Охота на Церковь - Наталья Валерьевна Иртенина

Улыбка женщины стала еще более жалкой и робкой. Растерянный взгляд метался между гладким холеным лицом чекиста лет сорока и угольниками на его петлицах. Рука инстинктивно потянулась поправить кружевной воротничок кофточки, давно утратившей первоначальный цвет.

– Какое у вас дело, гражданка?

– Вы начальство? – с крепнущей надеждой во взоре спросила она.

– Сержант госбезопасности Малютин. Так какое у вас дело?

Женщина торопливо раскрыла сумочку и протянула ему листок разлинованной бумаги.

– Вот.

Пробежав глазами написанное, чекист, вопреки ее ожиданиям, не проявил интереса.

– Такого добра у Вощинина уже пачка, – отнесся он к дежурному. – Вызови его, пускай оформит.

Сержант положил листок на стол и повернулся уходить.

– У меня тоже пачка… – упавшим голосом сообщила его спине женщина.

Чекист быстро обернулся.

– Где вы это взяли?

– Дома… у сына под кроватью, – выдавила она.

Дежурный присвистнул.

– Не надо Вощинина, – отменил сержант свой приказ. – Я отведу гражданку к Кольцову.

Чекист забрал со стола листок и проводил женщину в конец широкого коридора на втором этаже. Велел ждать, затем распахнул перед ней дверь кабинета с табличкой «П.Н. Кольцов». У порога она застыла, словно опасаясь перешагнуть или ослабев от страха ногами. Сержант мягко, но сильно втолкнул ее и закрыл дверь.

Начальник райотдела Прохор Никитич Кольцов сидел за обширным столом. В одной руке он держал тетрадный листок, жестом второй велел женщине сесть напротив.

– Так, гражданка. Где эта пачка листовок, которую вы обнаружили у своего сына?

Из сумочки на этот раз медленно, боязливо она извлекла стопку листов в линейку. Кольцов, приподнявшись с кресла, стремительным хищным движением схватил всю пачку как добычу. Перебирая листы, он убедился, что на каждом написано одно и то же: «Смерть угнетателю народа и кровопийце Сталину! Да здравствует Ворошилов! Колхоз – крепостное право большевиков. Раньше рабочие и крестьяне жили лучше. Долой советскую власть. Граждане, обратите внимание на эту листовку! Союз Борьбы за Народное Дело».

– В стране дефицит бумаги, – пробрюзжал Кольцов, пересчитав листки. Их оказалось двадцать два, все исписаны одним почерком. – А эти негодяи еще и крадут у школы тетрадки.

– Я их Вовке в Горьком достала, – сжавшись в страхе, сообщила женщина.

Младший лейтенант госбезопасности, сурово глядя на нее, взялся за ручку.

– Фамилия, имя, отчество, происхождение, адрес проживания…

Через четверть часа Кольцов снял трубку телефона и вызвал оперативников: «Бегом ко мне!»

– Вы же ничего не сделаете моему Вовке? – всхлипнула женщина и достала из рукава кофточки носовой платок. – Ему только тринадцать…

– Да вы в своем уме, гражданка Соловейчик, а? – раздраженно напустился на нее начальник РО. – У вас под носом антисоветское подполье выросло, а вы сыночка выгораживаете! Лучше воспитывать надо было. Арестуем и расстреляем к чертовой матери, холера!

Несчастную сотрясли рыдания. Кольцов налил воды, поставил перед ней стакан.

– Как же… воспитывать… – Сдавленное плачем горло женщины выталкивало слова по одному. – Муж… не знаю… где… ушел… на заработки… пропал… Уборщицей… работаю… с утра… до ночи… Вовка… с хулиганами…

– Ну ладно, ладно, – смягчился Кольцов, – ничего с твоим несовершеннолетним бандитом не случится. Поживет в колонии пару лет. А пока посидит у нас, на вопросы ответит. Поняла, а? Ты, Евдокия Петровна, молодец. Правильно сделала, что к нам пришла. Проявила бдительность и сознательность. Настоящий советский человек!

В кабинет, постучавшись, вошел сержант Горшков.

– Вощинин где? – заорал на него начальник.

– Отрабатывает оперативное мероприятие, товарищ младший лейтенант, – несколько ошалев, доложил сержант.

– Значит, так, Горшков. Живо дуй по этому адресу. – Кольцов черкал в бланке ордера. – Мальчишку взять аккуратно. Припугни и постарайся сразу вытащить из него, сколько человек в организации, кто руководит, поименно. Все сделать без шума и быстро.

– А мне… – полуобморочно пролепетала женщина, – ехать с ними?

– Вы, гражданка, задерживаетесь до ареста вашего сына, – строго сказал начальник райотдела. – Горшков! Передай гражданку Соловейчик дежурному.

После их ухода Кольцов обмахнул вспотевшее лицо и шею платком. С неприязнью поворошил стопку возмутительных листовок, подцепил одну. Дело можно было считать почти раскрытым. Мальчишка, конечно, моментально расколется, пустит сопли и сдаст остальных. Выйти на взрослых организаторов диверсионного подполья будет несложно. Младший лейтенант усмехнулся: «Союз борьбы за народное дело… Сукины дети, а! Вот они, твари-троцкисты. Щупальца распустили. Детскими руками делают свою черную работу, холера…» Из нижнего высокого ящика стола Кольцов достал бутылку марочного грузинского коньяка и на глаз отмерил в стакан пятьдесят грамм. Подумав, встал с кресла и повернулся лицом к портрету Ежова.

– Вот так, товарищ генеральный комиссар госбезопасности. Мы тоже умеем показывать образцы сталинского стиля работы!

Он опрокинул коньяк в горло.

18

Раннее утро того же дня на бывшей Нижегородской улице, по-новому называвшейся Воровского, в народе переиначенной на Воровскую, началось с тревоги. Обитателей высокого бревенчатого дома поднял спозаранку настойчивый стук в дверь.

– На вас лица нет, отец Алексей! Что с вами?

– Простите… Простите, Елизавета Васильевна. И вы, отец Павел. Ради Бога… Мне бы немного передохнуть. Посижу у вас…

Священник почти упал на лавку в передней, точно подкосило ноги.

– Вас вызывали в НКВД? Вы от них? – уверенно предположил отец Павел Устюжин, настоятель Благовещенского собора. – Боже, что они там с вами вытворяли?..

– Нет, на этот раз не от них, – помотал головой отец Алексей. Квартирная хозяйка отца Павла щупала его лоб, пытаясь определить причину болезненного состояния внезапного гостя. – Благодарю вас, Елизавета Васильевна, я не болен.

– Вас трясет, как в лихорадке, батюшка. Пойду-ка поставлю чайник. – Почтенных лет женщина оставила их вдвоем, догадавшись, что объяснения не предназначены для ее ушей.

Отец Алексей поднял руки и посмотрел на мелко дрожавшие кисти. Лицо его было изжелта-бледным, с залегшей вокруг глаз синевой. Он казался смертельно утомленным, выжатым досуха.

– Давайте ко мне наверх. Я помогу.

Отец Павел почти взвалил гостя на себя и повел по лестнице на второй этаж. Комната, в которой он жил, обставлена была скромно: кровать, крохотный шкафчик для одежды и книг, столик с табуретом. На смятую постель он быстро набросил покрывало и усадил отца Алексея. Налил из графина воды в стакан.

– Теперь рассказывайте.

Выпив до дна, тот заговорил:

– Я принимал исповедь умирающего. – Он стал расстегивать телогрейку, под которой висела на груди холщовая сумка со священническим инвентарем. – За двенадцать лет практики в сане я никогда не слышал такого… Никогда не сталкивался с подобным… А ведь бывало всякое… Но такого ужаса… Как я вытерпел это, не понимаю… Я чувствовал, как волосы на голове шевелятся, да, в буквальном смысле… Сознаюсь, в иные минуты мне хотелось придушить его… Накинуть подушку на голову и… покончить с этим кошмаром. – Он точно сам исповедовался отцу