Том 68- Чехов - Литературное наследство
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Входит Чебутыкин.
Маша. Уходят наши. Счастливый им путь! (Мужу.) Принеси, Федя, шляпу и тальму, пойдем домой.
Кулыгин уходит в дом.
Ольга. Да, пойдемте. Уже пора.
Чебутыкин. Ольга Сергеевна!
Ольга. Что?
Чебутыкин (шепчет ей на ухо). Да... такая история... Ну-с, а теперь посижу, отдохну, потом укладываться... (Садится в глубине сцены на скамью.) Утомился. (Вынимает из кармана газету.)
Ольга (обнимает Ирину). Я не знаю, как сказать... Ужасный сегодня день...
Ирина. Что произошло? Скажи мне, что? Я не паду духом, не паду. Я все снесу...
Чебутыкин. Сейчас на дуэли убит барон.
Ирина (тихо плачет). Я знала, я знала...
Три сестры стоят, прижавшись друг к другу.
Ольга (обнимает обеих сестер). Музыка играет так весело, радостно, и хочется жить. О, боже мой! Пройдет время, и мы уйдем навеки, нас забудут, забудут наши лица, голоса и сколько нас было, но страдания наши перейдут в радость для тех, кто будет жить после нас, счастье и мир настанут на земле, и помянут добрым словом и благословят тех, кто живет теперь. О милые сестры, жизнь наша еще не кончена. Будем жить! Музыка играет так весело, так радостно, и, кажется, еще немного, и мы узнаем, зачем мы живем, зачем страдаем. Если бы знать, если бы знать!
Музыка играет все тише и тише; в глубине сцены шум, видна толпа, несут убитого на дуэли барона; Кулыгин несет тальму и шляпу, Андрей везет колясочку.
Ольга. Если бы знать, если бы знать!
3 а н а в е с
<БЕЛОВАЯ РЕДАКЦИЯ) IV
Старый сад при доме Прозоровых. Длинная еловая аллея, в конце которой видна река. На той стороне реки — лес. Направо терраса дома; здесь на столе бутылки и стаканы; видно, что только что пили шампанское. Двенадцать часов дня. С улицы к реке через
сад ходят изредка прохожие; быстро проходит человек пять солдат. Чебутыкин в благодушном настроении, которое не покидает его в течение всего акта, сидит в кресле, в саду, ждет, когда его позовут; он в фуражке и с палкой. Ирина, Кулыгин [в вицмундире] с орденом на шее, без усов и Тузенбах, стоя на террасе, провожают Федотика и Роде, которые сходят вниз [по террасе],
офицеры в походной форме.
Тузенбах (целуется с Федотиком). Вы хороший, мы жили так дружно... (Целуется с Роде.) Еще раз... Прощайте, дорогой мой... Ирина. До свиданья!
Федотик. Не до свиданья, а прощайте, мы больше уже никогда не увидимся.
Кулыгин. Кто знает! (Вытирает глаза, улыбается.) Вот я и заплакал.
Ирина. Когда-нибудь встретимся.
Федотик. Лет через десять-пятнадцать? Но тогда мы едва узнаем друг друга, холодно поздороваемся... (Снимает фотографию.) Стойте... Еще в последний раз...
Роде (обнимает Тузенбаха). Не увидимся больше... (Целует руку Ирине.) Спасибо за все, за все!
Федотик (с досадой). Да постой!
Тузенбах. Даст бог, увидимся. Пишите же нам. Непременно пишите.
Роде (окидывает взглядом сад). Прощайте, деревья! (Кричит.) Гоп-гоп!
Пауза.
Прощай, эхо!
Кулыгин. Чего доброго, теперь женитесь там, в Польше... Жена полька обнимет и скажет: «Кохане [мой]!» (Смеется.)
Федотик (взглянув на часы). Осталось меньше часа. Из нашей батареи только Соленый пойдет на барже, мы же со строевой частью. Сегодня уйдут три батареи дивизионно, завтра опять три — ив городе наступят тишина и спокойствие.
Тузенбах. И скучища страшная. Роде. А Марья Сергеевна где? Кулыгин. Маша в саду. Федотик. [Надо] С ней проститься...
Роде. Прощайте. Надо уходить, а то я заплачу. (Обнимает быстро Тузенбаха и Кулыгина, целует руку Ирине.) Прекрасно мы здесь пожили...
Федотик (Кулыгину). Это вам на память... книжка с карандашиком... Мы здесь пойдем, к реке...
Отходят оба, оглядываются. Роде (кричит). Гоп-гоп! Кулыгин (кричит). Прощайте!
В глубине сцены Федотик и Роде встречаются с Машей и прощаются с нею;
она уходит за ними.
Ирина. Ушли. (Садится на нижнюю ступень террасы.) Чебутыкин. А со мной забыли проститься. Ирина. Вы же чего?
Чебутыкин. Да и я как-то забыл. Впрочем скоро увижусь с ними. Ухожу завтра. Да... Еще один денек остался. Через год дадут мне отставку, опять приеду сюда и буду доживать свой век около вас. Мне до пенсии только один годочек остался. (Кладет в карман газету, вынимает другую.) Приеду сюда к вам и изменю жизнь коренным образом. Стану таким тихоньким, благо... благоугодным, приличненьким...
И р и н а. А вам надо бы изменить жизнь, голубчик. Надо бы как- нибудь.
Чебутыкин. Да. Чувствую. (Тихо напевает.) Тарара... бумбия... сижу на тумбе я...
К у л ы г и н. Неисправим Иван Романыч. Неисправим.
Чебутыкин. Да, вот к вам бы на выучку. Тогда бы исправился.
Ирина. Федор сбрил себе усы. Видеть не могу.
К у л ы г и н. А что?
Чебутыкин. Я бы сказал, на что теперь похожа ваша физиономия, да не могу.
К у л ы г и н. Что ж! Так принято. Это modus vivendi. Директор у нас с выбритыми усами, и я тоже, как стал инспектором, побрился. Никому не нравится, а для меня все равно. Я доволен. С усами я или без усов, а я одинаково доволен. (Садится.)
В глубине сцены Андрей провозит в колясочке спящего ребенка.
(ЬеЫ.) Гуг~,
- , yJZ cUfy -ь —
^ ( t pr~ - 1 - » ^v »*«.»}«-. ^ /"-""t* у'yi J^""5
U. —- "l-h^H >-1 , -y f—J
i-yp ■ У —^ [jtf^^i^j
- ' '
y^L. LL U (xj^J v ^^
— у
БЕЛОВАЯ РУКОПИСЬ
ПЬЕСЫ «ТРИ СЕСТРЫ»
1900 г.
Автограф
Отрывок из четвертого акта
Муз»й Художественного театра, Москва
Ирина. Иван Романыч, голубчик, родной мой, я страшно обеспокоена. Вы вчера были на бульваре, скажите, что произошло там?
Чебутыкин. Что произошло? Ничего. Пустяки. (Читает газету.)
Кулыгин. Так рассказывают, будто Соленый и барон встретились вчера на бульваре около театра...
Тузенбах. Перестаньте! Ну, что право... (Машет рукой и уходит в дом.)
Кулыгин. Около театра... Соленый стал придираться к барону, а тот не стерпел, сказал что-то обидное... Чебутыкин. Не знаю. Чепуха все.
Кулыгин. В какой-то семинарии учитель написал на сочинении «чепуха». А ученик прочел «реникса» — думал, по-латыни написано. (Смеется.) Смешно удивительно. Говорят, Соленый влюблен в Ирину и будто возненавидел барона. Это понятно. Ирина очень хорошая девушка. Она даже похожа на Машу, такая же задумчивая. Только у тебя, Ирина, характер мягче. Хотя [у] и у Маши впрочем тоже очень хороший характер. Я ее люблю, Машу.
В глубине
