С открытым сердцем. Истории пациентов врача-кардиолога, перевернувшие его взгляд на главный орган человека - Сандип Джохар

и металлические компоненты повреждают клетки крови, и у пациента происходит апоплексический удар. У небольшого, но оттого не менее значительного процента пациентов в какой-то мере наблюдаются нарушения когнитивных функций, например, проблемы с памятью, дефицит внимания или трудности с речью. Это состояние прозвали насосной головой, и оно может сохраняться в течение многих лет после операции и во многих случаях наверняка необратимо. Причины возникновения такого осложнения неизвестны, но предполагается, что подобное может происходить из-за микроскопических сгустков крови или пузырьков воздуха, недостаточности мозгового кровообращения во время операции, попадания в мозг частичек жира из аорты или из-за воспаления мозга.

Несмотря на эти проблемы, аппарат сердечно-легочного кровообращения последние полвека является бесценным подспорьем в развитии кардиохирургии и спас бессчетное число жизней.

Операции на открытом сердце были апогеем американского медицинского мастерства, и изобретение Гиббона только ускорило прогресс в этой сфере. В 1955 году смертность в кардиохирургии достигала 50 %, в 1956-м она упала до 20 %, а еще годом позже, в 1957 году, и вовсе составила всего 10 %.

К концу 1950-х годов хирурги исправляли даже самые сложные врожденные пороки сердца. «Врач, сидящий у постели умирающего от внутрисердечной деформации ребенка, в 1952 году мог лишь молиться за его жизнь! – писал Лиллехай. – Сегодня, когда у нас есть аппарат сердечно-легочного кровообращения, исправление пороков <сердца> перешло в разряд рутинных операций». Сердце стало, говоря словами одного писателя, «целью хирургического штурма».

Возможно, история моей собственной семьи пошла бы по совсем иному пути, будь изобретение Гиббона закончено несколькими годами раньше. Оно позволило бы спасти моего деда, у которого наверняка была ишемическая болезнь сердца и который наверняка умер от тромбоза коронарных артерий. Впрочем, ему все равно пришлось бы дождаться 1960-х годов, когда доктор Майкл Рохман провел в Бронксе первую в истории успешную операцию по аортокоронарному шунтированию. В 1967 году Рене Фавалоро провел в кливлендской клинике первое аортокоронарное шунтирование, при котором для обхода коронарной обструкции использовались вены ноги, и эта технология успешно применяется по сей день. Сегодня на планете ежегодно проводят свыше миллиона кардиологических операций – по три тысячи операций в сутки – и используют для них аппарат сердечно-легочного кровообращения.

* * *

В числе этих операций была та операция на митральном клапане, которую мы проводили тем рождественским утром в Фарго. Через два часа после начала операции доктор Шах наконец-то вырезал инфицированный клапан ножницами. Я все время стоял рядом с ним, у меня устали и болели ноги, и я размышлял о том, когда операция подойдет к концу. Шах продел в текстильное колечко на тканевом искусственном клапане зеленые и желтые синтетические нитки Gore-Tex, такие же, как наполнитель в моей зимней куртке. Выглядело это кошмарно, как перепутанные стропы парашюта, но, когда он нанизал новый клапан на равномерно распределенные по окружности швы, нити распрямились и клапан встал на место как влитой.

Когда он закончил, то опустил изголовье хирургического стола пониже, чтобы в случае, если в сердце остался воздух, при таком положении тела он направился к ногам, подальше от мозга. Перфузиолог повернул один из переключателей, и аппарат сердечно-легочного кровообращения стал работать медленнее. Когда Шах снял зажим с аорты, кровь потекла по коронарным артериям, вымывая из сердца калиевый раствор, державший его в состоянии фибрилляции. Сердце поначалу билось несильно, почти синхронно с тяжелыми толчками аппарата вентиляции легких. Шах убрал из груди пациента оставшиеся трубки. Затем его ассистент закрыл грудную клетку и зашил ее стальной проволокой.

Мы закончили операцию. Я чувствовал невероятное облегчение, в основном за пациента, но еще и потому, что мне хотелось вернуться домой. Было почти пять часов утра, и я еле стоял на ногах. Шах казался напряженным. Давление пациента было опасно низким, всего 70/40. Сердце еще не начало работать в полную силу. Посовещавшись с анестезиологом, Шах ввел в аорту наполненную гелием ручную шаровую помпу для поддержания давления крови. С тревогой он смотрел на еще не пришедшего в сознание пациента. Потом сел на стул рядом с ним и стал ждать.

Я тоже прождал какое-то время, надеясь, что что-нибудь произойдет и все смогут пойти по домам. К тому моменту Шах не обращал на меня внимания. Я отправился в раздевалку, чтобы переодеться. Через некоторое время меня, спящего на жесткой лавке в раздевалке, разбудила медсестра и сказала, что отвезет меня домой. Мы быстро ехали по дорогам, покрытым жижей, которая напоминала пюре с подливкой. Вставало солнце, а на деревьях лежала пара дюймов свежего, выпавшего за ночь снега. Она довезла меня до дома моих родителей. Я тут же завалился спать.

Шах так и не позвонил мне, чтобы рассказать об исходе операции, но на следующий день я узнал от родителей, что пациент не выжил. Его давление продолжало падать, невзирая на помпу с гелием и внутривенные лекарства, и около семи утра, почти через семь часов после нашего прибытия в больницу, он пополнил список жертв эндокардита, великого убийцы Ослера.

Смертельный случай в самом начале моей карьеры стал для меня важным уроком. Каким бы невероятным ни было развитие кардиохирургии за последний век, сердце остается уязвимым органом. Несмотря на все наши старания, пациенты с болезнями сердца продолжают умирать.

6. Гайка

Размышления об эпохе, когда сосудистые болезни сердца могут быть предотвращены или замедлены, позволяют проникнуться ее величием. Пожалуй, это самое важное из всего, что может быть, ну, разве что кроме еды, наличия убежища и отсутствия войны.

Клод Бек Journal of Thoracic Surgery (1958)

В 2001 году, когда я только начинал свою ординатуру в кардиологии, запущенные лаборатории катетеризации в больнице Бельвю наводили на мысли о том, что в последний раз их ремонтировали в 1930-х годах, когда Андре Курнан и Дикинсон Ричардс работали в них над своим фундаментальным исследованием по катетеризации сердца – процедуре, позволяющей узнавать давление и направление кровотока в сердце, а также проводить ангиографические исследования. На стенах топорщилась облезшая краска, свет пыльных ламп был приглушенным, а ангиограммы по-прежнему писались на катушки пленки, тогда как все остальные учебные больницы Манхэттена давно уже перешли на цифровой формат. Старшая медсестра лабораторий Рода и свита ее блеклых ассистентов с дряблыми веками глаз тоже выглядели реликвиями времен Второй мировой войны. Рода никогда не говорила, чего от тебя требуется. Ей было куда проще наорать потом, когда ты уже ошибся. Первый месяц в лаборатории катетеризации я чувствовал себя так, словно снова вернулся в интернатуру, вот только теперь мне было за тридцать, я был