Заговор патрициев, или Тени в бронзе - Линдсей Дэвис

— «Исиду Африканскую»? Мне придется определиться со своей тактикой, когда у меня будет возможность спокойно подумать. Но этот Крисп кажется коварным типом…

— Что в нем коварного?

— Большие планы. — Я выполнил свое домашнее задание перед тем, как уехать из Рима. — Знаменитый Луций Ауфидий Крисп — сенатор из Лация. Он владеет имениями в Фрегеллах, Фундах, Норбе, Формиях, Таррацине — плодородной землей в известных районах, — а также огромной виллой на минеральном источнике в Синуэссе, где он может сидеть на солнце и считать свои деньги. В процессе государственной службы Крисп получил работу во всех неблагополучных провинциях. Ты учился в школе: где находится Норик?

— Нужно подняться в Альпы и повернуть направо?

— Вполне может быть. В любом случае, когда умер Нерон, и Рим выставили на аукцион, никто и не слышал о Норике и Криспе. Несмотря на это, Крисп видит императорский пурпур в своем гороскопе. Что будет действительно коварно, так это если он убедит Фрегеллы, Фунды, Норбу, Формии и Таррацину тоже его увидеть.

— Местный парень, который хорошо себя ведет?

— Точно! Так что он опасен, Ларий. Твоя мама никогда меня не простит, если разрешу тебе впутаться в это дело.

Досада заставила его замолчать, но он был слишком любопытным, чтобы долго дуться.

— Дядя Марк, вы всегда называли политику игрой дураков…

— Так и есть! Но мне надоело помогать раздражительным женщинам разводиться со слабовольными продавцами из канцелярских магазинов, а работать на продавцов — и того хуже; они всегда хотели заплатить мне низкокачественным папирусом, на котором даже ругательства не нацарапать. Потом мне предложили тяжелую нудную работу на Палатине. По крайней мере, если император чтит свои обязательства, тут должна быть выгода.

— Значит, изза денег? — Ларий казался озадаченным.

— Деньги — это свобода, парень.

Если бы он не был таким нежным для драк и слишком скромным в обращении с женщинами, этот Ларий мог бы стать хорошим осведомителем; он умел очень настойчиво донимать вопросами, пока у человека, которого он допрашивал, не возникнет желания ударить ему в ухо. Также его необычайно длинные молодые ноги переносили дорогу до Оплонтиса гораздо лучше, чем мои; у меня ужасно болел палец.

— А для чего вам нужны деньги? — безжалостно допытывал он меня.

— Чтобы купить свежее мясо, туники по размеру, все книги, которые я мог бы прочитать, новую кровать со всеми четырьмя ножками одинаковой высоты, пожизненный запас фалернского вина, чтобы пить с Петро…

— Женщину? — прервал он мою счастливую речь.

— О, сомневаюсь! Мы же говорили о свободе, не так ли?

Последовало молчание с немым упреком. Потом Ларий тихо проговорил:

— Дядя Марк, вы не верите в любовь?

— Больше не верю.

— Ходят слухи, что вам недавно сделали больно.

— Та девушка бросила меня. Изза того, что у меня недостаточно денег.

— О, — сказал он.

— Конечно, о!

— Как она выглядела? — Он не просто хитро на меня смотрел, он казался искренне заинтригованным.

— Изумительно. Не заставляй меня вспоминать. А сейчас, — продолжил я, чувствуя себя старше своих тридцати, — я согласился бы всего лишь на большой медный таз с очень горячей водой, куда можно погрузить мои нежные ножки!

Мы брели дальше.

— А эта девушка была… — настойчиво продолжал Ларий.

— Ларий, мне бы хотелось притвориться, что ради нее я готов стянуть свои ботинки и пройти босиком по горящим углям еще сотню миль. Но, честно говоря, когда у меня на пальце появляется мозоль, мой романтический настрой исчезает!

— Она была важна для вас? — упрямо закончил Ларий.

— Не очень, — сказал я. Из принципа.

— Так значит это не та, — настаивал Ларий, — «чью жизнь ты наполняешь сладким смыслом…»? Катулл, — добавил он, словно думал, что я этого не знал. Я хорошо знал; мне самому когдато было четырнадцать, и я был полон фантазий о сексуальных подвигах и наводящей тоску поэзии.

— Нет, — сказал я. — Но могла бы быть — и, к твоему сведению, это истинный Фалько!

Ларий пробормотал, как он сочувствует, что у меня болит палец.

XXVIII

Когда мы дошли до постоялого двора в Оплонтисе, я увидел две затаившиеся фигуры на темном берегу.

Ларию я ничего не сказал, но по тени незаметно провел его в конюшню. Мы нашли там Петро, который устраивал на ночь быка. Бедный Нерон уже почти заснул на своих раздвоенных копытах. Натаскавшись моего свинца, он так устал, что даже не мог согнуть шею, чтобы достать до корыта с кормом, так что Петроний Лонг, крутой парень из стражи, клал пучки сена в огромную пасть зверя, нашептывая ласковые ободряющие слова.

— Еще чутьчуть, дорогой… — пытался он уговорить быка таким же тоном, как грустного ребенка упрашивают съесть ложечку супа. Ларий захихикал; Петро ничуть не смутился. — Я хочу привести его домой в хорошем состоянии!

Я объяснил племяннику, что Петроний со своим братом (который был неутомимым коммерсантом) для покупки этого быка сформировали синдикат с тремя их родственниками; Петро всегда было неудобно появляться на загородной ферме его двоюродных братьев, чтобы одолжить свой вклад.

— Как тогда они будут делить Нерона? — спросил Ларий.

— О, остальные четверо сказали, что каждому из них достается по ноге, а мне — его яйца, — хмуро ответил Петроний, простак из большого города. Он скормил последний пучок сена, после чего бросил это занятие.

Ларий был довольно сообразительным парнем, но все же еще не достаточно. Он присел, чтобы проверить, потом вскочил и заявил:

— Это вол! Его кастрировали; у него нет…

Увидев наши лица, он замолк, и шутка медленно растворилась в тишине.

— Так или иначе, — сказал я, — этому быку должно быть четыре года; какой больной назвал его Нероном, пока император был еще жив?

— Я, — ответил Петроний, — когда брал его на прошлой неделе; другие зовут его Пятнышком. Не считая того, что у быка был кудрявый чуб и мощные челюсти, тот, кто отрезал его хозяйство, ошибся, так что с нашим великим покойным императором этого зверя объединяло беспорядочное распутство: вол, телка, ворота с пятью бревнами — этот дурак набрасывался на что угодно…

У Петрония Лонга были суровые взгляды на правительство. Попытки сохранить общественный порядок среди граждан, которые знали, что ими правит сумасшедший игрок на лире, разочаровали его; хотя это был единственный открытый политический жест, который я у него видел.

Пустив длинную струйку слюны, Нерон, которого с трудом можно было представить набрасывающимся на что угодно, опустил свои сероватокоричневые веки и прислонился к стойлу. Передумав, он любовно ринулся к Петронию. Петро отпрыгнул, и мы все вместе заперли ворота, стараясь сохранить невозмутимый вид.

— Есть коекакие новости, — сказал я Петро. — Наш корабль называется «Исида Африканская» — это Ларий выяснил.

— Какой умный мальчик! — похвалил Петро, теребя его за щеку, зная, что Ларий это ненавидел. — И у меня для тебя коечто есть, Фалько. Я остановился у поворота на одну из тех деревень на горе…

— Зачем вы остановились? — перебил Ларий.

— Не будь таким любопытным. Собрать цветов. Фалько, я спросил одного местного, кто тут у них важная шишка. Ты помнишь того старого бывшего консула, которого мы искали в связи с заговором Пертинакса?

— Капрения Марцелла? Его отца? Инвалида?

Сам я никогда не встречал этого человека, но, конечно, помнил Марцелла — пожилого римского сенатора, в чьей славной родословной значилось семь консулов. У него было огромное состояние и ни одного наследника, пока Пертинакс не привлек внимание этого человека и не стал его приемным сыном. Или он был очень близоруким, или происхождение от консулов не делает сенаторов умными.

— Я видел этого стреляного воробья в Сетии, — вспоминал Петро. — В этом местечке хорошее вино! Он был таким же богатым, как Красс. Марцелл владеет виноградниками по всей Кампании — один на вершине Везувия.

— Официально, — размышлял я, — Марцелла оправдали от заговора. Даже если ему принадлежал склад, где заговорщики хранили свои слитки, хорошая родословная и огромное состояние послужили отличной защитой; мы навели о нем справки, а потом с уважением отступили. Его считают слишком больным для политики — а если так, то его здесь не будет. Если вся эта история правдива, то он не смог бы путешествовать. Хотя его дом, возможно, стоит посетить…

Мне пришло в голову, что в этой загородной вилле может скрываться Барнаб. На самом деле вилла на горе Везувий, чей владелец гдето лежал больным, могла стать отличным укрытием. Я был уверен, что Петроний думал так же, но с его осторожностью он ничего не сказал.