Плюш и Ко - Надежда Опалева

барышня может спокойно смотреть на свое отражение в течении минуты, через двадцать секунд пытливый мозг подмечает морщины, складки тут и там, лишние волоски, прыщи и веснушки, из-за которых девушки начинают себя неистово ненавидеть. Зум-Зум смотрела в зеркало с удовольствием.

Последнюю неделю она провела за маминой старой швейной машинкой, у нее открылся небывалый талант в шитье, все свои огромные вещи Зум-Зум ушила на треть! Ее одноклассницы заметили, что рубашка школьной формы сидит ровно, не в натяг, юбка приобрела форму соответственно крою, бежевый теплый жилет с эмблемой школы больше не растягивался до состояния рыбацкой сети.

Так как в ее арсенале не было косметики, она вытащила тушь для ресниц и помаду из сумки матери, накрасилась и удивилась.

В этот самый миг она согласилась, что все ее мучения и лишения стоили того. Зум-Зум встала на весы – 79! Мать его – снова 79! Она поспешила сделать фото цифр и отправила Глену.

Ответил он почти сразу.

«Шикарно! Ты рада?»

«Конечно! А ты нет?»

«Это твой вес, не мой)»

«Ты даже звучишь устало… Тебя пытают?»

«Если честно – дьявольски устал»

Не досушив до конца голову, Зум-Зум натянула на себя привычный спортивный костюм, который, надо сказать, приобрел свободную форму, схватила куртку, шапку, кошелек и выскочила из квартиры. По дороге Зум-Зум забежала в кондитерскую за ореховым печеньем.

«Я внизу, выйди на минутку» – написала ему она, даже не подумав, что он может быть не дома.

Глен спустился быстро, будто ждал в лифте. Вид его и правда был потрёпанный.

– О! Ореховые печеньки! – Глен засунул в рот сразу четыре штуки.

– Завтра показ. Готов к веселью? – спросила она.

– До нового года далеко. К какому веселью? – спроси он, жуя, крошки фонтаном посыпались из его рта.

– Как? Пройдет показ, ты освободишься от гнета балета! Мать увидит тебя, убедиться, что ты молодец, и отстанет. Разве нет?

Глен поднял меховой воротник куртки. Взгляд его стал меланхоличным, отстраненным:

– Все не так просто. Ты скорее всего не поняла, как на самом деле обстоят дела в нашем ремесле… Хотя, я наверно тебе толком ничего и не рассказывал.

– Что такое? Колготок по размеру не нашли? – Зум-Зум напряглась.

– Завтра в зале будет сидеть один репетитор, не местный, он готовил парней для Герцогского балета в прошлом году. Если она сможет его убедить… скорее всего сможет, конечно… Он увезет меня на две недели и будет готовить к прослушиванию.

– Ох, Глен! Так это не конец? А я-то думала… – Зум-Зум прильнула к нему и обняла так крепко, как только могла. Он сунул лицо в ее капюшон, спрятал покрасневшие глаза. Она почувствовала, как вздрогнуло его тело. – Хочешь я украду тебя, Глен? Спрячу далеко-далеко, и никто тебя не найдет. Сделаю тебе шалаш на речке, будем ловить рыбу, грабить охотников. Хочешь?

Глен кивнул.

– Могу я узнать, что тут происходит? – неожиданно прозвучал звонкий стальной голос.

Они отпрянули друг от друга, будто их ударило электрическим разрядом. Зум-Зум увидела перед собой невысокую стройную даму в светло-розовом пальто, на голове ее немыслимым образом держалась маленькая элегантная серая шляпка, светлые волосы были стянуты в пучок, и не смотря на декабрьский мороз, на ногах блестели серые туфли.

– Ох ты ж мать! – вырвалось у Зум-Зум.

– И вам добрый вечер. Почему ты без головного убора, Глен? Немного поздновато для прогулок, ты не находишь? – обращаясь к сыну, она смотрела мимо него.

– Я сейчас зайду, ма. Познакомься, это моя одноклассница…

– Прелестно! – прервала она его, заходя в подъезд. – Рада без меры.

– А она умеет производить впечатления. У меня полномасштабный конфуз. – прошептала Зум-Зум.

– В этом она вся. Прошу, не обращай на это внимания. Она всегда такая.

Глен торопливо приобнял подружку. Его мертвецки-синее лицо нагнало бы тоску на кого угодно, даже его всегда прямая спина вдруг стала сутулой, он резко убавился в росте. До этого момента Зум-Зум не понимала какую огромную власть имеет над ним мать. Достаточно было одного ее появления и пары слов, чтобы из ребенка, жующего печенье, он превратился в скрюченного старика. Совсем не от мороза пробежал холодок по ее спине.

Зум-Зум открыла дверь и крикнула Глену вдогонку:

– Можно завтра прийти посмотреть на тебя?

– Не смей! Прибью! – донеслось в ответ.

То ли переменчивость погоды, то ли присутствие матери Глена вызвало резкий порыв обжигающе-морозного ветра, Зум-Зум натянула капюшон, сделала несколько шагов и встала, как вкопанная. На середину площадки под свет приподъездного фонаря из темноты вышла Патриция.

– Я шла к своему парню, поскользнулась и ударилась головой. Теперь я вижу страшный сон, в котором моя подруга виснет на его шее. Иначе объяснить эту картину никак не могу. – Голос ее терялся в шуме метели.

– Брось. Я пришла ему удачи пожелать. – Зум-Зум занервничала, представив, как все выглядело со стороны.

– Удачи в чем? – Патриция сделала еще один шаг навстречу.

– У него завтра… соревнования. Он переживает.

– Он сказал, что уезжает, но не сказал, куда именно. А вот ты, кажется, в курсе всех событий.

– Вот его дом, иди и говори с ним сама! – почти кричала Зум-Зум сквозь ветер. – Он выйдет, если мать его отпустит от титьки!

– Он тебе нравится! Точно нравится! Тебе не дает покоя, что он тянется ко мне. Ты с самого начала плетешь козни. И как тебя земля носит?

– Ты точно башкой ударилась. – махнула рукой Зум-Зум в сторону Пэт. Стало понятно, куда ведет этот разговор, и продолжать его она не хотела.

– С чего ты взяла, что он вообще посмотрит в твою сторону? С чего бы ему заглядывать в бочку с дерьмом и жиром? Как и все вокруг, Глен испытывает к тебе только жалость.

– Вот ты гнида! Что с тобой стало, Патриция-Триш-Пэт? Как мне тебя называть теперь? Мы делили с тобой один стол, один унитаз, даже лифчик свой я тебе давала! Мы ночевали друг у дружки и делились самым сокровенным. Я никому не выдала ни одной твоей тайны! Я бы никогда не предала тебя! Неужели ты так плохо меня знаешь?!

– Ты настраиваешь его против меня! Ты крадешь наше с Гленом время! И делаешь ты это специально! На зло мне!

Голос Патриции срывался от слез, ее мокрые черные волосы облепили ей лицо, она то и дело обтирала щеки, отчего помада размазалась по ее бледной коже, грязные мазки туши все сильнее растекались под глазами. Она металась на месте, тыча пальцем в подругу. Выглядела она изнуренно, потрепано. Зум-Зум не желала идти ей навстречу сейчас, у нее не осталось