За вдохновением...: Роман. Мавраи и кит: Повести - Пол Андерсон

— Текстура гораздо более важна, чем могут представить себе люди, — говорил он. — Они не знают, насколько чувствительно их зрение, натренирован у них глаз или нет. На самом же деле наиболее очевидное в письме маслом — то, кто кладет жирные мазки — как делали многие импрессионисты. Хотя не думаю, что для остальных это хоть что-нибудь означает. Они могут писать так же гладко, как Дали, но и эта поверхность оптически не совсем гладкая. То же самое и для письма чернилами в восточном стиле и акварели. В них материя или бумага становится частью композиции — Он колебался.

— Угу, дядя Сэм возместит вам то, что мы тут заказали на борт для изучения. Не так ли?

— Глупости, — она рассмеялась. — Я могу прямо записать это ему в дебет.

Они стояли на прогулочной палубе после того, как целый день проецировали изображение за изображением на экран, делая выбор, продолжая дебатировать об этом в течение всего обеда. Больше никого на палубе не было. Пульсация полной скорости была равномерной по всему кораблю. Наверху сверкали звезды и луна, которая строила мост над темно-блестящей водой и превращала его в белую проснувшуюся речку. Огни сопровождающих кораблей казались крошечными бриллиантами на расстоянии километров. Воздух был мягким, спокойным и соответствовал низкому звуку работающих моторов, шипению и бульканью воды при ходе корабля. Ивон и Скип прислонились спиной к перилам рядом друг с другом, глядя вдаль и упиваясь покоем.

— Хорошо, — сказал он. Увлеченно: — Знаете, интересно было бы, если современная репродукция достигла бы желаемого качества. Я хочу сказать, послушайте, если бы вы могли иметь Леонардо или Моне или еще кого-нибудь в своей гостиной по доступной цене — не копию с фотографии, и не копию, которую сделает художник по заказу, но по сути своей настоящую вещь, каждый оттенок и контур которой идентичен оригиналу. Вам бы не хотелось? Вместо того, чтобы путешествовать за тысячу километров, чтобы преклонить свою голову в галерее?.

— Д-да, дома я коллекционирую Матисса и Пикассо… и византийцев, между прочим.

— Что мне хотелось бы знать, это — что произойдет теперь, когда современному художнику приходится непосредственно соперничать с мастерами двух- или трехтысячелетней давности? Я понимаю, что мы, современники, находимся у истоков ренессанса. Знаете ли, что в середине двадцатого века мы свалились на самое дно мусорной кучи, правда ведь? Или вы так не считаете? Я вижу новые средства выражения с переходом от западных, восточных, народных и научных мотивов, я вижу, что это начинает развиваться. Однако, будет ли шанс у этого течения? Захотят ли за это заплатить власти? А сами художники, окруженные несметным количеством старых талантов, что это им даст? Одной из причин, по которым я отправился в свои странствия, была — попробовать жизнь, такой какая она есть, и найти свой собственный взгляд на вещи.

Ивон погладила его по руке. Она улыбнулась в лунном свете.

— Вы — идеалист. — И тут же, как будто испугавшись, она отдернула руку и потянулась за своим кошельком на ремне.

— Кто я? — У него покраснели уши. — Леди, нет! Я делаю, что хочу, и не на йоту больше, если я могу это себе позволить. Это вы в этом дуэте специалист на службе всему человечеству.

Она вытащила пачку сигарет и предложила ему.

— Благодарю, — сказал он. — Считайте, что мы оба сможем выдержать отдых, потому что мы сильно перевозбудились. — Они одновременно прикурили и затянулись. — Хотя, — продолжал он после первой глубокой затяжки, — вы преуспеваете в работе. Когда я встретил вас, вы были похожи на привидение. Теперь, спустя неделю, когда вы не работаете двадцать четыре часа в сутки, вы стали поправляться, не вздрагиваете при виде каждой тени, вы шутите…

Он подумал, что это не совсем верно. Она ценила юмор определенного рода, но не слишком хорошо сама им владела. И в то время как физически она почти вернулась к норме, — что он был рад видеть, — ее нервы все еще не давали ей покоя. Как сейчас. Красный кончик ее сигареты дрожал в ее пальцах, она делала неблагоразумно быстрые и глубокие затяжки.

— Я сказал что-то не то? — спросил он.

Она покачала головой. В ее голосе почувствовалась боль.

— В этом нет вашей вины. Вы просто случайно напомнили мне. Я не альтруист. Если только я была бы им, хотя бы хоть в некоторой степени, я бы не совершила таких необдуманных поступков, которые сделала.

— Вы шутите? Ивон, все, что вы сделали — великолепно.

— Разве? — В ее изнуренном состоянии нужно ковать железо, пока горячо, чтобы таким образом смести все барьеры. — Я убила человека. Я вижу его мертвое лицо с выкатившимися глазами и отвисшей челюстью от удивления. Он был бы жив, если бы я просто ранила его.

— Гм? Я слышал, что какой-то болван, у которого не все дома, пытался убить тебя, но в новостях ничего не говорилось…

Она рассказала ему поспешно и вкратце между затяжками. В конце слезы рекой полились по ее щекам, при лунном свете они казались серебряными.

Он обнял ее за плечи и сказал:

— Ивон, послушай. Это не твоя вина. Ни на грош. Ты была до безумия перепугана. И у тебя не было опыта в обращении с оружием, ведь так? Это, должно быть, было оружие двойного действия. Магазин можно было опустошить за секунды. У тебя просто не было времени, чтобы понять, что ты делаешь. И все равно, ты не сделала ничего дурного. Ты защищала себя. Ты нужна миру. Мир станет лучше без этого выродка, без этой дряни.

— Без этого человека, Скип.

— Не думай об этом. Стрельба — профессиональный вид спорта в преступном мире. Ты разве чувствовала бы сожаление, если бы подобное случилось с посторонним человеком, а ты услышала бы просто об этом?

— Это случилось со мной! Ты-то никогда не убивал человека, не так ли?

— Нет. Но был близок к этому. И я всегда ношу кинжал. Неразрешенный и изжитой, как тиф, но в каждой паре штанов я шью потайной карман и стараюсь держаться в форме. Если когда-нибудь у меня не будет выбора, я его достану. Что не доставит мне ни удовольствия, ни раскаяний совести.

— Ты говоришь мне то же самое, что и все остальные. — Она отвернулась и стала смотреть опять на море. Скип позволил своей правой руке скользнуть к ее талии и обвиться вокруг нее. Она вздохнула и легко прислонилась к нему.

— Прости. — Ее голос был приглушенный, почти неразборчивый.

— Я не должна вешать на тебя свои неприятности.

— Для меня честь помочь, даже если все, что я могу — это подставить плечо, — сказал он. — И я никому не скажу того, что мне было рассказано по секрету.

— Спасибо, Скип. — Она улыбнулась несколько обреченно. Она смотрела прямо перед собой. — Я исцеляюсь так же быстро, как и предсказывал психотерапевт. Я не часто думаю о… об этом… больше, и все реже я чувствую себя виноватой. Скоро я покончу со… всем этим. Не сомневаюсь, что некоторое время спустя после этого я перестану удивляться, права ли я в том, что не чувствую себя виноватой. — Она издала тихий, пахнущий табаком вздох. — Это связано с целым комплексом неприятностей, которые произошли со мной за всю жизнь. Радуйтесь, что вы — экстраверт. Быть интровертом — ничего хорошего. Мой брак распался потому, что я так редко видела, что он нуждается во мне больше, чем я могла ему дать. И разве я когда-нибудь хотела стать такой одинокой, как сейчас? — Она бросила окурок за борт. — Пропади все пропадом. Я чувствую себя как мертвая. Лучше пойти спать.