Молчание пирамид - Сергей Алексеев

Первые полсотни километров ехали с ветерком хоть и по старому, но асфальтовому полотну, после чего началась гравийка. Лужи после недавнего дождя еще стояли в выбоинах, кое-где грузовики набили колеи и размесили грязь, однако при этом через два с половиной часа они въехали в райцентр. За всю дорогу водитель и слова не обронил, что вполне устраивало Самохина: можно было уйти в то отвлеченно-бездумное состояние, когда включается только зрительный ряд и чувства и когда начинаешь ощущать энергию пространства. Правда, сколько бы не прислушивался к себе Самохин, ничего особенного не ощущал, глядя на плоские, как стол, однообразные зеленые поля с редкими перелесками — типичная лесостепь, голая равнина под низким, преддождевым небом, в общем-то привычное пространство для человека, выросшего в голой тундре Кольского полуострова.

Судя по картам Наседкина, граница зоны блуждания космического канала начиналась почти сразу же за районным центром. Самохин не знал, был ли целитель когда-нибудь в этих местах, однако его расчеты в точности совпадали с рельефом: в пяти километрах от села равнина начала сминаться в пологие складки, а впереди замаячила темная полоса леса. Дорога в последний раз качнулась на голых холмах, как на волнах, сорвалась вниз по крутому склону, и лишь тут стало ясно, отчего сюда не хотят ехать таксисты, тем более на ночь глядя. Первый глубокий лог, заросший густым пихтовым лесом, «Нива» проскочила лишь дважды шаркнув днищем, но перед вторым водитель остановил машину и пошел смотреть дорогу.

Как только они въехали в лес, сразу же стало сумеречно, а пока ходили туда-сюда, и вовсе стемнело, да еще заморосил дождь. Дорогу тут строили много раз и там, где сохранилась насыпь, были видны все потуги человека проложить сюда путь: из земли торчали камни, железобетонные плиты и торцы многочисленных, уже полусгнивших лежневок, однако все это размывалось весенними водами и тонуло в заболоченной, зыбистой земле.

— Дальше будет хуже, — обреченно предупредил таксист. — Ночью не прорваться, злости не хватает.

До Горицкого Стеклозавода оставалось еще около семидесяти километров — пешком не уйдешь, хотя было такое желание.

— Как же там завод работает? — спросил Самохин. — Без дороги?

— А он уж лет десять стоит. — Водитель сел за руль.

— Почему стоит?

— Какой-то олигарх сначала обанкротил его, потом купил. Будто бы хотел бутылки делать водочные и хрусталь. Но взял и закрыл. Сам сейчас, говорят, где-то в Италии живет… Поехали в село, переночуем, а рано утром попробуем…

Несмотря на дождливый вечер и приплюснутое к лесу небо, здесь еще звучало эхо, и казалось, где-то далеко разговаривают люди. Самохин побродил взад-вперед, смиряя разочарование, и тоже забрался в кабину. Таксист сразу же повеселел и начал разворачиваться.

— Тебе что, на Стеклозавод надо?

— Посмотреть хотел…

— Чего там смотреть? Что не распродали, то растащили, стеклодувы разъехались или поумирали… Уж не купить ли его хочешь?

Он подсказывал неплохой вариант легенды, однако Самохин скосился на его уголовную физиономию и усмехнулся.

— Я что, похож на нового русского?

— Кто тебя знает? — пробурчал тот. — На кого ты похож…

— Другой дороги нет?

— Есть… Частная, но недостроенная, так говорят, еще хуже. И охрана там дежурит, не пускает. Капитализм же…

— А нет какой-нибудь окружной дороги?

— И окружная есть. Через Казахстан, километров шестьсот, потом по степи сотня и плюс сволочная таможня. Таксистов наизнанку выворачивают. Да и пассажиров тоже…

— Как же люди там живут?

— Раньше было хорошо, пароходы ходили, так можно было чуть ли не до самого стеклозавода водой. Сватья-то теперь почти пересохла, а на Чельме последнюю баржу утопили.

— Ты случайно, родом не из этих мест? Все знаешь…

Рассказывать о себе таксист не захотел.

— Случайно не из этих…

Трехэтажная каменная гостиница стояла на самом берегу Чельмы, около железобетонного, построенного на века, причала, где догнивала полузатопленная ржавая баржа — теплоходы не ходили, пожалуй, тоже лет десять. Однако возле белого здания речного вокзала стояло с десяток автомобилей, горел свет и играла музыка: несмотря на следы упадка и запустения, ресторан работал и Самохин вспомнил, что сегодня еще ничего не ел. Он снял номер, оставил там сумку и пригласил таксиста, который остался ночевать в машине, на ужин. И этот человек, так напоминавший бандита, вдруг застенчиво и как-то по-детски улыбнувшись, стал отказываться, мол, у меня с собой бутерброды — пришлось тащить его чуть ли не силой.

Вечер в ресторане был в самом разгаре, веселился тут, в основном, народ студенческого возраста, поэтому Самохин выбрал место возле стены, чтоб не мешали танцующие, и ожидая, когда принесут ужин, стал исподтишка рассматривать публику.

И тут почувствовал на себе взгляд, который узнал мгновенно и непроизвольно обернулся…

Нищие сидели сразу же у входа, за толстой квадратной колонной, по прежнему потупленные, только теперь над тарелками. Ели они медленно и даже как-то нехотя, словно исполняя некую обязанность, совершенно не внимая прыгающему и орущему вокруг миру, как бы если находились в другом пространстве.

Должно быть, таксист заметил интерес Самохина, поскольку склонился к уху и сказал тоном гида:

— Эти как раз со Стеклозавода. Местная достопримечательность.

— Кто? Нищие?

— Ну… Глухонемые они, и с головой у них… В общем, ненормальные. Там такие и остались.

— Где — там?

— На Стеклозаводе. Нормальные разъехались…

— Я их встречаю сегодня в третий раз. — признался Самохин. — И все в разных местах…

— Всю жизнь побираются ходят, — с удовольствием стал рассказывать таксист, видимо, в предвкушении ужина. — Бывало, едешь зимой, а метели тут ого какие! Столько народу померзло… А они идут, за ручки держатся, христосики, и хоть бы что…

— Как они добрались-то сюда? На чем?

— Может, на попутках, или пешком. Для них это не расстояние… Я тут уж лет пять не бывал, думал, и в живых-то нет, а гляди — ничего, все ходят! Даже в ресторанах подкармливают…

— Что они в аэропорту делали?

— Не знаю… Может, теперь у них там точка. У нищих ведь тоже все поделено, как нас. На чужую территорию друг друга не пускают…

— Здесь нищих много?

— Да как везде сейчас. Больше, конечно, пьянь всякая…

— И эти тоже?

— Эти без вина как пьяные. Дуракам всегда хорошо, счастливые…

В это время официантка принесла ужин и Самохин наконец-то повернулся к своему столу.

— Странно… Они будто притягивают.

— Все безобразное притягивает, — философски заметил таксист, работая ложкой. — Впрочем, как и прекрасное…