Так поговорим же о любви - Николай Павлович Новоселов

и подать жизненную силу туда, в тот орган нашего тела, куда нужно. И святые, светлые люди, от одного общения с ними, произвольно передают свет, тепло своего участия, сопереживания, и больные, впитывая эту благодать, концентрируют энергию и подавая в больное место, выздоравливают. Есть люди, святые, которые в одиночку, самостоятельно забирают вашу боль на себя, отдавая вам всю свою энергию прикосновением, взглядом. И неизлечимая болезнь, от лечения которой отказались врачи уходит, и человек приговоренный живет и долгоденствует. Но жизнь духа ведет к разрушению материи; не живут они долго, с каждым таким чудоисцелением они, святые, все ближе и ближе , специально, продвигают к себе последнее упокоение. Но они не могут иначе, им нельзя иначе, они идут в свете, отражая Божеский свет на немощных, больных, затуманенных. Они рождены для служения людям, и они служат.

Но и малый свет, по сравнению со светом святых, исходящий от доброжелательных, чистых, не затуманенных греховными пожеланиями людей, самопроизвольно концентрируясь, в сообществе, дает такой же эффект чудоисцеления, какой дает святой, только не мгновенный, а постепенный. Святой от абсолютной своей чистоты, а значит и знания посылает направленный поток энергии куда надо, а здесь только ненаправленный, на весь организм, и организм переизбыток энергии направляет в нужном направлении. Отдавая соучастие, сопереживание, жалость и внимание своему ближнему ты не остаешься « пустым», ты получаешь большее –благодарность. Любовь Сергеевну отказались лечить и в Лениногорске, и в Москве и пророчили до конца жизни инвалидную коляску, и жизнь пророчили из-за осложнения болезни не очень «веселую» и длинную. Но не дал Геннадий Иванович упасть духом спутнице жизни и предпринял последний совет врачей, чтобы хотя бы относительно не прогрессировала болезнь, чтобы пусть не лет, дней, продлить жизнь любимой – увезти в горы. И он это сделал. А как иначе?

И пошла Сергеевна, пошла! Потихонечку, сперва по комнате, потом во дворе, и с каждым днем, неделей –все увеличивая и увеличивая , на метр, на полметра расстояние. Плача –может и от боли? –и смеясь, держась за плечи своих подопечных. И засветились у ней надеждою глаза, и просветлел лик еще более, и зародилась вера.

Каждый день насыщен и неповторим, каждый день в работе физической и работе познания неведомого, незнаемого. И каждый день в чистоте. В ней живешь, обитаешь, физически ощущаешь, как ощущаешь воздух, воду, когда ты в воде. Что может быть благостнее? Все чаще и чаще отлучался, но совесть чиста –у меня была равноценная замена, надежная.

На баяне перестал разучивать новый материал, все время, когда был в Коксе, отдавал тренировкам с Борей. И при очередном концерте у Ивановича, в самый разгар, когда сгустилась на улице тьма, останавливается милицейский уазик и Савелий Николаевич вваливается со своим семейством. Уставился на меня:

–– Ну скромник, скромник. И молчит ведь, нехороший пацан.

–– А где же « здравствуйте? –спрашиваю.

–– Здравствуйте, здравствуйте. Мы тут торт испекли, конфет взяли к чаю. Давайте вечер устроим – тетя Клава.

Девчонки подошли и «измусолили» мои щеки, чуть баян не уронил.

–– Вечер в самом разгаре –улыбаясь встала с дивана Сергеевна, –Пошли Клава в кухню, готовить, пусть молодежь развлекается.

И заиграл баян, и подхватила гитара. Скинул Николаевич китель и пошел с дочками « цыганочку» отплясывать – пол гнется. И Оксанка с ними. В двухкомнатной квартире и тесно и весело и витает дух дружбы. А потом вальс –закружились пары. И подменил Борю Николаевич, пришлось мне подлаживаться, и Боря умело, не то что я, закружился с одной из близняшек.

За столом Савелий Николаевич устроил мне допрос:

–– А ну быстро отвечай, где был на той неделе, во вторник?

Я уставился на него « обалдело» –откуда знает? Близняшки на меня смотрят ревниво, ждут ответа. У меня была хорошая привычка при отлучках докладывать Ивановичу куда и на какое время отлучаюсь.

–– В деревне Тихонькая, на охоте он был –улыбнулся Иванович.

–– Ну и как, удалась охота?

–– В этот раз, Николаевич, мы не пошли на охоту, Вадику нужно было дров привезти. Что мы и сделали.

–– Что, Коля, входишь все больше и больше в колею нашей жизни. Я слышала что какого-то парня с равнины приглашают на собрания староверов. Не тебя ли?

–– Меня, тетя Клава.

–– А они приглашают только испытанных и проверенных. Даже для местных это честь немалая. Чем это ты им поглянулся?

–– Да тем же, чем и нам –совестливостью и стремлением помочь –промолвил негромко Геннадий Иванович.

И наступила пауза. У подружек моих угас ревнивый огонек, и как прежде хорошая, лукавая искорка в глазах. Поставили свечи, зажгли, потушили электрические лампочки.

–– Сыграй Коля светлое и грустное.

И заиграл баян вполголоса.

Все чаще и чаще уазик Савелия Николаевича по вечерам стал останавливаться под окнами Ивановича, «прописался», все чаще я стал видеть моих близняшек. Иногда в субботы вечером отвозил Николаевич меня к ним:

–– И когда же вы его искупаете?

–– Да он так орет, что от смеха руки сами разжимаются.

Значит хорошо ору. Вода-то мокрая.

Познакомился с парнем с алтайской деревни Курунда. Табунщик, едет с деревни Власьево, где пересчитывали поголовье.

–– Боря, научил бы меня на коне ездить.

–– Не умеешь? –уставился с интересом.

–– Да откуда, в городе вырос, коней только на картинках видел.

–– Поехали –хохотнул, – вот будет концерт, вот будет потеха.

–– Пойдем, братишку предупрежу и друга –Успеем?

–– Успеем, пойдем. Ты завтра свободен?

–– Два дня у меня свободны.

–– Два дня будем со смеху угорать –хохотнул –пойдем.

Братишки, как всегда, дома не оказалось. Сходил с новым знакомым на предприятие, сказал Ивановичу куда и зачем еду, наказав передать брату, где я.

У алтайцев, где на коне гарцевать начинают с пеленок, где конь кормилец и поилец; вмиг разнеслась весть, что к Боре приехал взрослый парень, желающий научиться держаться на коне. И на потеху на поляне утром собралась наверно вся деревня. Уселись кругом и перекликаясь на алтайском языке, похахатывали. И чего смешного?

А вот и Боря с конем. Идет, держит на коротком поводу, конь идет « играя», взбрыкивая, кося бешенным взглядом на Борю. Толпа притихла, смех угас. Пожилой алтаец что-то сердито сказал Боре. У Бори исчезла ухмылка, лицо виноватое. Тут же поменялись кони, он взял более смирного. И опять засветились на лицах улыбки, раздались возгласы. Боря два раза сел в седло, проехал по кругу, привязал