С открытым сердцем. Истории пациентов врача-кардиолога, перевернувшие его взгляд на главный орган человека - Сандип Джохар

обнаружил безмолвного и бледного Форсмана лежащим на окровавленной каталке с по-прежнему торчащим из руки катетером, неподвижным взглядом уставившегося в потолок. «Какого черта ты творишь?» – закричал Ромейс. Форсман писал, что был вынужден «разок-другой пнуть его по ногам, чтобы тот успокоился».

Когда Форсман ввел в вену оставшиеся несколько сантиметров катетера, его кончик, очевидно, прошел под мышку и вошел в правое предсердие. Это был переломный момент, которого долгие годы ждали и боялись мыслители и врачи, – по сути, это было осквернением. Дитзен и обалдевший лаборант рентгенлаборатории сделали снимок, документирующий положение катетера. Затем Форсман вытянул трубку катетера из своего тела.

Узнав о том, что натворил Форсман, Шнайдер рассердился, но признал (за кружечкой в близлежащей таверне), что Форсман оказал развитию медицинской науки неоценимую услугу. «Говори, что ты экспериментировал на кадаврах, прежде чем опробовал это на себе», – настоятельно советовал Форсману Шнайдер, надеясь, что тогда научное сообщество не сочтет того сумасшедшим. В любом случае в Эберсвальде его подопечному больше делать было нечего. Шнайдер посоветовал Форсману перевестись в другое учреждение, более ориентированное на исследовательскую деятельность, где он смог бы и дальше развивать свои идеи.

Спустя несколько месяцев Форсман занял неоплачиваемую позицию в берлинской больнице Charité. В ноябре 1929 года он опубликовал отчет о поставленном на себе эксперименте в ведущем журнале «Еженедельник клинической медицины»[42]. Его отчет «Зондирование правого предсердия»[43] получил широкую огласку в прессе, но медицинское сообщество лишь посмеялось над Форсманом, и он обзавелся репутацией полоумного. На тот момент у его открытия не было никакого практического применения – оно появилось лишь несколько лет спустя, – и предложение Форсмана использовать катетеризацию сердца для изучения метаболических процессов или сердечной реанимации никого не вдохновило. Более того, один из ведущих немецких хирургов Эрнст Унгер сделал ложное заявление, что много лет тому назад уже проводил катетеризацию сердца, и обвинил Форсмана в том, что тот при публикации не сослался на его авторство. Это заявление было опровергнуто редактором «Еженедельника». На волне противоречий в медицинском сообществе двадцатишестилетнего Форсмана уволили. Председатель совета больницы, один из ведущих академических специалистов в немецкой хирургии Фердинанд Зауербрух, по слухам, сказал Форсману: «Ты годишься для работы в цирке, а не в клинике с хорошей репутацией».

В январе 1930 года Шнайдер разрешил Форсману вернуться в Эберсвальд, где молодой врач продолжил свои эксперименты с катетерами. Он наконец-то стал проводить исследования на животных; собак для экспериментов он держал в квартире своей матери, потом делал им укол морфия, клал их в мешок и вез в больницу на своем мотоцикле.

Форсман продолжал экспериментировать и на себе, вводя в сердце контраст, чтобы его работу было лучше видно на рентгеновских снимках. Несмотря на низкое качество изображений и в массе своей безуспешные эксперименты, Форсман продолжал работать над собой до тех пор, пока все пригодные для катетеризации вены на его руках не оказались покрыты шрамами (как и несколько вен в паху).

Несмотря на его самоотверженность, на хирургических конференциях выступления Форсмана ставили в самый конец списка и практически не уделяли им внимания. Разочарованный отсутствием прогресса и прохладным отношением научного сообщества к его работе, Форсман и вовсе отвернулся от кардиологии и занялся урологией. Со временем он открыл частную практику, подобную той, что была у его дяди Уолтера, в небольшом городке в Шварцвальде.

Тем не менее эксперименты Форсмана недолго оставались в забвении. В конце 1930-х годов двое американских ученых, Андре Курнанд и Дикинсон Ричардс, работавшие сначала в Колумбийском пресвитерианском медицинском центре, а затем в госпитале Бельвю в Нью-Йорке, наткнулись на публикации Форсмана и воспользовались его методикой для исследования давления и направления кровотока в сердце. Сначала они проводили свои эксперименты на собаках и шимпанзе, а затем и на людях. В преддверии войны их исследования были интересны федеральному правительству, ведь исследование кровообращения могло способствовать более эффективному лечению травматического шока. В течение десяти лет ученые больницы Бельвю с помощью тонких, всего несколько миллиметров в диаметре, видоизмененных катетеров для мочевого пузыря изучали динамику кровообращения у пациентов с врожденными пороками сердца, перикардитом и ревматизмом. Американская кардиология вступила в новую эпоху[44].

В 1956 году, спустя почти три десятилетия после эпохального эксперимента Форсмана, он разделил с Курнандом и Ричардсом Нобелевскую премию по физиологии и медицине «за открытия, касающиеся катетеризации сердца и патологических изменений в системе кровообращения». В своей Нобелевской речи Курнанд отдал должное вкладу Форсмана, заметив, что катетер в сердце стал «ключом в замке», которым были заперты тайны физиологии человеческого сердца. Катетеризация сердца, несомненно, была одним из величайших открытий в медицине XX века, и для нее нашлось множество применений – она используется для коронарных ангиограмм, коронарного шунтирования, при исследованиях правых отделов сердца; каждая из этих процедур спасла бессчетное множество людей от преждевременной гибели. В своей речи Форсман заявил, что чувствует себя «как сельский пастор, которому только что сообщили, что его назначили епископом». Несмотря на полученную Нобелевскую премию, он так и не вернулся к кардиологии. «Это исследование слишком далеко продвинулось, – писал он. – Я тщательно проанализировал ситуацию и пришел к выводу, что никогда не догоню остальных». Он решил, что «честнее довольствоваться ролью главного ископаемого». Форсман продолжал вести свою частную урологическую практику. Первого июня 1979 года он скончался от инфаркта.

Как часто бывает в науке, на место разрушенного табу на прикосновение к сердцу пришло другое. Проникновение в камеры сердца размером с яблочко – это одно, а вот введение катетера в коронарные артерии, по которым в эти камеры попадает кровь, – совсем другое дело. Коронарные артерии узкие, меньше пяти миллиметров диаметром. Если они поражены наростами жировых бляшек, то их ширина может сократиться до нескольких микронов. Никто не помышлял о том, чтобы вводить в эти сосуды контраст, полагая, что перекрытие коронарной артерии катетером даже на несколько секунд приведет к фатальной аритмии. Даже бесстрашный Форсман никогда не лез в коронарные артерии; их исследования проводились только при вскрытиях. Несмотря на то что в ходе экспериментов над животными это распространенное врачебное заблуждение никоим образом не подтвердилось, человеческое сердце снова приобрело статус уникального и неприкосновенного органа. Надолго ли он сохранился? Уже после Второй мировой войны коронарные артерии стали новой ступенью развития и святым Граалем кардиологии.

7. Стрессовые переломы

Всякое воздействие разума, вызывающее боль или удовольствие, надежду или страх, приводит к возбуждению, достигающему и сердца.

Уильям Гарвей. «О движении сердца» (1628)

В лаборатории катетеризации я мог своими глазами увидеть последствия