Глаза и уши режима: государственный политический контроль в Советской России, 1917–1928 - Измозик Владлен Семенович

Но это не означало прекращения межклановых усобиц. В свою очередь, Н. Нариманов при содействии М. Дж. Багирова, ставшего 10 февраля 1921 года председателем Азербайджанской ЧК, нанес удар по Р. Ахундову, занявшему пост секретаря ЦК АКП(б) в начале 1921 года. В конце мая 1921 года сотрудники ЧК, якобы случайно, арестовали торговца оружием Гасана Алиева. Во время допроса выяснилось, что квартира, где жил Алиев, принадлежит семье Ахундова. В квартире в ходе обыска были найдены документы партии эсеров, компрометировавшие Ахундова. В результате в середине июня 1921 года на заседании Политбюро и Оргбюро ЦК АКП(б) Р. Ахундов отказался от поста «постоянного» секретаря ЦК. Зато после снижения политического влияния Н. Нариманова в 1923 году М. Дж. Багиров начал преследовать его близких сторонников [320].

Зато партийной поддержкой продолжала пользоваться идея самого широкого участия коммунистов в деятельности ВЧК. 6 августа 1920 года появилось обращение «Всем губкомам РКП», подписанное заместителем председателя ВЧК И. К. Ксенофонтовым. Он утверждал, что «история скорее простит нам излишнюю решительность, чем мягкотелость», и далее делал следующий вывод: «Желательно усиленное привлечение наибольшего количества партийных работников не только к прямой работе в ЧК, но и к косвенному сотрудничеству, к осведомлению, каковое является основой работы ЧК. Вот почему ВЧК всегда указывала на необходимость обязать всех коммунистов быть осведомителями, ибо борьба с контрреволюцией есть общая задача партии» [321].

В условиях Гражданской войны руководители же ВЧК стремились насадить тотальное доносительство. Уже знакомый нам М. Я. Лацис писал: «Каждый гражданин должен быть и красноармейцем, и сотрудником Чрезвычайной комиссии. Только при этом условии мы победим» [322]. Тем не менее руководство ВЧК было недовольно качеством работы осведомителей. В циркулярном письме от 1 сентября 1920 года «О положении и работе в органах ЧК на местах» подчеркивалось: «…на местах плохо обстоит дело с осведомлением, почему ЧК часто лишена возможности выполнить свою работу успешно. Нужно <…> добиться того, чтобы у ЧК всюду и везде были зоркие глаза и надежные уши» [323].

Каковы же были реальные размеры обычного «осведомления» и «коммунистического осведомления» и его эффективность? В Сибири в октябре 1920 года председатель Енисейской губЧК Р. К. Лепсис констатировал «полнейшее отсутствие работы» в уездах и воинских частях. К июлю на 28 волостей Тюменского уезда имелось 25 сексотов. В Тобольском уезде к концу октября 1920‑го на 39 волостей было всего 15 осведомителей. Вербовка осведомителей там велась в основном ОО и транспортными ЧК. Первоначально основная их часть состояла из членов партии [324].

Но само количество осведомителей еще не решало проблему. Это видно на примере Особого отдела Кронштадтской крепости и 2‑го отделения Особого отдела охраны финляндской границы, сотрудники которого обслуживали все морские и береговые воинские части в районе крепости Кронштадт на рубеже 1920–1921 годов. Особый отдел Кронштадтской крепости в декабре 1920 года вместо полагавшихся по штату 50 осведомителей имел 150 [325]. 2‑е отделение на 26 тысяч человек, включая корабельные команды, береговые части и вспомогательные подразделения, в декабре 1920 года имело также 150 осведомителей, а к концу февраля 1921-го — 176, т. е. в среднем на 150 человек приходился один секретный сотрудник [326]. По мнению начальника Информационной части 2‑го отделения Особого отдела, развитию осведомительной сети препятствовала «неотзывчивость, отсутствие желания и стремления у большинства партийных работников принять участие в работе в области осведомления, несмотря даже на циркулярное письмо ЦК РКП(б), призывающее всех коммунистов быть осведомителями особых отделов».

Причем в этом же сообщении, датированном 24 февраля 1921 года, т. е. за несколько дней до начала Кронштадтского восстания, утверждалось, что «посредством наблюдения в большинстве случаев удавалось обнаружить лиц, сеющих недовольство в массах на почве различных недостатков, что давало возможность своевременно принять меры к предотвращению волнения массы» и «в настоящее время особенно острых недостатков в Информационной части не ощущается» [327]. Таким образом, можно утверждать, что само количество осведомителей еще не гарантировало своевременности и точности информации о реальном настроении широких масс, в том числе в армии и флоте.

В заключение отметим, что именно органы ВЧК в ходе Гражданской войны оказались наиболее приспособлены для ведения политического контроля над населением. С 1918 года они стали обзаводиться кадрами внутренней и внешней агентуры: осведомителями и разведчиками. Начался процесс формирования структур новой тайной полиции в самых разнообразных сферах экономической и политической жизни. Наблюдение велось за всеми группами населения, но наибольшее внимание в эти годы уделялось «бывшим»: представителям имущих классов и слоев дореволюционной России (помещикам, дворянам, купцам, предпринимателям, духовенству, интеллигенции и т. п.), а также разнообразным политическим течениям, партиям и группам самого широкого идеологического спектра (от анархистов до монархистов).

В обстановке Гражданской войны особую важность, что вполне понятно, приобрел контроль над армией. Для этой цели были сформированы Особые отделы ВЧК. В августе 1920 года в ведение ВЧК перешла перлюстрация. Материалы политического контроля поступали в вышестоящие органы в виде регулярных (ежедневных и еженедельных) сводок. Они обязательно направлялись руководству страны. Именно органы ВЧК в наибольшей степени соединяли политический контроль с политическим сыском. Вместе с тем старые моральные нормы, хотя и были отодвинуты, еще существовали в сознании значительной части коммунистов, особенно вступивших в партию до революции. Отсюда та критика ВЧК, которая звучала не только в партийной среде, но и прорывалась на страницы официальной советско-партийной печати. Может быть, эти люди в глубине души были согласны с теми, кто в начале 1918 года говорил, что если руководствоваться принципом С. Г. Нечаева «для торжества революции все средства хороши», то «после введения смертной казни и уничтожения свободы снова придется завести и своих жандармов, и своих „провокаторов“» [328]. Поэтому они успокаивали и себя, и других тем, что ВЧК с ее методами — временная необходимость. Эту иллюзию поддерживали и руководители ВЧК, возможно и сами в это верившие. Все тот же М. Я. Лацис объяснял в этой связи: «ВЧК, как орган чрезвычайный и временный, не входит в нашу конституционную систему» [329].

Все это не мешало «временному органу» стремительно наращивать свою численность. Если до образования местных ЧК в марте 1918 года весь аппарат насчитывал 219 человек, то к началу 1921‑го он вырос в сотни раз. М. Я. Лацис, уверявший, что «наши Чрезвычайные комиссии насчитывают со всеми канцеляристами до 31 тыс. человек сотрудников», приуменьшал численность примерно вдвое. По сведениям сотрудника ЦК РКП(б), обследовавшего ВЧК летом 1921 года, учетно-распределительный отдел ВЧК «держит на учете 60 тыс. работников ЧК, причем личные дела с анкетами каждого хранятся в порядковом виде <…> Все работники ЧК <…> имеют постоянные свои номера <…> в общем учет точен» [330]. Наконец, Совет труда и обороны на своем заседании 11 ноября 1921 года принял решение о выделении на ноябрь «для сотрудников ВЧК 75 тыс. пайков» [331].