Пловец Снов - Лев А. Наумов

class="p1">Теперь взрослым оказался он сам, а будка – это либо какая-то вентиляция, либо трансформаторная подстанция. Разобраться уже невозможно, потому что её давно нет. Не нужна. Но почему отец тогда говорил про бомбоубежище? Он действительно так считал? Трудно предположить, будто папа в своём возрасте верил в подземные города. Или ему хотелось впечатлить сына, «заразить» таким совершенным и безопасным Ленинградом, куда Горенову-старшему переехать так и не удалось.

Было ли это всё? Георгию шёл четвёртый десяток, и далёкие воспоминания существовали в его голове в столь же летучем, газообразном состоянии, что и сны. Может, никогда не возвышалось здесь никакой будки, не было отца, не было детства. Всё приснилось. Или, скажем, детство всё-таки имело место, даже папа случался, но посреди двора стоял колодец. Такой широкогорлый, каменный, крепкий, из которого тогда на Гошу впервые бросила беглый взгляд Истина. Потом Горенов об этом накрепко забыл. Колодец снесли и засыпали. Не нужен. Много раз с тех пор Георгий приезжал в этот город с надеждами. Почти все – с маленькой буквы, но одна – его молодая жена – была с большой. И теперь он начал вспоминать. Медленно, постепенно. Наверное, дело в том, что однажды во время прогулки черты Медузы на решётке Летнего сада показались ему неумолимо знакомыми и всколыхнули прошлое. Всего, кстати, парковый ансамбль огораживают тридцать шесть столбиков с одинаковым лицом. Вот оно, число игры. На какой из них ставить? Каковы правила?

Новые мысли клубились в голове, но не прибавляли ясности. Всё усиливалось ощущение, точнее уверенность, будто сон с колодцами, быть может, – самое важное из случившегося с ним за последнее время.

Не хотелось сомневаться в том, что это как-то связано и с книгой G. Горенов знал: море, которое владеет автором, впадает в тёмный океан, где писателям и поэтам плавать нельзя. Люди не выживут. Так далеко тексты отправляются одни. Разумеется, не любой последовательности букв это под силу. Там они сами за себя и активно противостоят собственной невозможности, своему естественному небытию. Но как провести границу между морем и океаном? Как по ошибке не заплыть слишком далеко?

В голове возник один случай из давнего прошлого. Помнится, таганрогские газеты долго его обсуждали. Однажды на пляж пришёл некий человек. Его никто не знал. Видимо, он был не из местных. Приезжий. Почти у самой воды неизвестный нашёл местечко между разморившимся на солнце семьями. Аккуратнейшим образом он сложил одежду и полотенце в полиэтиленовый пакет, придавил его камнем, после чего отправился купаться. Человек входил в воду медленно, словно сомневаясь. Впрочем, это, зная конец истории, кажется, будто он не был уверен. Шёл шаг за шагом, а когда стало глубоко, оттолкнулся от дна. Он плыл и плыл всё дальше от берега. Никто не смотрел на него, никто не заметил, как голова медленно исчезает из вида. Только вечером, когда на пляже остался один пакет, люди поняли, что кто-то не вернулся.

Потом все наперебой говорили про самоубийство. Добавляли, будто одно только выражение его физиономии указывало на намерения свести счёты с жизнью. Само лицо при этом никто не запомнил, потому портрет составить не смогли. Но, во-первых, если всё так, почему окружающие не попытались его остановить? Во-вторых, человеку, умеющему плавать, утонуть специально нелегко. А в-третьих, зачем он столь аккуратно складывал вещи в пакет, если не собирался вернуться?

Теперь Горенов уже знал, что большинство писателей входит в море именно с таким выражением лица и неопределёнными намерениями. Они не знают, что будет, потому на всякий случай оставляют вещи бережно собранными. Аккуратность – важный спутник литературы, тогда как «творческий беспорядок» – не более чем ещё одно распространённое заблуждение относительно писательского труда.

Что до колодца, двора, будки и Истины… Тут Георгию вспоминался другой случай, уже из его собственной жизни. Повторяя ритмичные движения, не сбивая дыхание, он заплыл довольно далеко. Не дальше обычного, но на такой дистанции от берега, как правило, больше людей нет. Вдруг Горенов заметил, что рядом с ним плыла рыба. Совсем крохотная рыбёшка. Ничего страшного, но… странно. Она сопровождала его не меньше получаса, иногда делая виражи вокруг головы, следуя то справа, то слева. Когда пловец останавливался, чтобы передохнуть, спутница ждала его, вертелась вокруг. Один раз Георгию удалось поймать юркую в ладошку. Что с ней делать? Разумеется, он отпустил её, после чего они двинулись дальше… вдвоём.

Георгий часто вспоминал тот заплыв, поскольку не мог взять в толк, что это было. Хладнокровный инстинкт? Любовь рыбы к человеку? Может, в мальке заключался дух кого-то из его ушедших друзей? Или – такая идея тоже посещала – кого-то из друзей будущих? Мысли о том, будто в море писателя преследовал некто из великих предшественников – Достоевский или, например, Бальзак – приходили к нему только в подпитии, однако очень нравились, потому оставались надолго. Кстати, плавать пьяным категорически нельзя! В этом обстоятельстве заключается одно из фундаментальных отличий жизни в море и на суше.

Что, если действительно это была любовь? Удивительное и таинственное рыбье чувство. Быть может, самое чистое и подлинное на свете, поскольку оно лишено кровной обусловленности и даже теоретической возможности плотской страсти.

Именно после того случая Горенов пришёл к выводу, что самая главная связь, которая возникает между людьми, не имеет ничего общего ни с родственными узами, ни с половым влечением. Женщин выбирает инстинкт. Родных не выбирает никто. Получается, что именно тех людей, которые входят в нашу жизнь иными путями, мы определяем и умом, и сердцем. Узы с ними не случайны, а мотивированы и наполнены смыслом. Как правило, это близкие друзья одного с нами пола, и их Георгию очень не хватало.

Чем пловец мог тогда ответить рыбе на её любовь? Голый, посреди моря, кругом вода… Как проявить взаимность одинокому, практически бессильному по сравнению со средой существу? Горенов решил проглотить малька, чтобы молекулы полюбившего его создания навсегда остались внутри. Очень человеческая идея! Рыбёшка была такой крохотной, что её можно отправить в желудок, не жуя. Пару раз он едва не захлебнулся, пытаясь сделать это. Ничего не вышло, а отважное… или слишком влюблённое создание всё не отставало.

Ситуация с Истиной казалось чем-то сродни. Как тот малёк, суровая женщина неотрывно следовала за ним, не давая никаких намёков на то, чего, собственно, она хочет.

– Уважаемый, поняты́м будете? – внезапно раздался знакомый голос за спиной. Тот же самый, что два дня назад. Георгий запомнил его, что не удивительно. Но следователь тоже узнал случайного встречного, чего вряд ли можно было ожидать.

– А,