Под тенью века. С. Н. Дурылин в воспоминаниях, письмах, документах - Коллектив авторов -- Биографии и мемуары

И шутки тихого Серова,

И Врубеля печальный взор…

После революции, когда в Абрамцеве был организован музей, Сергей Николаевич, наезжая туда, с увлечением водил посетителей по дому и памятным местам в парке, передавая слушающим различные интересные детали, связанные с пребыванием в Абрамцеве Гоголя, Тургенева и других замечательных людей. Помню, например, как однажды он с увлечением рассказывал, находясь в гостиной абрамцевского дома, эпизод, взятый из воспоминаний О. С. Аксаковой о том, как Гоголь читал собравшимся друзьям главы из «Мертвых душ».

У Сергея Николаевича был незаурядный талант режиссера. Однажды он осуществил со своими учениками постановку одноактной гоголевской комедии «Тяжба» и сам играл в ней роль провинциального помещика Бурдюкова, приехавшего к петербургскому чиновнику Пролетову с жалобой на своего брата, оттягавшего у него наследство.

Никогда не забудется теми, кто видел эту постановку, как на сцену торопливо вбегал неуклюжий, взлохмаченный человек с длинным носом, одетый в клетчатый сюртук, и, захлебываясь от гнева, произносил свой монолог о незаконном дележе наследства умершей тетушки Евдокии Малафеевны Мериновой. Трясясь от злости, он бегал по комнате, топая ногами. «Это дело казусное, сидя не расскажешь», — говорил он и подбегал ко мне (я играл Пролетова и спокойно сидел в кресле), хватал меня за коленку и скороговоркой жаловался на то, что его брат сумел подъехать к тетушке и к ее наследству: «Вот занемогает тетушка — отчего? Бог весть! Может быть, он сам ей подсунул чего-нибудь. Мне дают знать стороною. (При этом он делал комический выкрутас рукой.) Приезжаю, в сенях встречает меня эта бестия — то есть мой брат, в слезах, так весь и заливается и растаял и говорит: „Ну, братец, навеки мы несчастны с тобою, — говорил он всхлипывая, подняв `очи горе`, — благодетельница наша…“ — „Что, — говорю, — отдала Богу душу?“ — „Нет, при смерти“. — „Ну, что же плакать? Ведь не поможет? А? ведь не поможет??“». И он решительно хватал меня за полы халата и крепко встряхивал. С такими же смешными переходами от злости к отчаянию он передавал и изображал гоголевский текст о том, как тетушка лежала на карачках, только глазами хлопала и выговаривала бессвязное «э… э… э…». С яростью передавал он о завещании тетушки, которая оставила племяннику только три штаметовые юбки и всю рухлядь, находящуюся в амбаре.

Гомерический хохот зрителей был ответом на слова Бурдюкова — Сергея Николаевича, рассказывающего о том, что у его знакомого заседателя вся нижняя часть лица баранья. <…>

Режиссерский талант Сергея Николаевича ярко проявился также в постановке «шутотрагедии» И. А. Крылова «Подщипа» («Трумф»), в которой пародировался жанр придворной трагедии классицизма и высмеивалось увлечение царя и русской придворной знати прусской военщиной. Комедия была поставлена у друзей Сергея Николаевича Чернышевых. В числе исполнителей был молодой И. В. Ильинский.

Сергей Николаевич был замечательным чтецом. Особенно удавалось ему чтение рассказов Чехова, творчество которого для меня и моих сверстников навсегда связалось с воспоминаниями о его чтении. Он научил нас ценить языковое мастерство Лескова, из рассказов которого в исполнении Сергея Николаевича особенно памятны «Грабеж», «Левша» и «На краю света». С блестящим мастерством юмориста читал он маленькие рассказы и сценки И. Ф. Горбунова — писателя, по-моему, незаконно забытого в наши дни.

Интересы Сергея Николаевича в литературе были очень разносторонними. В его исполнении впервые познакомились мы с трагедиями и комедиями Шекспира, с творениями Мольера, Фильдинга, Кальдерона.

Одним из самых любимых поэтов покойного был Ф. И. Тютчев, стихи которого о русской природе он читал всегда с каким-то особым трепетным волнением, и это, конечно, играло большую роль в воспитании у нас благородных и чистых понятий о красоте.

<…> Вместе с Сергеем Николаевичем я, еще будучи совсем юным, впервые попал в Малый театра на пьесу Островского «Свои люди — сочтемся». Роль свахи исполняла Ольга Осиповна Садовская. Сергей Николаевич, буквально влюбленный в ее игру, в течение всего спектакля находился в каком-то особенно восторженном настроении, которое передалось и нам и осталось у меня навсегда как одно из памятных воспоминаний юных лет.

Много еще и других, не менее ярких, фактов можно было бы привести, чтобы подтвердить то, какую выдающуюся роль в жизни моей и моих сверстников сыграл Сергей Николаевич, воспитавший в нас любовь к самым разнообразным проявлениям художественной культуры.

Он открыл перед нами величие русского изобразительного искусства, показав нам бессмертные творения Андрея Рублева, Кипренского, Сурикова и Васнецова. Он научил нас восхищаться гениальными творениями Глинки, Мусоргского, Бородина и Рахманинова. Он был первым, кто навсегда внедрил в наше молодое сознание преклонение перед мастерством Щепкина и Ермоловой, Шаляпина и Неждановой. <…>

Сейчас, когда Сергея Николаевича не стало, особенно хочется выразить свое благодарное чувство к его светлой памяти и сказать, что если многие из тех, кто знал его и общался с ним, с пользой работают сейчас в различных областях <…> искусства, то этим они обязаны своему дорогому, незабвенному учителю, воспитателю и другу.

Вечная ему память!

Георгий Самарин.

2/VII-55 г.

Сабуров Андрей Александрович[163]

Сабуров Андрей Александрович (1902–1959) — литературовед, кандидат филологических наук, научный сотрудник отдела рукописей Библиотеки им. Ленина, Государственного литературного музея, преподаватель МГУ, автор монографии «„Война и мир“ Л. Н. Толстого: Проблематика и поэтика» и неопубликованной монографии «Жизнь и деятельность В. С. Печерина». В 1959 году написал «в стол» статью о несостоятельности бытующей формулы «Наука доказала, что Бога нет»[164]. Племянник композитора Н. К. Метнера и философа Э. К. Метнера. Домашним учителем и воспитателем Сабурова с начала 1910-х годов был С. Н. Дурылин. Их переписка, продолжавшаяся около 40 лет, насчитывает более 150 писем. Дарственные надписи Дурылина Андрюше на книгах своих и не своих, общим числом около десяти, опубликованы Александром Андреевичем Сабуровым (сыном)[165]. Особенно ценна надпись на обороте иконы св. Андрея Первозванного: «Милого моего ученика Андрюшу Сабурова сим образом св. Андрея Первозванного, освященным 8 июля 1914 г. на св. мощах Преп. Сергия в Лавре, его благословляю на жизнь и труд в Боге и Христе. Любящий его Сергей Дурылин».

Говорить о Сергее Николаевиче и легко и трудно. Легко потому, что он оставил в воспоминаниях у каждого, кто его знал, очень много больших и богатых впечатлений. Трудно потому, что для каждого, кто его знал, он был по-настоящему близким человеком. И с ним была связана внутренняя, интимная жизнь каждого из его друзей и знакомых.

Мне хотелось бы остановиться на характеристике самого Сергея Николаевича Дурылина как человека, которого я знал в течение многих лет и с которым был по-настоящему лично близок.

Четыре года тому назад [1951] мы с Сергеем Николаевичем отметили сорокалетие нашей