Молчание пирамид - Сергей Алексеев

— Все безобразное притягивает, — философски заметил таксист, работая ложкой. — Впрочем, как и прекрасное…

— Они же, наверное, домой идут, на Стеклозавод?

— Кто их знает… Наверное…

— Возьмем завтра с собой, — решительно сказал Самохин. — Пойду скажу им…

— Не возьмем, — мгновенно отозвался таксист. — Филантроп, что ли?

— Извини, я нанял машину, и между прочим, за хорошие деньги…

— С них вши ползут, вот такие! Чесаться потом замучаешься…

Он сказал это так выразительно, что Самохин и впрямь ощутил зуд. А таксист, видимо, вспомнил, что перед ним клиент, да еще кормит в ресторане за свой счет, засмущался и добавил примирительно:

— Понимаешь, психологически не могу взять их. Потому, что сам… тоже вот, подаяние принимаю. Мне на них смотреть… Я же когда-то тоже человеком был, семнадцать лет руководил тем самым стеклозаводом. Хрустальное производство наладил, на выставки ездил… Да ты не переживай, они скорее нас там будут. У побирушек нога скорая…

Через минуту Самохин обернулся — нищих уже не было…

Утром его разбудил водитель, постучав в двери, и сразу же заторопил, не дал даже умыться, мол, пока нет дождя, надо прорваться через лога. Он снова стал молчаливым, однако каким-то нервным, резким в движениях: кажется набрался злости и от того грубовато вел машину. После ночного дождя в выбоинах стояли глубокие лужи, вода взлетала из-под колес выше крыши и заливала стекла «Ниву» кидало на ямах из стороны в сторону — прислушиваться к своим чувствам в такой ситуации было невозможно. После глубоких, с крутыми склонами, логов, началось мшистое болото с угнетенным сосновым лесом, и дорога стала ровнее, если не считать стыков бетонных плит, тряска на которых отдавалась в голове щелчками бича. Кое-где плиты провалились и дорога была залита торфяной жижей, а кое-где наоборот, вспучились вместе с насыпью, стояли дыбом и качались под колесами, словно битый лед.

Вероятно, когда-то здесь было огромное, километров на двадцать в поперечнике, и теперь заболоченное озеро, почему-то отмеченное на карте как хвойный лес с редкими, голубыми штрихами. Если тут была гравитационная аномалия, то в положительную сторону, поскольку местами машина становилась тяжелой, как утюг, и едва выползала из вязкой присасывающей трясины. И если Допш проваливался сквозь землю, то наверняка где-нибудь здесь…

За болотом таксист свернул с бетонки и поехал совершенно сухим проселком вдоль электролинии.

— Считай, добрались, — вздохнул он облегченно.

Однако ехали еще час по старым вырубкам, заросшим густыми осинниками, пока не оказались на совершенно ровной, накатанной песчаной дороге, по которой тянулся свежий, спаренный след. Самохин глянул на водителя и тот усмехнулся.

— А я тебе что говорил? Они уже тут…

Каменные трубы стеклозавода появились внезапно и напоминали высокие пни, между которыми тянулись ряды одноэтажных корпусов, и за этим промышленным пейзажем разбегались в разные стороны обыкновенные деревенские улицы. Ничего не спрашивая, таксист подрулил к зданию заводоуправления, где вроде бы еще теплилась жизнь в виде штор на окнах и целых стекол, тогда как в цехах зияли пустые проемы. Мало того, сохранилась даже Доска Почета с блеклыми фотографиями под стеклом и совсем выцветшими надписями.

— Жди меня здесь. — Самохин вышел из машины и взял сумку. — Приду завтра утром.

— Погоди! — спохватился таксист. — Ты мне деньги отдай.

— Куда я тут денусь? У меня обратный билет на самолет.

— На какой рейс?

— В воскресенье, на вечерний. Таксист подумал, поскреб щетину.

— Нет. Заплати на всякий случай.

— Что же может случиться-то?

— Ты куда нацелился? В Горицкий бор?

— Тебе-то что?

— Да ничего. Куда тут еще можно пойти? Не хотел говорить, отпугивать… Но это место проклятое.

— Кем проклятое?

— Откуда я знаю? Так говорят. Люди уходят и не возвращаются. Так что заплати за проезд сначала и иди куда хочешь.

Самохин достал деньги.

— Ты сам-то бывал в этом проклятом месте?

— Нет, и не тянет.

— А говоришь… Может, слухи только.

— Может. — Таксист с некоторой брезгливостью спрятал деньги и сразу стал словоохотливым. — Только я в позапрошлом году сюда одного ученого привез, из Новосибирска. Пожилой такой, умный дядька. Философ, между прочим, профессор… Ушел в Горицкий бор — и с концами. Потом меня по милициям затаскали, родня его достала — куда дел профессора. У тебя много родни?

— Мало, так что не бойся.

— Все равно напиши расписку. — Он протянул блокнот и ручку. — Чтоб потом ко мне претензий не было.

— И что может со мной произойти?

Он засмеялся и вроде бы свел все на шутку, которая прозвучала зловеще:

— Сквозь землю провалишься. И ищи тебя потом…

6

Он понимал, что этого не случится, и все равно ходил осторожно, словно по первому осеннему льду. Никакой особенной привязки к местности не было, поэтому отыскать очерченный Наседкиным круг в шесть километров, означающий непосредственно ствол канала, оказалось невозможно: везде был однообразный и очень земной ландшафт — песчаные холмы, покрытые жестким, как войлок, мхом и молодой порослью сосен. Ничего здесь не тряслось, не светилось, не вызывало необъяснимого страха и после нескольких часов блуждания с горки на горку от земного тяготения лишь отяжелели ноги и сумка на плече. Вначале он время от времени снимал видеокамерой панорамы, затем только отдельные детали этой мшистой пустыни и следы человеческой деятельности в виде карьеров, ржавых, подернутых белесым лишайником, кабин тракторов и автомобилей, то ли утопленных, то ли занесенных песком.

Никаких иных следов, указывающих на какую-либо аномалию, он не находил.

А Наседкин в своих «научных» открытиях уверял, что во всех двенадцати энергетических каналах можно преспокойно строить космодромы и, не используя ни жидкого, ни твердого топлива, взлетать с земли только за счет неких положительно заряженных частиц, которые устремляются в космос и способны унести какой угодно груз. В Бермудском треугольнике, например, улетают самолеты, люди с пассажирских судов да и сами суда, попав в канал, уносятся в космос. Но если знать природу и цикличность действия каналов, то по тому же «энерголучу» можно вернуться обратно, когда через полгода изменится заряд и те же частицы, но уже с минусом, плавно опустят корабль на землю.

Если бы не комната космического целителя, заваленная метеоритами, в том числе, редчайшими, содержащими неизвестное науке вещество, и не пристальный интерес американцев к этой теме, все это можно было отнести к области фантастики или вялотекущей, как активность энергетического канала, шизофрении. Сколько бы Самохин ни бродил по холмам, ни сидел на их вершинах, напрягая свои чувства, ничего, кроме голода, пока еще легкой жажды и усталости, не ощущал. Даже язва, живо реагирующая на пустоту желудка, помалкивала. Он пытался проанализировать свои мысли и поступки: о чем думает, что вспоминается, почему делает то-то, а не то-то — казалось, все, как обычно, и излучения канала ничуть не изменяют сознания.