Братья Стругацкие. Письма о будущем - Юлия Черняховская

А. Скаландис мимоходом отмечает интересный факт, связанный со знакомством Стругацких с термином «двоемыслие» (Double think)[201]. Этоттермин вводит в литературный оборот Дж. Оруэлл, известный антиутопист, как позже стало известно – агент английской политической полиции, работавший в среде людей левых убеждений, запрещённый к печати в СССР. Б. Стругацкий использует этот термин в 1960-х гг., его знакомство с Оруэллом происходит через самиздат, популярный в эти годы, а А. Стругацкий – заметно раньше, по всей видимости, он читал книгу Оруэлла в подлиннике, на английском языке. Читал в оригинале и переводил А. Стругацкий неизвестные в СССР произведения Киплинга («Сталки и компания»), причём перевод отправлял затем брату.

В качестве специфического фактора формирования мировоззрения А. Стругацкого можно выделить японскую литературу, которой он увлекался всю жизнь[202].

В студенческие годы он переводил на занятиях Р. Акутагаву, которого в то время в СССР ещё никто не знал. В годы службы читал и переводил любые японские тексты, чтобы не забыть язык. А. Скаландис усматривает в элементах воспитательной теории Стругацких – в идее воспитания детей в интернатах – преемственность, в том числе и с японской военной педагогикой[203].

В письмах 1951 г. А. Стругацкий перечисляет брату книги, которые читает, среди них на японском: «Дон Жуан в Аду» Кикутикана, «До и после смерти» Арисимы Такео[204].

Не имеет смысла перечислять все переводы А. Стругацкого. Тем не менее, зная об этом обстоятельстве, можно предположить, что японская культура и философия оставили определённый отпечаток на формирование его мировоззрения.

Б. Стругацкий, отвечая на вопросы читателей, говорит о своём увлечении японской поэзией в 50-е гг.[205] В отличие от него А. Стругацкий именно к поэзии этой страны был равнодушен.

В 1960-е гг. А. Стругацкий часто высказывает брату желание писать «как Хемингуэй». Позднее на вопрос анкеты Р. Д. Орловой «Какую роль в вашей жизни сыграла американская литература?» А. Стругацкий отвечает: «Вы интересуетесь, какую роль сыграла американская литература в моей жизни… Боюсь, мне придётся Вас разочаровать. И в моём формировании как человека, и как литератора, американцы играли, по-видимому, весьма скромную роль. Во всяком случае, куда более скромную, нежели русская, английская и немецкая литературы. Исключение составляет, пожалуй, Хемингуэй… Я имею в виду… его «айсберговая методология»… И наряду с Гоголем, Щедриным, Достоевским, А. Толстым, Уэллсом, Фейхтвангером и Кафкой этот писатель был и остаётся моим учителем в литературе»[206].

За этой исключительно стилистической деталью скрывается целая философская система, характерная для эпохи 1960-х[207].

Первым следствием этих установок стала мода на грубость – отчетливо заметная не только в одежде, но и в языке Стругацких – как в письмах, так и в творчестве. Престижным становился антиинтеллектуализм, ученое рассуждение и книжное знание выглядели подозрительно. Смешиваясь с характерной для русской интеллигенции эрудированностью, это явление создавало «культ романтического невежества». Внешнее невежество требовало внутреннего багажа знаний. И в творчестве Стругацких это приводит к «отказу от объяснений»[208] – отказу от классических канонов научно-технической фантастики, где каждый фантастический элемент требует обоснования.

Другое следствие – культ общения и культ пьянства. Так особое значение приобретает система определений «свой/чужой» в неформальных кружках и сами кружки, в частности – упомянутый кружок, сложившийся вокруг издательства «Молодая гвардия».

Хемингуэй задаёт моду на отрицание патетики, официальных лозунгов. Это отчётливо видно на примере двух произведений Стругацких – «Страна багровых туч» 1956 г., наполненная пафосом борьбы человека с природой, спокойным героизмом главного героя, и, к примеру, «Понедельник начинается в субботу». Положительные герои обоих произведений руководствуются одними и теми же моральными установками, но стиль «Понедельника» патетики уже лишён, и философские мысли выражаются повседневным языком.

Идущая от Э. Хемингуэя установка на отрицание и изначальная коммунистическая позиция Стругацких причудливо сталкиваются и комбинируются на протяжении первой половины 1960-х гг., вплоть до 1966 г., когда доминирующим фактором, влияющим на мировоззрение Стругацких, становятся политические проблемы.

Подводя итоги литературным увлечениям Стругацких, можно сказать, что они имели достаточно широкий круг чтения. Стругацкие были знакомы как с классическими произведениями, так и с приключенческими и фантастическими романами, а кроме того, как минимум один из них много времени уделял изучению философии. Когда Б. Н. Стругацкого просили назвать десять книг, который должен прочитать каждый, он составил следующий список[209]:

«1. Н. Гоголь «Нос». 2. М. Твен «Янки при дворе короля Артура». 3. Г. Уэллс «Машина времени». 4. Г. Уэллс «Война миров». 5. К. Чапек «Война с саламандрами». 6. М. А. Булгаков «Мастер и Маргарита». 7. Д. Оруэлл «1984». 8. Р. Брэдбери «451o по Фаренгейту». 9. И. А. Ефремов «Туманность Андромеды», 10. С. Лемм «Солярис».

Определённое значение на формирование мировоззрения оказывала музыка.

Уже говорилось об увлечении Б. Стругацкого джазом. Ещё раньше он просил брата присылать ему тексты «блатных и морских песен». А. Стругацкий отвечал ему, что больше увлекается «военно-лирической тематикой»[210].

Таким образом, атмосферой, в которой формируются политические взгляды А. Стругацкого на ранних этапах, является армия, японская литература, работа с секретными документам и близкое знакомство с практической деятельностью спецслужб СССР (в основном, в отношении военных преступников). Для Б. Стругацкого это обычный городской быт, школа, институт. В разном возрасте их застала Великая Отечественная война. Можно предположить, что характер встречи с ней оказал влияние на некоторое различие между братьями. А. Стругацкий встречает её почти совершеннолетним, детство его проходит в романтической обстановке 30-х гг. Б. Стругацкому в 1941-м 8 лет, и война поглотила большую часть его детства. Она для него просто стихийное бедствие, причины и истоки которого он в этом возрасте в полной мере не мог осознать. Конец 40-х – начало 50-х гг. А. Стругацкий проводит в армейских условиях, принимая участие в операциях, о которых, по его же признанию, не может рассказывать. Б. Стругацкий – в подростковой и студенческой столичной среде, с её специфическими увлечениями. Хотя под влиянием старшего брата их позиции со временем сближаются.

В более поздние периоды оба писателя развивались в идейном плане в параллельном ключе. После демобилизации А. Стругацкого они достаточно часто общаются, оба живут столичной жизнью, в Москве и Ленинграде, объединены совместным творчеством. Обоих интересуют, прежде всего, научные достижения СССР и в минимальной степени политика (до 1963 г.). Оба вращались в богемных кругах – кружках писателей, поэтов, критиков, художников. Тем не менее, круги общения их различны – А. Стругацкий живёт в Москве, Б. Стругацкий в Ленинграде. Оба круга далеки от Союза писателей и мэтров литературы, в том числе фантастики, их составляет молодое поколение писателей. В частности, вокруг А. Стругацкого и А. Громовой складывается новое течение философской фантастики. Многие из деятелей этих кружков впоследствии оказались диссидентами – эмигрировали или были арестованы.

Ко второй половине 50-х – началу 60-х гг. под влиянием ряда факторов политической и социальной истории, в среде советской интеллектуальной элиты оформляется и на первый план выступает специфическая форма мировоззрения – научно-технический романтизм. Эта форма становится плодородной средой для социального проектирования, так как интерес её носителей из области научно-технического прогресса быстро переходит на прогресс социально-политический. В этой среде Стругацкие формируются как писатели и как мыслители. Общественные настроения постепенно меняются к середине 60-х гг., когда в сознании интеллектуальной элиты происходит разделение идеального советского проекта – объекта анализа научно-технического романтизма и утопической фантастики – и практического его воплощения.

Пик популярности Стругацких приходится на 60-е гг. XX века, то есть их творчество неразделимо связано с утопическим мышлением этого периода.

Наравне с официальным творчеством Стругацких, воплощавшим в образах советский проект, популяризируемый пропагандой в 1950–1960-е гг., необходимо выделить критически-утопическую направленность более поздних их произведений, распространявшихся в рукописях и перепечатках от читателя к читателю, и, как правило, не попадавших в печать. Эта группа произведений создаётся авторами в основном в 1970-е гг. и является аналитическим продолжением сформулированного ими в сборнике «Полдень, XXII век» модели советского проекта. Если «Полдень» воплощает в себе общественную идею 1960-х гг., с её верой в научный и социальный прогресс, коммунистическое будущее, то более поздние произведения отражают специфический поиск новой идеи, свойственный советской интеллектуальной элите 1970–1980-х гг.