Глаза и уши режима: государственный политический контроль в Советской России, 1917–1928 - Измозик Владлен Семенович

а) каждый коммунист <…> обязан прислушиваться к ведущимся вокруг него разговорам, сообщая подозрительное Особому отделу; б) на месте своей службы каждый коммунист должен наблюдать за подозрительными лицами, информируя Особый отдел; в) каждый коммунист обязан доставлять Особому отделу сведения об общем настроении учреждения или части войск, где он служит; г) ни один коммунист не имеет права отказаться от поручения познакомиться с той или иной личностью по указанию Особотдела, ходить в указанный дом и сообщать, что там говорилось.

Можно сказать, что коммунисты Владимирского порохового завода в 1918 году предвосхитили дальнейшее развитие событий. В письме также отмечалось: «Сбор сведений от членов РКП надлежит производить как с общим кадром осведомителей, т. е. сохраняя тайну поручения и организуя приемы на конспиративных квартирах», но «использование коммунистов-осведомителей для слежки или технических агентурных целей недопустимо, так как это, безусловно, поведет к провалу дела» [311].

В июле 1920 года, расширяя эту практику, в ЦК обратился Президиум ВЧК с просьбой обязать «быть осведомителями органов ТО (Транспортного отдела. — В. И.) ВЧК, в частности, и ВЧК вообще» коммунистов, работающих на транспорте. Оргбюро ЦК 2 сентября 1920 года постановило распространить эту обязанность на «коммунистов, работающих по транспорту» [312].

Таким образом, по воле высшего партийного органа десятки тысяч коммунистов должны были превратиться в осведомителей ВЧК и доносчиков. Надо отметить, к чести значительной части рядовых членов партии, что они не стремились выполнять указание своего ЦК. Из разных мест — Вятки, Саратова, Царицына — шли сообщения, что выполнение циркуляра ЦК идет неудовлетворительно: «Нет случаев регистрации партийных товарищей в осведомители Особотдела, <…> мер не принимается», «Некоторыми товарищами осведомление рассматривается как слежка, наблюдаются отказы, а политотделы и губком на это не реагируют», «Циркулярное письмо проводится в жизнь очень слабо» и т. п. [313]

Между тем в аппарате ВЧК в это время родилась идея создания на местах еще одного осведомительного параллельного органа, который бы передавал в центр собственную независимую информацию, ибо Президиум ВЧК признал «информационный материал, поступающий от Губчека недостаточным, малосодержательным, не позволяющим делать правдивые выводы». Поэтому новая структура должна была «дополнить, развить, а иногда и исправить наше представление о той или иной губернии».

Как видно, руководство ВЧК быстро осознало, что от бюрократической структуры трудно ждать подлинно объективной информации о положении дел. Но выход из этого положения искали не в санкционировании деятельности каких-то независимых политических сил или органов печати, а в формировании еще одного центра слежки. В письме из ВЧК заведующему учетно-распределительным отделом ЦК А. О. Альскому содержалась целая программа его построения.

В частности, там говорилось: «Необходимо в каждой губернии обзавестись, по крайней мере, одним таким товарищем, который мог бы сам, оставаясь в стороне или очень мало участвуя в управлении губернией, мог бы наблюдать за политической жизнью, оценить ее и сообщать нам результаты его обследования. Товарищ этот должен уметь быстро ориентироваться, обладать располагающей внешностью, знать людей, уметь подойти к ним, и, главное, он должен быть хорошо политически грамотным». Такие «товарищи» «могут совмещать свою работу в одном из местных органов с работой у нас». Их задача — «информировать нас о зловещих явлениях, которые иногда упускаются или опускаются местными губчека, о работе комиссаров, губисполкомов, губкомов, губчека, о настроениях и группировках местных работников, их взаимоотношениях и пр.». Одновременно предлагалось создание передвижных групп для обследования губерний [314]. Все это означало бы слежку уже за тысячами ответственных работников-коммунистов, тотальное недоверие самому партийному аппарату и его органам.

Такая идея в тот момент показалась, видимо, слишком опасной для самой партии и была отвергнута. К сожалению, нам не удалось найти других сведений о судьбе этого письма, его обсуждении, но о его решительном неприятии говорят более поздние документы. Пленум Кавказского бюро ЦК РКП(б) 7 января 1921 года постановил: «Сообщить <…> всем парткомам, а также органам чека, что согласно заявления предвечека республики Дзержинского, установление слежки за ответственными партийными работниками без ведома парткома считать недопустимым, а лица, нарушающие этот порядок, подлежат аресту» [315].

15 декабря 1921 года на это вновь указывала телеграмма полномочным представителям ВЧК, председателям губЧК и начальникам Особых отделов, копия которой была направлена секретарю ЦК В. М. Молотову. Подписанная заместителем председателя ВЧК И. С. Уншлихтом и руководителями Секретно-оперативного и Административно-организационного управлений В. Р. Менжинским и С. Ф. Реденсом, она напоминала, что «всякая слежка за ответственными губернскими, областными и центральными партработниками строго воспрещается. Виновные в нарушении этого приказа будут строго караться» [316]. Как видим, партийный аппарат стремился оградить себя от слежки со стороны органов ВЧК.

Вместе с тем следует помнить, что то или иное распоряжение вовсе не означало автоматического его соблюдения. В частности, в ходе конфликта в партийных верхах осенью 1921 года в Петрограде Г. Е. Зиновьев на заседании губернской контрольной комиссии 22 октября обвинил председателя Петроградской ЧК Б. А. Семенова в организации слежки за руководящими партийными работниками И. П. Бакаевым, С. М. Гессеном, Г. Е. Евдокимовым и М. М. Лашевичем. Б. А. Семенов отрицал это и доказывал, что ему «приходится вести наблюдение за политическим противником, получив на это соответствующие директивы ПК», а обвинения связаны с тем, что он принадлежит «к той группе товарищей, которые высказывают претензии товарищу Зиновьеву». Губернская КК записала в своем решении, что «не нашла ни единого факта, подтверждающего заявление т. Зиновьева» [317]. Главное в данном эпизоде, независимо от его достоверности, что такое обвинение могло возникнуть и что разбор его проходил на официальном уровне.

Такие явления наблюдались и в других регионах. В Сибири в начале 1920‑х томские чекисты перлюстрировали корреспонденцию, отправляемую секретарям ЦК, тюменские — следили за секретарем губкома РКП(б). Начальник отделения линейной ТЧК ст. Красноярск Буйволов со 2 декабря 1921 года установил слежку за деятельностью президиума Енисейского губкома «на предмет установления, какие секретные собрания бывают в губкоме» и без ведома секретаря губкома допрашивал его сотрудников. Губком тут же сместил и арестовал Буйволова [318].

В Азербайджанской ССР в 1920–1923 годах противоборствующие группировки использовали связи с руководством республиканской ЧК — ГПУ в борьбе за власть. С сентября 1920 года заместителем председателя Азербайджанской ЧК, а затем и заведующим Секретно-оперативным отделом являлся А. Кавтарадзе. Комиссия по «делу Кавтарадзе» 6 февраля 1921 года установила, что местные чекисты устанавливали взаимную слежку. Агент ЧК Д. Чечелия по указанию А. Кавтарадзе подслушал телефонный разговор между председателем республиканской ЧК Э. Ханбудаговым и наркомом путей сообщения Ч. Ильдырымом. Также выяснилось, что Кавтарадзе разглашал секретные постановления Политбюро ЦК АКП(б) в отношении ставленников председателя СНК Азербайджанской ССР Н. Нариманова. В результате Кавтарадзе был снят со своего поста [319].