Самый лучший пионер: Том второй - Павел Смолин

— Слышал! — посмурнел Магомаев по совокупности поводов. — Настоящий позор!

— А что случилось? — спросила Соечка, обеспокоенно заглянув мне в лицо.

Я рассказал.

— Выкину все его пластинки! — решила она.

Магомаев хохотнул.

— Муслим Магомедович, а вы нам автограф оставите? — воспользовалась Сойка моментом.

— Конечно же оставлю, — пообещал он.

— Лимит обозначу — по две песни в руки. Меня последнее время везде столько, что даже неловко — другим композиторам каково, когда все поют одного Ткачёва? — поделился я планами.

— У тебя, Сережа, одни шлягеры, — без нужды пояснил Магомаев. — А ты сам — стремительно восходящая звезда! Да даже за две твои песни такая грызня будет… — осознав, что грузит детей, он секся и перевел тему. — Ты ВИА хочешь собрать?

— Хочу, — подтвердил я. — Пойдешь со мной? — предложил Сойке.

— Куда?

— В ДК.

— Пойдем!

— В вашем ДК хорошие музыканты? — спросил певец.

— Не знаю, не проверял еще, — признался я.

— Я знаю многих талантливых ребят, могу тебя с ними познакомить, — вызвался он помочь.

— Я сначала попробую сам, но если не получится, обязательно попрошу вас помочь, спасибо большое, — вежливо слился я.

Припарковавшись у «японского» подъезда, поднялись, шокировали японских родителей, сделали с ними совместное фото на их фотоаппарат марки «Conan» — надо купить себе какой-нибудь в ближайшее время — Магомаев расписался на пластинках, и мы попрощались с хозяевами, оставив им очень довольную проведенным вечером Соечку.

На обратном пути — надо же ему маму и папу дождаться! — я решил начать готовить почву для международной экспансии:

— Муслим Магомедович, а как вы смотрите на то, чтобы записать вам пластинку на английском? У вас голос-то круче чем у ихнего…

— Их! — на автомате поправил интеллигентный певец.

— Я писатель, а вы — нет! — показал я ему «нос». — И когда я говорю «ихний» — это авторский стиль, а не ошибка!

Магомаев рассмеялся и кивнул:

— Ты прав, Сережа. Продолжай, пожалуйста.

— Голос у вас круче, чем у этого ихнего Фрэнка Синатры! — продолжил я.

— Ну это ты хватил маху! — заскромничал певец.

— Так вот, если вам английский репертуар записать, вы же станете мощным оружием нашей культурной экспансии! — проигнорировал его комментарий я. — Вы согласны?

— Я-то, Сережа, согласен, — почему-то не спешил трубить в горн Магомаев. — Хорошую музыку ты сочинять умеешь — доказано, но в МинКульту не очень нравится, когда советские певцы увлекаются иноязычным репертуаром.

— А мы демонстрационные записи сделаем и прямо к Екатерине Алексеевне пойдем, — пообещал я. — Завтра позвоню, на прием запишусь. На март — как раз после вашей записи, в процессе которой мы с вами «под шумок» и запишемся. Всю ответственность в случае чего возьму на себя — я ребенок, меня за такую мелочь пожурят и простят, а вам может и прилететь.

— За такое у нас не прилетает, — отмахнулся он, остановился на светофоре и протянул мне руку. — Я согласен!

Глава 11

Перед началом занятий, на которые мы с Таней пришли чуть раньше, чем нужно (сделал за ней крюк до старого двора, заодно поздоровался с народом), зашел к директрисе.

— Здравствуй, Сережа, здравствуй, Таня, — поприветствовали нас она и секретарь.

— Здравствуйте. Можно с вами немножко поговорить насчет добрых дел и корыстных просьб? — спросил я.

— Проходите, присаживайтесь, чаю будете? — засуетилась Варвара Ильинична, указав нам на стулья напротив себя и попросив секретаря. — Клавочка, угости, пожалуйста, ребят.

Тетя Клава (сама разрешила так себя называть) включила плитку под чайником и достала из тумбочки бумажный сверток, откуда высыпала в тарелку шоколадно-мармеладное ассорти.

— Спасибо, нам с Таней конфеты очень нравится, — одобрил я меню.

Мы с подружкой уселись за стол.

— Так что там у тебя, Сережа? — улыбнулась Варвара Ильинична как кошка на сметану.

— Начну с просьбы, если можно: мне от читателей и слушателей много писем приходит. Восемь мешков вот мне в комнату сгрузили.

— Да ты что?! — всплеснула ручками секретарша и при помощи вафельного полотенца подхватила с плитки согревшийся чайник.

— Очень много, — вздохнул я. — Мне такое внимание очень приятно, но я бы хотел попросить вас выделить помещение, чтобы я мог перенаправить письма с почты сюда. А потом попрошу ребят мне помочь, а я им за это, например, билеты в цирк. Денег за свою помощь они ведь не возьмут?

— Не возьмут, — подтвердила директриса. — С цирком это ты хорошо придумал. Помещение найдем, я распоряжусь.

— Спасибо большое, Варвара Ильинична! — поблагодарил я. — А теперь перейдем к добрым делам. Здесь без вашей помощи тоже никак.

— Что ты имеешь ввиду? — поощрительно улыбнулась она.

— Я много раз, в том числе во всеуслышание, заявлял, что наша Родина на образование и воспитание будущих граждан денег не жалеет. Кроме того, в нашей школе отличный ремонт и очень хорошая материальная база.

И этим она резко отличается от нищей школы 90-х годов, где ни химикатов для опытов, ни компов рабочих, проекторы дышат на ладан, с потолка и стен слоями отпадает краска, а еще какое-то время не было электричества, потому что школа, как и все вокруг, должна платить за «коммуналку». Не жалуюсь — выжил же, отучился, значит цель достигнута.

— Но я — реалист и материалист, поэтому прекрасно понимаю, что в такой огромной стране как наша даже социалистическая власть не может заглянуть в каждую кладовку, спортзал и склад, чтобы моментально заменить то, что устарело или сломалось. Вы, Валентина Ильинична, замечательно со своей работой справляетесь, и я всем всегда говорю, какой хороший в нашей школе педсостав.

— Это — хорошо, Сережа, мы тебе очень благодарны, — вполне честно похвалила такую линию поведения директриса. — Но к чему ты это все?

— Варвара Ильинична, теть Клава, поймите меня правильно — я не хвастаюсь, но за книги и песни платят очень хорошо. Буквально десятки тысяч рублей.

Секретарь подавилась чаем.

— Я об этом знаю, Сережа, — кивнула директор. — Ты эти деньги честно заработал, своим талантом, поэтому не переживай.

— Переживаю я не про это, — благодарно улыбнулся я. — В конце концов —