Повести и рассказы - Аркадий Аверченко

Пристав Бухвостов прыгнул к неизвестному и вцепился ему в горло.

- Ты, ты... Как тебя, зовут?

- Меня-то? А Савелием. У Чугреевых в амбарных. Савелий Шестихатка по хфамилии.

Пристав Бухвостов оттолкнул от себя Савелия и с ревом вылетел в переднюю.

- Ушел! Упустили мерзавца!

Оставшись один, Савелий поднял недоуменно брови и сказал, обращаясь к портрету в золотой раме:

- Вот, поди ж!.. Не выпьешь - ничего, а выпьешь - сейчас в восторг приходишь. Тому ухо с корнем выдрал, этому зубы... Ежели с таким характером, то ухов, брат Шестихатка, для тебя жиденята не напасутся! Жирно!

Встреча

Два господина приближались друг к другу с разных концов улицы... Когда они сошлись - один из них бросил на другого рассеянный, равнодушный взгляд и хотел идти дальше, но тот, на кого был брошен этот взгляд, - растопырил руки, радостно улыбнулся и вскричал:

- Господин Топорков! Сколько лет!.. Безумно рад вас видеть.

Топорков посмотрел восторженному господину в лицо. Оно было полное, старое, покрытое сетью лучистых ласковых морщинок и до мучительности знакомое Топоркову.

Остановившись, Топорков задумался на мгновение. Знакомые лица, образы, рой фактов с сумасшедшей быстротой завертелись в его мозгу, направленные к одной цели: вспомнить, кто этот человек, лицо которого, будучи таким знакомым, ускользало из ряда других, вызванных торопливой, скачущей мыслью Топоркова.

Как будто бы этот человек давался в руки: вот-вот Топорков вспомнит его имя, их отношения, встречи... но сейчас же эта мысль обрывалась, и физиономия неизвестного господина снова оставалась загадочной в своей радостной улыбке и восторженном добродушии.

- Здрав... ствуйте, - нерешительно сказал Топорков.

- Что это вы такой мрачный? Слушайте, Топорков! Я от вашей последней статьи прямо в восторге. Читал и наслаждался! Как она, бишь, называется? "Итоги реакции"! Если мне придется давать ее характеристику и подробный разбор, - сделаю это с особым наслаждением...

"Критик", - подумал Топорков и, польщенный похвалой пожилого господина, пожал ему руку крепче чем обыкновенно.

- Так вам эта вещица нравится?

- Помилуйте! Как же она может не нравиться? Я еще ваше кое-что прочел. Читаю запоем. Люблю, грешный человек, литературу. Хотя по роду своей деятельности мог бы к ней относиться... как бы это выразиться?.. более меркантильно.

"Издатель, что ли? - подумал Топорков. - Боже мой! Где я его видел?.."

- Скажите, а как поживает Блюменфельд? Что его журнал? - спросил старик.

- Блюменфельд уже вышел из крепости. Ведь, вы знаете, - сказал Топорков, - что он был приговорен к двум годам крепости?

- Как же, как же, - закивал головой пожилой господин. - Помню! За статью "Кровавые шаги"... Неужели уже вышел? Боже, как быстро время идет.

- Вы разве хорошо знаете Блюменфельда?

- Боже ты мой! - усмехнулся старик. - Мой, так сказать, крестник. Ведь эта вся марксистская молодежь, и народники, и неохристиане, и, отчасти, мистики, прошли через мои руки: Синицкий, Яковлев, Гершбаум, Пынин, Рукавицын... Немного я, признаться, не согласен с рукавицынским разрешением вопроса о крестьянском пролетариате, но зато Гершбаум, Гершбаум! Вот прелесть! Я каждую его вещь, самую пустяковую, из газет вырезаю и в особую тетрадь наклеиваю... А книги его - это лучшее украшение моей библиотеки... Кстати, вы не видели моей библиотеки? Заходите - обрадуете старика.

"Библиофил он, что ли? - мучительно думал Топорков. - Вот дьявольщина!"

- А вы знаете - кассационная жалоба Гершбаума не уважена, - сообщил старик. - По-прежнему шесть месяцев тюрьмы, с зачетом предварительного заключения.

"Неужели адвокат?" - внутренне удивился Топорков.

- Адвокат его, - сказал старик, - нашел еще какой-то там повод для кассации. Ну, да уж, что поделаешь. Кстати, читали последний альманах "Вихри"? Ах, какая там вещь есть! "По этапам" Кудинова... Мы с женой читали - плакали старички! Растрогал Кудинов старичков.

- Кудинов тоже привлекался. Слышали? - спросил Топорков. - По 129-й.

- Как же. Второй пункт. Они вместе - с редактором Лесевицким. Лесевицкому еще по другому делу лет шесть каторги выпасть может. Кстати, дорогой Топорков, не знаете ли вы, где бы можно достать портрет Кудинова? Мне бы хоть открытку.

- Для чего вам? - удивился Топорков.

Старик с милым смущением в лице улыбнулся.

- Я - как институтка... Хе-хе! Увеличу его и повешу в кабинете. Вы заходите - целую галерею увидите: Пыпина, Ковалевского, Рубинсона... Писатели, так сказать, земли русской. А Ихметьева на выставке купил. Помните? Работы Кульжицкого. Хорошо написан портретик. А люблю я, старичок, Ихметьева... Вот поэт божьей милостью! Сядешь это, иногда, декламируешь вслух его "Красные зори", а сам нет-нет, да и взглянешь на портрет.

- Вы слышали, конечно, - сказал Топорков печально, - что Ихметьеву тоже грозит два года тюрьмы. За эти самые "Красные зори".

- Как же! Ему эти строки инкриминируются:

Кто хочет победы

Пусть сомкнутым строем...

и так далее. Прелестное стихотворение! Теперь уж, за последний год, никто так не пишет... Загасили святое пламя, да на извращения разные полезли. Не одобряю!

Желая сказать старику что-нибудь приятное, Топорков успокоительно подмигнул бровью.

- Ихметьев, может, еще и выкарабкается.

- Как же! - сказал старик. - Дожидайтесь... "Выкарабкается"... Вчера же ему был и приговор вынесен. Не читали? Один год тюрьмы. Такая жалость!

- Неужели же только один год? - удивился Топорков. - А я думал, больше закатают.

- То-то я и говорю, - покачал головой старик. - Такая жалость! Я ему просил два года крепости, а ему - год тюрьмы дали. Адвокат попался ему дока!

- Как... вы просили? - сбитый с толку, воскликнул Топорков. - У кого просили?

- У суда же. Но это мы еще посмотрим. У меня есть тьма поводов для кассации. Возможно, что два года крепости ему останутся.

- Да вы кто такой? - сердито уже вскричал Топорков, нервы которого напряглись предыдущей бестолковой беседой до крайней степени.

- Господи, боже ты мой! - улыбнулся старик, и лучистые морщинки зашевелились на его кротком лице. - Неужели не признали? Да прокурор же! Прокурор окружного суда. Ведь вы меня должны помнить, господин Топорков: я вас, помните, обвинял три года тому назад по литературному делу... вы год тогда получили.

- Так это вы! - сказал Топорков. - Теперь припоминаю. Вы, кажется, требовали трех лет крепости и, когда меня присудили на год, то кассировали приговор.

- Ну, да! - обрадовался прокурор. - Вспомнили? За эту статью... как ее?.. "Кровавый суд". Прекрасная статья! Сильно написана. Теперь уж так не пишут... А вы так и не признали меня сначала? Бывает... Хе-хе! А вы все же ко мне заглянули бы. Я адресок дам. По стакану вина выпьем, о литературе разговаривать будем... Мою портретную галерею посмотрите... Все висят: Гершбаум, Ихметьев, Николай Владимирович Кудинов... Встретите Блюменфельда тащите с собой. Как же! Мы старые знакомые... И с Лесевицким, и Пыниным, и Гершбаумом.

Прокурор вынул свою карточку с адресом, сунул ее в руку Топоркову и зашагал дальше, щуря на тротуарные плиты добрые близорукие глаза.

Люди

Иван Васильевич Сицилистов приподнялся на одном локте и прислушался...

- Это к нам, - сказал он задремавшей уже жене. - Наконец-то!

- Пойди, открой им. Намокши на дожде, тоже не очень приятно стоять на лестнице.

Сицилистов вскочил и, полуодетый, быстро зашагал в переднюю.

Открыв дверь, он выглянул на лестницу. Лицо его расплылось в широкую, радостную улыбку.

- Ба, ба!! А я-то - позавчера ждал, вчера... Рад. Очень рад! Милости прошу к нашему шалашу.

Вошедший впереди всех жандармский офицер зажмурился от света. Лицо его выражало самое искреннее недоумение.

- Пардон!.. Но вы, вероятно... не поняли. Мы к вам с обыском!

Хозяин залился смехом так, что закашлялся.

- Оригинал... открыл Америку! Ведь не буду же я думать, что вы пришли со мной в преферанс перекинуться.

Он весело захлопотал около пришедших.

- Позвольте пальтецо... Вам трудно снять. Ишь, как оно намокло! Теперь я вам посвечу... Осторожнее: тут порог.

Жандармский офицер и пристав недоумевающе переглянулись, и первый, потоптавшись, сказал нерешительно:

- Разрешите приступить. Вот предписание.

- Ни-ни-ни! И думать не могите! Из-под дождя, с измокшими ногами прямо за дело - этак не трудно и насморк схватить... А вот мы сейчас застрахуемся! А предписание ваше можете бабушке подарить: неужели порядочный человек не может верить порядочному человеку без предписания? Присядьте, господа! Виноват, ваше имя, отчество?

Офицер пожал плечами, отнеся этот жест к улыбавшемуся уже в усы приставу, и сказал, стараясь придать своим словам леденящий тон:

- Будучи официально уполномочен для производства обыска...

Хозяин замахал на него руками...

- Знаю, знаю!! Ах ты, господи... Ну, неужели, обыск от вас уйдет? Разве же я не понимаю! Сам помогу! Но почему нам чуждаться хороших человеческих отношений?.. не правда ли, Никодим Иванович, кажется?! Да? Хе-хе! Узнал-с, узнал-с!! И никогда не догадаетесь - откуда?! На донышке фуражки вашей в передней прочел!! Ха-ха-ха!! Так вот... Лизочка! (Это моя жена... Превосходнейшая женщина!.. Я вас познакомлю.) Лизочка, дай нам чего-нибудь, - господам офицерам с дождя погреться!.. Ни-ни! Откажетесь безумно меня обидите!!