Плюш и Ко - Надежда Опалева

сил уговаривать и искать компромисс. Патриция же не переставала оскорблять, говорить гадости и угрожать.

– Позвони, когда успокоишься! – крикнула в метель Зум-Зум.

Зум-Зум продрогла до костей под тем внезапным снежным ураганом, придя домой, она залезла в самую теплую пижаму, укуталась с головой в одеяло и стала ждать сон. В коридоре шумели родители, за окном послышались звуки сигнализации, а перед ее глазами стояла ее заклятая подруга.

Опомнившись от волны ярости, Патриция не осмелилась явиться к Глену. Она не вспомнила того, ради чего пришла к этому дому, гонимая отчаянием и стыдом, Пэт вернулась к себе домой. Участь Глена была известна наперед – он весь вечер извинялся перед матерью за девушку у подъезда, за отсутствие шапки на морозе, за наплевательское отношение к ее стараниям, за школьные отметки, и за миллион других вещей, которые от него не зависели.

Следующим утром Глен предстал перед классным руководителем с записками от матери в руках. В одной она просила освободить от занятий ее сына, на втором бланке было предупреждение об отсутствии Глена в течении следующих трех недель. Взглянув на измученное лицо парня, учитель было подумал, что тот подхватил опасный вирус, либо попал под машину, либо достаточное количество времени провел в работающей бетономешалке. Так или иначе, врученное извещение он принял и подписал.

– Сегодня после второго занятия я уйду. – могильным голосом сообщил Глен.

– Вы с Полин задумали шалость? Она тоже на сегодня отпросилась. – подмигивая, сказал учитель.

– Кто такая Полин? – нахмурился Глен.

– Кто такая Полин? Любопытно. Вы, как приклеенные, ходите в последнее время, словно засохшая пюрешка и забытая в раковине кастрюлька. А ты, оказывается, даже имени ее не знаешь.

– Вы ошиблись, ее зовут Патриция. – поправил преподавателя Глен.

– Нет, я не о ней. – нахмурился тот.

– А! Вы о Зум-Зум?

– Позовите санитаров! Мальчик мой, ты все это время думал, что ее зовут Зум-Зум?! То есть ты на полном серьёзе полагаешь, что родители долгими ночами выбирали для малютки красивое имя и остановились на «Зум-Зум» ?! А ты не такой умный, сынок. – Учитель математики заметил, как быстро забегали глаза Глена, он откинулся в кресле, натянул на лицо самое надменное выражение. – Не сразу она стала Зум-Зум. Кстати, немного оскорбительно звать ее так, не находишь? Ты же ее единственный друг.

– Что? Почему? – все еще не понимал Глен.

– Ну! Не тормози! Зум-Зум! Увеличение – зум. Многократное увеличение Полин – Зум-Зум. Соображаешь? Знаешь, иди-ка ты отсюда, ты мне надоел.

– Полин? – Глен медленно вышел в коридор. – Полин?! …Какого черта!?

Глава 18

В балетной школе в этот день было не протолкнуться, словно на новогодний утренник в детский сад пришли мамы выступающих детей. Их чада уже были загримированы и наряжены, они волнительно перетаптывались за кулисами актового зала пока родительницы перебрасывались дружелюбными оскалами, подавали друг другу приветственные пальцы, все время восклицали «о!» и добавляли «какая прелесть!».

Зум-Зум не решалась зайти внутрь, она пряталась за штендером у входных дверей на лестничной площадке, ждала, когда всех пригласят в зал, чтобы потом подсмотреть представление незамеченной. Люди все поднимались и поднимались, любезно нахваливая наряды друг друга, хотя все, как одна, были одетые в однотонные пальто и шляпки. Вдруг среди них Зум-Зум узнала мать Глена. Она отвернулась к стене, сделала вид, что разговаривает по телефону.

– … Эта школа мне не нравится, я чувствую, как мой мальчик задыхается в ней. Ему нужен другой уровень. Думаю, перевезти его. – послышался стальной голос.

– Намекаете на Герцогский? О! Какая прелесть! – поддержала ее спутница.

Они зашли внутрь. Вскоре голоса стали стихать – всех пригласили к началу представления. Пройдя по коридору между классами, Зум-Зум еще раз восхитилась простотой и красотой местного интерьера, бесконечными зеркалами, огромными окнами, обилием зелени. Актовый зал располагался в конце сменяющих друг друга коридоров, она не смело шагнула в широкую дверь. Квадратный зал вмещал в себя около двухсот мест; как и полагается любому концертному помещению, сцена находился немного ниже, в одной из стен располагался балкон с музыкантами, кресла имели такой темный бордовый цвет, что даже с включенным светом здесь казалось довольно темно.

Зум-Зум заняла крайнее место у входа на последнем ряду, вскоре свет над зрителями погас, вышел элегантный конферансье с усами, торжественно представив директора школы и всех преподавателей, поприветствовав родительский комитет, он, наконец, объявил начало.

Красные кулисы разъехались в стороны, главной декорацией предстал картонный красивый дворец на темном фоне, грянула музыка, на сцену высыпали юные балерины в разноцветных платьях и принялись вытворять такие телодвижения, которые Зум-Зум и представить не могла. Их ноги двигались абсолютно симметрично, даже головы, будто копированные, качались на одинаковых шеях. Оттанцевав свою партию, эти феи остановились в стороне, на сцену выбежали молодые люди в белых балетных трико и камзолах с эполетами. Тут было на что посмотреть. О! Какая прелесть!

В сущности, все знания Зум-Зум о балете сводились к нескольким тезисам. Балерины танцуют в пачках! – раз. Мужчины, по некоторым причинам, танцуют в умопомрачительных обтягивающих колготках, которые интригуют и воодушевляют женскую половину. – Два. Все они скачут и кружатся на протяжении полутора часов, пытаясь донести какую-то мысль – это три.

У Зум-Зум еще в средней школе был неоднозначный опыт похода в театр «Оперы и балета», тогда их водили на «Щелкунчика». Из двухчасового скучнейшего представления ей больше всего запомнился буфет в антракте. Тогда она съела три корзиночки с масляным кремом.

Мысли ее прервались, потому как на сцену выскочил Глен. За ним появились следом еще три человека, но никого кроме него она, разумеется, не видела. На нем красовались голубое трико и белый с золотом камзол, из рукавов густо вываливались кружевные манжеты, на голове божественным чудом держался красный берет с плюмажем. Пропитанные средневековой модой образы, принялись кругами носиться по сцене, сначала один в воздухе зависал, демонстрируя идеальный шпагат, второй кружился волчком, третий красиво вскидывал руки.

Глен с натянутой улыбкой оттанцевал свою партию, грациозно замер в углу сцены, потом они продолжили действие уже в парах с девушками, томно ожидающих их у противоположной кулисы. Музыка лилась задорной рекой, то затихала, то ускорялась, подсказывая зрителю нужное направление для бушующих чувств. В минуту, когда артисты покинули сцену, Зум-Зум, как ей показалось, выхватила профиль матери Глена в середине зала, и ей вдруг стало невыносимо больно за своего друга. Он безжалостно убил свои юные годы, положил их останки на жертвенный камень в надежде на милость богини, которой незнакомы были уступки и компромиссы.

Тут не нужны ясновидцы и