По невидимым следам - Матвей Наумович Медведев

плакала, убивалась. «Ладно, черт с вами, девчонки, — сказала она, — сегодня же съезжу к Галине Федоровне и попробую ее уговорить».

Галя вернулась в цех, немного успокоенная. Она даже слегка улыбнулась, когда Люся сказала ей: «Вот видишь, все будет в порядке. А ты расстраивалась».

Так Галя избавилась от ребенка, но при этом сама чуть было не поплатилась жизнью.

Медики называют аборт, произведенный не в больничных условиях, криминальным, юристы — незаконным. Он относится к числу так называемых уголовно наказуемых деяний. Дело о незаконном производстве аборта Галине М. попало к прокурору. А прокурор поручил его следователю Федосеевой, той самой Федосеевой, которая проявила незаурядное криминалистическое мастерство, расследуя загадочное убийство рабочего-гальваника завода «Электропульт» Кочергина.

Некоторым кажется, что незаконный аборт — не такое уж серьезное преступление. И уж во всяком случае ничего сложного для расследования в нем нет. Но кто так думает — ошибается. Абортное дело вовсе не относится к числу простых. Хотя бы по той причине, что следователю приходится вторгаться в сферу интимного и потому особенно тщательно скрываемого. Здесь как никогда требуется быть тонким психологом. Таким следователем и была Нина Васильевна Федосеева.

Криминалисты знают, что при расследовании абортного дела большое значение имеет обыск. Его цель — дать в руки следствия вещественные доказательства преступления. Это бывают то катетеры, то шприцы, то спринцовки с длинными, загнутыми наконечниками, превращающиеся порой в страшные, смертельно опасные орудия. Надо не упустить момент, не дать возможности уничтожить улики.

Вот почему самым первым действием Федосеевой, приступившей к расследованию, был обыск в квартире на Литейном проспекте.

Здесь жила некая Николаевская. Вместе с сотрудником милиции и понятыми Нина Васильевна явилась к ней рано утром. О, как раскричалась при виде непрошеных гостей полная, уже немолодая особа с двойным подбородком и крашеными, почти белыми волосами, висевшими редкими длинными прядями! Николаевская кричала, что не позволит вторгаться в ее жилище, что это — грубое нарушение конституции, советской демократии, — обыскивать ни в чем не повинного человека, что она будет жаловаться, найдет управу на зарвавшихся следственных работников. Федосеева выслушала ее, а затем, отстранив слегка от дверей, спокойно сказала:

— Мне надлежит произвести у вас обыск. Вот — предписание, подписанное прокурором. Поэтому не будем, гражданка Николаевская, устраивать ненужные препирательства по этому поводу. Кстати, чем объяснить, что по паспорту вы — Мария Федоровна, а все зовут вас Галиной Федоровной?

— Так меня с детства называют, — пробурчала Николаевская и с вызывающим видом добавила:

— Я считаю, что простое имя Мария мне не подходит. Вот и выбрала себе другое — Галина.

Федосеева с помощником и понятыми прошла в комнаты. В самой большой — столовой — стояли сервант, диван-кровать, телевизор. Посередине — массивный стол на четырех ножках. Обстановка, как в тысячах других современных квартир. Видно, что Николаевская живет в достатке, хотя сама и не работает. Судя же по разным фарфоровым и пластмассовым безделушкам, — слоникам, кошечкам, куколкам, балеринам, расставленным то тут, то там, Мария, она же Галина Федоровна, была человеком «с запросами», правда, несколько ограниченными. Федосеевой бросилось в глаза почти полное отсутствие у Николаевской книг. За исключением нескольких медицинских учебников, принадлежавших ее мужу-врачу, никакой другой литературы в доме не было. Здесь, как видно, ничего не читали и книгами не интересовались, считая это пустым, никому не нужным занятием.

Несколько часов продолжался обыск у Николаевской. С присущим ей упорством Федосеева осмотрела все в квартире в поисках улик. Кроме нескольких иголок для шприцев она ничего не нашла. Однако иголки в данном случае еще не были доказательством вины Николаевской, тем более, что муж ее имел прямое отношение к медицине, и иголки для шприцев, вполне вероятно, могли принадлежать ему.

И тем не менее упорство следователя было вознаграждено. Федосеева обнаружила у Николаевской множество бумажек с именами женщин, адресами, номерами телефонов. Есть такое следовательское счастье, и оно улыбнулось Нине Васильевне. Опоздай она хотя бы немного, Николаевская могла бы уничтожить все эти записочки. Тогда бы в руках у следователя вообще не оказалось никаких улик. Но в том-то и дело, что как бы ни был хитер, изворотлив преступник, он просто не в состоянии всего предусмотреть, в чем-то обычно допускает просчет. Какая-то мелочь всегда выдает его. Так было и на этот раз.

Собрав все бумажки, уложив их в свой старый, видавший виды портфель, Федосеева покинула квартиру. Вместе с ней ушли и ее спутники. Занялся другими делами сотрудник милиции, вернулись к своим основным обязанностям понятые. А для Нины Васильевны начался новый, не менее ответственный этап следствия. Предстояло расшифровать каждую записку, узнать, кто они, все эти Раи, Оли, Зины и Нади, адреса и номера телефонов которых почему-то оказались у Николаевской.

Теперь рабочий день у Федосеевой начинался с того, что она садилась к телефону и набирала то один, то другой номер.

— Попросите к телефону Олю!

— Оля слушает!

— С вами говорит следователь Федосеева. Попрошу приехать ко мне в прокуратуру.

— Зачем?

— Этого я сказать вам по телефону не могу. Узнаете, когда приедете. И еще, Оля, прошу вас пока никому не говорить, что я вас вызвала…

Там, где номера телефона не было, а был только адрес, Федосеева сама ехала по нему. Если женщины дома не было, на вопросы «Что передать? Кто приходил?» отвечала: «Знакомая. Передавать ничего не нужно, я зайду еще». «Зачем говорить, что приходил следователь, пугать людей, преждевременно набрасывать тень на репутацию женщины? — думала Федосеева. — А вдруг эта Валя или Рая не повинна, и то, что адрес ее оказался у Николаевской, — чистая случайность?»

Да, такие оказались тоже. Было на клочке бумаги, например, записано имя «Валя». Выяснилось, что Валя — это продавщица «Лентекстильторга», давшая свой адрес и номер телефона с самой безобидной целью — чтобы Николаевская могла справиться, не поступила ли в магазин интересующая ее ткань.

Но большинство записок наводило, как и предполагала Федосеева, на след. То одна посетительница, то другая на вопрос, знает ли она Николаевскую, низко опускала голову, отводила глаза и, глядя куда-то в сторону, отвечала:

— Да, знаю.

— Каким образом?

— Делала у нее аборт…

И нередко рыдания, то громкие, то сдавленные, сопровождали это признание.

Одной из первых, с кем встретилась Федосеева, была Галя М. Она сама пришла в прокуратуру, как только вышла из больницы, не дожидаясь официального вызова. Худенькая, маленькая, она выглядела еще совсем подростком. Никак не скажешь, что ей уже двадцать. Глаза испуганные, временами грустные. И вся она была какая-то невеселая, неулыбчивая. Видно, здорово пришибло ее несчастье.

Лишь несколько человек знали, что́ с ней произошло, и в их числе Лидия С., та самая, которая и свела ее с Николаевской.

Лидия