За вдохновением...: Роман. Мавраи и кит: Повести - Пол Андерсон

Через две-три сотни лет или меньше, думал Скип, появится новая цивилизация.

Люки камеры компрессии смотрели в мутную освещенную зеленоватым светом воду, то тут, то там освещаемую лампами мигающих маяков, на покрытых илом скалах поверх волнующихся зеленых и бурых водорослей рыбы, крабы, устрицы, моллюски, кальмары и, похожие сами на рыб, люди, выдыхающие пузырьки воздуха из так называемых «жабер» Мак-Ферсона, которые выделяли для них кислород из окружающей воды, издающая какие-то звуки касатка, и человек, направляющий ее, проплывали мимо.

Целый подводный мир, ликовал Скип. Искусства, которые даже представить себе не могут жители материков. Когда я наконец осяду, почему бы не выбрать колонию на морском дне? В самых больших уже будет место и для жен и для детей. Определенно художник впишется туда, а Чарли Рассел не сможет получить более открытое пространство, чтобы окружить его картинами!

Когда сотрудники лаборатории вовлекли Ивон в разговор, Скип находил удовольствие в разглядывании форм научных приборов. Он был в экстазе, когда Хайтауэр устроил ему и Ивон поездку на суперпрозрачной субмарине. Когда, наконец, им нужно было возвращаться, и викинги отплыли, он болтал с Ивон на протяжении всего обеда, как будто раздувал меха или пускал пузыри, но, несмотря на это, она думала, что его манера речи была на грани великолепия. Его веселость заразила и ее. Потом они пошли потанцевать в клуб Веллмана, не проигнорировав шампанское.

У своей двери она сказала, протягивая руки:

— Спасибо за замечательный день. Все благодаря твоей инициативе.

— Тебе спасибо, — ответил он. — В основном за компанию, но и за вино тоже. — Его не задевало то, что она платит за него, потому что если бы у него были деньги, платил бы он за нее, и она не дала ему договорить:

— Не стоит больше упоминать о том, от чего я получила удовольствие в твоей компании. Каким праздником было все это время! Жаль, что все подходит к концу. Мы продолжим, запомни, — выдохнула она.

Ее глаза, ее губы, ее слабое движение к нему нельзя было понять неправильно. Поцелуй длился дольше обычного, и это было лучше, чем он мог ожидать.

Они расстались. Она открыла дверь. Он сделал соблазнительный жест, стараясь пойти за ней.

— Спокойной ночи, Скип, — сказала она ласково. Он остановился. Она помедлила секунду. Он не мог бы сказать, хотела ли она, чтобы он настоял; она была первой ортеанкой из высшего общества, с которой у него были какие-то значительные дела, и, кроме того, на восемь лет его старше.

— Спокойной ночи, — повторила она. Дверь затворилась за ней.

Ну, хорошо, подумал он, может быть, позже. Это будет… я не знаю… другое измерение для чего-то великолепного… или же мне просто любопытно? Непривычный к размышлениям о своих чувствах, он позволил мыслям улетучиться и медленно пошел к своей каюте.

— Опять неудача, а? — спросил Эндрю Алмейда.

— Абсолютная, — отвечало лицо на экране его настольного видеофона. — Каждая комбинация фраз, составленная людьми на языке Сигманианца, проигранная на любой доступной полосе частот, начиная с той, на которой он нам подавал сигналы, когда первый раз появился… все впустую. Ни одного звука в ответ.

— Ух, как ты думаешь, смогут ли радиосигналы пройти через эти силовые поля?

— Если Сигманианец может передавать, как он делал это три года назад, то может и принимать. Нет, я полагаю, либо он не понял, что наше послание — это просьба продолжать устанавливать с нами общение, либо его интересы в нас совершенно незначительные, или же у него есть причины, которых мы не можем постичь.

— Черт побери! — Алмейда схватился за свои усы, что напомнило ему, что они приближались к недозволенной военным длине. — Ну, по крайней мере, ни русским, ни китайцам этого тоже не удалось сделать.

— Ты думаешь, они пытались?

— Я знаю, что да. Есть данные разведки. Кроме того, разве мы сами-то не пытались?

Ученый своим видом выразил негодование.

— Зачем разным нациям дублировать эти попытки? И кстати, полковник, почему меня инструктировали, чтобы я предоставлял отчеты только вам?

— Первый вопрос — это ответ на второй, — сказал ему Алмейда. — Если мне нужно повторить инструкции, которые вы получили, когда мы установили на это секретность, вам следовало бы подумать о подаче заявления об отставке.

…Вань Ли посмотрел вверх. Его жена вернулась домой рано после своего митинга солидарности. Ее силуэт вырисовывался на фоне лунного света, отбрасывающего мерцающий свет на вставки из жемчужных ракушек, которые украшали его старое, с резными драконами эбонитовое кресло. Послышались шелест цветов жасмина и стрекотание сверчка. Она с шумом захлопнула дверь и включила освещение дневного света. Он заморгал.

— Почему ты сидишь тут в темноте? — требовательно спросила она.

— Добрый вечер, моя дорогая, — сказал он. — Как прошло собрание?.

— Если бы у тебя было достаточно патриотизма, чтобы присутствовать на нем, ты бы знал.

Он отвел взгляд от ее высокой, статной, одетой в тускло-коричневые тона фигуры.

— Я еще не отдохнул после командировки, связанной с изучением языка. Мы там себя не щадили.

— Ты никогда не ходишь, если есть возможность увильнуть.

— Это не моя функция. «От каждого — по способностям…» Кроме того, сегодня вечером мне нужно обдумать трудное дело.

Яао минуту молчала. Потом кротко, ища примирения с ним, она сказала:

— О, я понимаю. Ты не можешь сказать, в чем дело?

Он заерзал на сиденье.

— Я должен составить письмо Ивон Кантер. С ней невозможно связаться по видеофону, но несомненно, письмо, адресованное ей на базу Армстронг, передадут, когда она вернется оттуда, куда скрылась.

— Конечно, тебе ведь не нужно просить помощи у американцев. — Яао подошла ближе, пока не встала над ним, касаясь его щеки.

— Я должен. Вспомни, кто первый все понял. В этом случае я хочу выразить мое сожаление относительно ее несчастного случая и заверить ее, что мы, ее китайские коллеги, чрезвычайно рады, что ее уважаемая персона не пострадала. Но это в конце концов не такая уж простая вещь, потому что…

Ее негодование вернулось как на крыльях.

— Что! Империалисту… — она запнулась. — Я понимаю, что мы должны придерживаться правил приличия, — сказала она. — Почему же так трудно написать официальное письмо?

— Оно не должно быть официальным. Она может подумать, что это трусливое нападение было инсценировано нашим правительством.

— Пусть думает, если у нее мания преследования.