутоново владенье,

Не откажите передать прошенье;

Сказать, что помощи и правосудья

Старик Андроник просит у него,

Что страждет он в неблагодарном Риме. —

О Рим!..[254]

Но Справедливости нигде нет, и тогда он решает достать её с небес силой. За этим следует очень необычная сцена. Тит и его друзья пускают свои стрелы с прикреплёнными к ним мольбами или посланиями в небо, чтобы они достигли богов. Они попадают в некоторые знаки зодиака, и те падают со своих мест. Одна из стрел, выпущенная Люцием, поражает Деву[255].

Поиски Астреи на земле и попадание в Деву на небе очевидно связаны между собой, поскольку Дева, как нам известно, это Астрея, бежавшая на небо из одержимого злом мира.

Пьеса на всём своём протяжении проникнута темой империи. Доблестный Тит должен был быть императором вместо безнравственного Сатурнина (чьё имя является злой противоположностью золотому веку Сатурна)[256]. Благородная и непорочная римская девушка Лавиния была самым постыдным образом обесчещена и изувечена. Произошедшее с ней свело Тита с ума и заставило стрелять по звёздам в поисках справедливости. Но праведная империя возвращается с Люцием. Он справедливый человек, и в конце становится цезарем, правление которого «избавит Рим от горя и от слёз»[257]. Поэтому очень важно то, что именно Люций[258] попал в Деву в сцене со стрельбой, вернув её на землю. Таким образом, апофеоз Люция в финале пьесы, возможно, воплощает Возвращение Девы (the Return of the Virgin) – возврат к справедливой империи и золотому веку.

Едва ли Шекспир мог быть не в курсе широко распространённого отождествления Елизаветы с Астреей. И едва ли он мог не знать доводов из книг, которые были более или менее обязательны к чтению в каждой приходской церкви и в которых Люций представлялся первым христианским королём Англии[259]. Напомним, что «Книга мучеников» Фокса начинается с Люция и заканчивается Елизаветой. Из этого можно предположить, что появление Астреи-Девы в «Тите Андронике» определённо связывает Шекспира с обсуждаемыми нами темами.

Тема монархии, особенно в контексте английской истории, глубоко волновала Шекспира. Споры о том, прослеживается ли «имперская тема» в образах его пьес[260], упускают из виду реальную имперскую тему, которой не мог избежать никто из живших в тюдоровской Англии. Была ли она для Шекспира не только национальной, но и религиозной в дантовском смысле темой?

Удивительная и необычная трактовка Шекспиром образа Астреи, столь далёкая в своей страстности и необузданности не только от шаблонной Астреи маскарада лорда-мэра, но также и от более тонкой неоплатонической Девы придворного поэта, оставляет вечный знак вопроса напротив его имени.

Астрея, Имперская Луна и Дева Мария

Астрея как символ легко связывается с другими символами Елизаветы. Выдвинутое