Башни Ангкора - Борис Павлович Виноградов

других военизированных формирований кхмерской реакции. Наряду с задачами хозяйственного строительства народной власти приходится решать и такие проблемы, как прием возвращающихся в Кампучию беженцев, организация политико-воспитательной работы среди них, укрепление службы безопасности. Вокруг Сисопхона расположено несколько лагерей, где репатрианты проходят необходимый в таких случаях двухмесячный карантин.

Нас разместили в особняке, чтобы отдохнуть часок с дороги, привести себя в порядок. Во дворе оказался бетонный колодец, откуда солдаты вытягивали ведрами воду и мылись тут же, под густой кроной старого баньяна. Освежающий душ приняли и мы. Шойман жаловался на головную боль и отказался от предложенного чая. В ход пошли припасенные арбузы. Невдалеке через дорогу пылали заросли высокого тростника. Дом стоял на окраине, и подступы к нему просматривались со всех сторон. Очевидно, сухой тростник мешал часовым, и они решили его поджечь.

Через несколько минут вернулся Тут Саро вместе с председателем укома. Его звали Чан Кой. Все поднялись в верхнюю комнату, убранство которой составляли деревянные диваны и длинный, грубо сколоченный стол. Там и состоялось обсуждение дальнейшей программы. Пути наши разделились, дабы не мешать друг другу. Коллеги из ГДР отправились на съемки, меня везли по лагерям. Чан Кой сначала предложил ехать всем вместе, но Хайновски запротестовал первым. Он был прав, хотя, конечно, наш «сепаратизм» доставлял лишние хлопоты хозяевам. Пожелав удачи, мы разъехались в разных направлениях. Забегая вперед, скажу, что на следующий день мы повторяли маршруты друг друга.

Опять проскочили мимо рынка, остались позади торговые ряды, дорога пошла направо по сельскому тракту до узкого моста через речку Сисопхон. За мостом оставили машину и пошли пешком вниз по косогору туда, где в бамбуковой зелени укрылись деревянные постройки. Во дворах дымили костры очагов, женщины готовили пищу. На ступеньках играли дети, в зеленых нейлоновых гамаках, привязанных к стволам деревьев, лежали мужчины.

БЕЖЕНЦЫ, репатрианты, возвращенцы... Как назвать этих людей, безучастно, а порой и отчужденно смотрящих куда-то мимо, явно не желающих вступать в разговор и отвечать на вопросы? Скуден их скарб, все пожитки уместились в небольшом узле. Только недавно они перешли границу и теперь снова находятся на родной земле. Наверняка у многих в прошлом годы полпотовского рабства, насильственного изгнания и лихой чужбины. Судя по всему, на их долю выпало предостаточно страданий и мытарств.

Тут Саро обращается к молодому парню и просит рассказать о себе. Минуту смотрит без улыбки, без любопытства, потом садится на пол, вытирает вспотевший лоб и говорит:

— Зовут Хонг Савин, 25 лет. Позапрошлой ночью увел группу из полпотовского лагеря «Пномчат», что по ту сторону границы. Оттуда многие хотели бы вернуться в Кампучию, но боятся. Если поймают, расстрел на месте. Такие случаи бывали...

Хонг Савин продолжает рассказывать, отвернувшись в сторону, нахмурив брови и глядя в одну точку. Мухи садятся на его лицо, но он будто не замечает этого. Родом из провинции Такео, был изгнан в южные районы Баттамбанга, работал на строительстве канала, валил лес в джунглях, пахал рисовые поля.

Спрашиваю: как попал к полпотовцам? Заставили уйти? Не совсем так, говорит он. Их трудовая коммуна разбрелась, когда начались бои на подступах к Баттамбангу. Домой в Такео он не спешил возвращаться. Вся семья его погибла. Не хотелось идти к могилам. Кто-то посоветовал продвигаться на запад, в сторону границы, куда якобы международные организации начали поставлять продовольственную помощь. Поддался уговорам и пошел. Когда явился в лагерь у подножья горы Пномчат, тут же привели к полпотовскому офицеру, и тот определил его в свой отряд, выдав оружие. А потом назначили командиром отделения других «новобранцев».

— Пускать оружие в ход приходилось чуть не каждый день,— отвечает на мой вопрос Савин.— Постоянно происходили вооруженные стычки с отрядами «Серейки» из-за поступающего продовольствия и помощи. Львиную долю забирали себе главари банд, а потом продавали его в таиландских деревнях. Солдаты грабили беженцев, отнимали украшения. Говорили, что все это «необходимо» для снаряжения «защитников». Хотя оружие и обмундирование и без того регулярно поступали в лагерь. Военные занятия проводили иностранные инструкторы, они же принимали участие в разработке планов нападения на кампучийские мирные села.

Это был бесхитростный рассказ человека, которому нельзя было не верить. Я передаю все так, почти стенографически, как он говорил, ничего не меняя и не опуская. Он не разыгрывал передо мной сцены покаяния, не добивался сочувствия и поддержки. Поверили ему и местные власти. Об этом свидетельствовал его личный автомат, который висел тут же на гвозде. Когда я хотел сфотографировать Хонг Савина, он отвернулся, сделав характерный жест рукой. Тут Саро объяснил, что Савин собирается снова вернуться в лагеря, чтобы вести подпольную работу среди их обитателей, помочь другим обрести родину.

В это время со стороны полога донесся слабый голос. Хонг Савин подошел к жене, и та стала что-то торопливо и возмущенно нашептывать ему. Видимо, выговаривала за излишнюю словоохотливость. Муж недолго терпел нотации сварливой жены и одернул ее резкой фразой. Снова выйдя к нам, извинительно развел руками: хотел бы нас чем-нибудь угостить, да еще не обзавелся ни посудой, ни угощением. Есть только вот угол в этом старом пайотте, но через некоторое время, когда вернется, думает найти жилье для семьи и поступить в Народную армию.

— А не страшно возвращаться в лагеря? — спросил я его.— Ведь могут узнать, что был на этой стороне.

— Надеюсь на друзей, которые остались там,— подумав с минуту, серьезно ответил он.— В крайнем случае выручат. Ну, а если что... раскаиваться не стану. Сейчас мой черед послужить родине. Конечно, опасность попасть в руки полпотовцев есть. Они не прощают отступничества. Но меня никто не заставляет идти. Могу остаться тут и ждать разрешения на выезд в родные края. Только я сам этого не хочу.

Парень, казалось, преображался на глазах. Говорил он уже твердо и свободно, будто решился на что-то важное, значительное, преодолев сомнения, страх, приниженность своего положения. В лице не видно было той отчужденности, что я заметил вначале. Теперь мне становилось ясно, что жизнь для этого человека приобретает совершенно новый смысл, который определяется внутренней, похожей на властный инстинкт, потребностью ощущать себя гражданином и патриотом своей родины.

— Его действительно никто не принуждает подвергать себя смертельному риску,— сказал Тут Саро.— Сам вызвался и предложил план вызволения из полпотовской неволи своих знакомых, которые ждут возможности прийти обратно. Кроме того, надеется получить дополнительные сведения о вражеской агентуре, засылаемой в Кампучию с диверсионными целями.

— А много ли человек хотят вернуться? — спросил я Хонг Савина и